Американские рассказы и повести в жанре «ужаса» 20-50 годов - Каттнер Генри - Страница 19

На следующее утро Чарльз снова заперся на чердаке, задернул темные шторы на окнах лаборатории и, судя по всему, работал с каким-то металлом. Он никому не открывал дверь и отказывался от еды. Около полудня послышался шум, словно Вард боролся с кем-то, потом ужасный крик и удар. На пол упало что-то тяжелое, но, когда миссис Вард постучала в дверь, слабый голос сына ответил, что ничего страшного не случилось. Просочившаяся за дверь неописуемо мерзкая вонь совершенно безвредна, к сожалению ее нельзя избежать. Он непременно должен пока оставаться один, но к обеду выйдет. И действительно, к вечеру утихли странные, шипящие звуки, весь день доносившиеся с чердака, а затем наконец появился изможденный и будто постаревший Чарльз, который запретил под каким бы то ни было предлогом входить в его лабораторию.

С этого времени начался новый период затворничества Варда-младшего — никому не разрешалось посещать ни чердак, ни соседнюю с ним кладовую, которую он убрал, обставил самой необходимой и простой мебелью и добавил к своим владениям в качестве спальни. Здесь он постоянно находился, изучая книги, которые велел принести из расположенной этажом ниже библиотеки, пока не приобрел деревянный коттедж в Потуксете и не перевез туда свое собрание и инструменты.

Однажды вечером Чарльз поспешил вынуть из ящика газету и часть ее оторвал, по его словам случайно.

Позже доктор Виллет установив дату по свидетельству обитателей дома Вардов, просмотрел статьи того выпуска в редакции «Джорнел» и убедился, что Вард уничтожил кусок, где была напечатана следующая небольшая заметка:

В течение нескольких последующих дней родители Варда почти не видели сына. Чарльз заперся в своей спальне, велел приносить ему еду наверх, ставить у входа на чердак, и никогда не открывал дверь, чтобы взять поднос, не убедившись, что слуги ушли. Периодически раздавались монотонные звуки заклинаний и странные песнопения; иногда, прислушавшись, можно было различить звон стекла, шипение, сопровождающее какие-то химические реакции, звуки текущей воды или рев газовой горелки. Через дверь часто просачивались непонятные запахи, совершенно непохожие на прежние, а крайнее напряжение и обеспокоенность, которые сквозили в поведении молодого отшельника, когда он на короткое время покидал свое убежище, наводили на самые грустные мысли. Однажды он торопливой походкой направился в Атеней, чтобы взять нужную ему книгу, в другой раз нанял человека, чтобы тот привез из Бостона в высшей степени таинственный манускрипт. В доме установилась атмосфера какого-то тревожного ожидания, а доктор Виллет и родители Чарльза пребывали в полной растерянности, не зная, что предпринять.

6.

Пятнадцатого апреля произошли довольно странные изменения. Внешне все шло по-прежнему, но напряжение стало просто нестерпимым; доктор Виллет придает подобной перемене большое значение. Наступила Страстная пятница — решающее обстоятельство по словам прислуги, но незначительное по мнению остальных домочадцев. К вечеру молодой Вард начал очень громким голосом повторять какую-то формулу, одновременно сжигая вещество, обладавшее настолько пронзительным запахом, что он распространился по всему дому. Слова так ясно доносились из-за запертой двери, что охваченная нараставшим беспокойством миссис Вард запомнила их, пока стояла в холле, и записала по просьбе Виллета. Позже специалисты сказали доктору, что приведенное ниже заклинание почти полностью совпадает с формулой, которую можно найти в сочинениях загадочного мистика, известного как «Элиафас Леви», сумевшего преодолеть запретную дверь и заглянуть в бескрайнюю бездну, что за ней простирается:

Заклинание звучало два часа без перерыва и изменения, и все это время в округе не умолкал ужасающий собачий вой. Об адском шуме, поднятом псами, можно судить по сообщениям газет, вышедших на следующий день, но в доме Вардов почти не слышали его, задыхаясь от ужасной, ни на что не похожей вони. И тут вдруг в пропитанном страшными миазмами воздухе словно блеснула молния, ослепительная даже при ярком дневном свете, а затем послышался голос, который никогда не забудут те, чьих ушей он коснулся, ибо отзвуки его прокатились по округе, как от дальнего раската грома, и был он неимоверно низким и жутким, ничем не напоминавшим речь Чарльза. Дом содрогнулся, и голос этот, на несколько мгновений заглушивший громкие завывания, хорошо услышали по крайней мере двое из соседей семейства Вардов. Мать юноши, в отчаянии застывшая перед запертой дверью лаборатории, содрогнулась, осознав чудовищный смысл того, что произошло, ибо когда-то сын объяснил ей, какое дьявольское значение приписывается прогремевшим сейчас словам в зловещих книгах черной магии, и рассказал о грохочущем голосе из писем Феннера, сотрясшем обреченную на гибель ферму в Потуксете той ночью, когда сгинул Джозеф Карвен. Она не сомневалась, что услышала именно их, потому что в прежние времена, когда Чарльз еще делился с ней результатами своих поисков, он подробно и ясно описал загадочную фразу. Составленная на древнем, ныне забытом языке, она гласила: «ДИЕС МИЕС ДЖЕШЕТ БЕНЕ ДОСЕФ ДУВЕМА ЭНИТЕМАУС».

Сразу после того, как прозвучал громовой голос, вокруг на несколько мгновений воцарилась тьма, словно случилось затмение, хотя оставался еще час до заката, потом вокруг распространился новый запах, отличный от первого, но такой же странный и нестерпимо зловонный. Чарльз снова начал выпевать заклинания; миссис Вард сумела расслышать некоторые слоги, которые звучали как «Йи-наш-йог-сотот-хе-лгб-фи-тродаг», а в конце раздалось оглушительное «Йа!», завершившееся воющим криком, который перешел в истерический сатанинский смех. Миссис Вард, в душе которой страх боролся с беззаветной отвагой матери, защищающей свое дитя, подошла к двери и постучала, но не получила никакого ответа. Попробовала снова, но тут раздался еще один вопль и мать в ужасе замерла, ибо на сей раз она узнала голос сына, который звучал одновременно с взрывами дьявольского хохота. Женщина лишилась сознания, хотя до сих пор не может объяснить что именно послужило причиной обморока. Память иногда стирает воспоминания, даруя нам спасительное неведение.