Американские рассказы и повести в жанре «ужаса» 20-50 годов - Каттнер Генри - Страница 31

Третья дверь вела в просторное помещение, вдоль стен которого стояли шкафы, а в центре — стол с двумя большими масляными лампами. Виллет зажег их, и в ярком свете стал внимательно оглядывать окружавшие его бесконечные ряды полок. Верхние пустовали, остальные сплошь забиты странными свинцовыми сосудами двух типов: одни высокие и гладкие, словно греческие «лекитос» — кувшины для масла, другие с одной ручкой, широкие и низкие. Все закупорены металлическими пробками и испещрены загадочными, символическими изображениями. Доктору обратил внимание, что их расставили в строгом порядке: высокие находились на полках с одной стороны комнаты, где хозяин прибил деревянную доску с надписью: «Custodes», низкие — с противоположной, где такой же знак гласил: «Materia». На каждом сосуде, кроме нескольких опрокинутых и очевидно пустых, валявшихся на одной из верхних полок, виднелась бирка с цифрой, вероятно обозначающей номер по каталогу. Виллет решил непременно отыскать его, но сейчас доктора больше интересовало, чем, кроме формы, отличаются друг от друга сосуды. Он наудачу открыл несколько высоких и низких кувшинов. Но каждый хранил одно и то же: немного мелкого, словно пыль, порошка тусклого неопределенного цвета. Различались лишь оттенки, однако они не влияли на порядок расстановки. Голубовато-серый порошок мог находиться рядом со светло-розовым, а в некоторых сосудах — и высоких, и низких — был одинаковым. Самым примечательным показалось доктору то, что он совершенно к чему не прилипал. Виллет подержал содержимое одного из кувшинов на ладони, чтобы поближе рассмотреть, но когда высыпал обратно, не заметил на руке никаких следов.

Вначале доктор никак не мог понять, что такое «Custodes» и «Materia», и почему сосуды разного вида так тщательно отделены друг от друга и не хранятся вместе с бутылками и склянками, стоящими в лаборатории. Внезапно доктор вспомнил, что «кустодес» и «материа» по латыни означают «стражи» и «материал». Первое слово не раз употреблялось в недавно полученном на имя доктора Аллена письме от человека, утверждавшего, что он — проживший мафусаилов век Эдвард Хатчинсон. Одна фраза запомнилась Виллету почти полностью: «…Вам не нужно иметь многочисленных Стражей, постоянно держа их наготове, а в случае Неприятностей найдено будет немного, в чем Вы могли убедиться ранее». Что имел в виду таинственный автор послания? «Погоди-ка, — сказал себе доктор, — не упоминались ли „стражи“ еще где-нибудь?» Но ничего в голову не приходило. Где же он встречал это слово? И вдруг его осенило. Когда Чарльз еще не скрывал свои изыскания, он много говорил о дневнике Элеазара Смита. Там, где автор описывал, как два приятеля наблюдали за фермой Карвена, приводилось содержание беседы, подслушанной еще до превращения старого колдуна в полного затворника, укрывшегося в подземельях. По словам Смита, разговор шел о каких-то пленниках, которых Карвен держал в катакомбах, и о стражах этих пленников. Они, судя по письму Хатчинсона или его аватара, не были у Аллена «наготове», то есть зловещий спутник Чарльза не стал их воссоздавать. Значит, они хранятся в виде порошка, золы либо «солей», в которые шайка колдунов превращала бесчисленные человеческие трупы или то, что от них осталось.

Так вот что находится в десятках «лекитос»: чудовищный результат богохульных ритуалов и преступных деяний, прах людей, которые, не в силах противиться могущественным заклинаниям, получали новую противоестественную жизнь, чтобы защищать своего мучителя и приводить к повиновению непокорных! Виллет содрогнулся, вспомнив, как он пересыпал порошок из ладони в ладонь. На минуту им овладела слабость, и он едва не убежал сломя голову из этого подземного хранилища ужасов, где на полках выстроились молчаливые, но, может статься, следящие за каждым шагом непрошенного гостя часовые.

Потом доктор вспомнил о «материале», содержащемся в сотнях низких широких сосудов. Тоже прах, «соли», но чей прах? О Господи! Трудно себе представить, что здесь собраны останки великих мыслителей, ученых и философов от глубокой древности до наших дней, похищенные чудовищами в человеческом облике из могил и склепов, где им следует покоиться в мире. Неужто они вынуждены повиноваться воле безумца, задумавшего извлечь их знания и мудрость для исполнения своего ужасного замысла, который, как писал несчастный Чарльз, несет угрозу человеческой цивилизации, законам природы, даже Солнечной системе и всему мирозданию? А он, Маринус Бикнелл Виллет, легкомысленно играл их прахом!

Немного успокоившись, доктор снова начал внимательно разглядывать комнату. Заметив небольшую дверь, подошел и стал изучать простой символ, небрежно начертанный над ней. Он сразу наполнил душу смутным страхом, ибо один из друзей доктора, хрупкий, вечно погруженный в мечты Рандольф Картер, однажды нарисовал нечто подобное на бумаге и объяснил, что означает знак для тех, кто встретит его в своих странствиях по темным безднам ночных грез. Иногда люди видят его во сне начертанным над входом в мрачную черную башню, едва различимую в призрачных сумерках. Виллет помнил, как неприятно поразили его слова о силе, которой обладает зловещий знак.

От размышлений его отвлекла резкая вонь каких-то ядовитых химикалий, ясно различимая даже в зловонном воздухе подземелья. Без сомнения, она проникала из комнаты, находящейся за дверью. Виллет сразу узнал запах: он исходил от одежды Чарльза Варда в день его вынужденного отъезда в лечебницу. Значит, он находился именно здесь, когда неожиданные посетители прервали его опыты. Юноша оказался благоразумнее своего предка и не оказал сопротивления. Полный решимости разгадать все тайны зловещего подземелья, доктор взял лампу и преодолев страх перед неведомым, переступил порог. Он не успокоится до тех пор, пока не выяснит истинную причину безумия Чарльза Варда.

Доктор очутился в небольшом помещении. Оно было очень скудно обставлено — только стол, единственный стул и несколько странных приспособлений с зажимами и винтами, напоминавших средневековые орудия пытки. С одной стороны на крюках висели плети и бичи устрашающего вида, над ними на полках теснились ряды пустых оловянных чаш на высоких ножках. С другой располагался стол; кроме большой лампы, пухлой записной книжки и карандаша, на нем стояли два закупоренных высоких сосуда с полки из комнаты, где хранились «стражи», видимо оставленные здесь в спешке. Виллет зажег лампу и стал перелистывать книжку, но нашел лишь короткие заметки, торопливо набросанные угловатым почерком Карвена, которые ни о чем не говорили:

Когда свет стал ярче, доктор заметил, что возле орудий пыток прибито множество деревянных колышков, на которых висят некогда белые, а сейчас сильно пожелтевшие бесформенные одеяния. Гораздобольший интерес представляли две голые стены. Их сплошь покрывали мистические символы и формулы, грубо высеченные на гладком камне. На сырых плитах пола тоже что-то выбито. Присмотревшись, Виллет увидел огромную пентаграмму в центре комнаты и четыре круга по ее углам диаметром примерно в три фута. В одном из них валялась пожелтевшее одеяние, стояла неглубокая свинцовая чаша, снятая с полки, а на самой границе круга — низкий пузатый кувшин с «материалом», на котором висела бирка с номером 118. Он был откупорен и, как убедился доктор, совершенно пуст. Его содержимое, вероятно, пересыпано в чашу. И действительно, там покоился сухой сероватый, слегка светящийся порошок, такой легкий, что не рассеялся по комнате лишь потому, что воздух в подземелье совершенно неподвижен. Доктор содрогнулся при мысли о том, что здесь происходило. Разрозненные факты мало-помалу складывались в единую картину. Бичи, плети и орудия пыток, прах или «соли» из кувшинов с «материалом», два сосуда, содержавшие останки «стражей», формулы на стенах, заметки в записной книжке, странные одеяния… Доктор с ужасом вспомнил загадочные письма и легенды, мучительные подозрения, терзавшие родных юного Варда.