Царь-Космос - Валентинов Андрей - Страница 18

Леонид пожал плечами. Верить ни к чему, а поговорить можно. Все лучше, чем тишину предрасстрельную слушать.

– Я вернулся из Туркестана прошлым летом. С сентября начал преподавать в Университете, книгу новую задумал, даже успел кое-что набросать. Арестовали два месяца назад. Ни одной очной ставки, ни одного серьезного обвинения…

– Это вам так кажется, – невесело улыбнулся чекист. – Серьезное или нет, трибунал решает.

– Вероятно. Но посудите сами. Сейчас 1923 год от Рождества Христова. Мне же инкриминируют «тесную связь», если пользоваться выражением следователя, с главой российской контрреволюции Лавром Георгиевичем Корниловым.

Леонид невольно сглотнул.

– А это, извините, по-вашему не слишком серьезно?

– Как я понял, серьезно, – невозмутимо согласился Артоболевский. – Я не зря вам напомнил про календарь. Сейчас 1923-й. А в ноябре 1899-го студента третьего курса, только что вернувшегося из археологической экспедиции, убедительно попросили помочь одному молодому капитану Генерального Штаба. Просил лично генерал Иванов, командующий войсками округа. Готовилась экспедиция в Кашгарию и на Памир, места тогда совершенно заповедные. Характер и задачи будущей поездки были слишком очевидны, поэтому студент решил отказаться. Но потом встретился с капитаном, поговорил – и с изумлением понял, что офицер интересуется научными вопросами ничуть не меньше его самого. В географии и этнографии капитан был силен, но вот археологией никогда не занимался.

Александр Александрович рассказывал спокойно, с легкой улыбкой. Леониду даже стало завидно. Кашгария, Памир… Есть, что вспомнить человеку.

– Поехали вместе. В группе были исключительно военные, поэтому студента зачислили «вольнопером». Когда об этом узнали родители, то чуть в обморок не упали. Бедного сыночка отдали в рекруты! В письме ведь всего не объяснишь. Я сообщил, что буду проходить службу на Дальнем Востоке, при наместнике Алексееве.

– Так вы, значит, с генералом Корниловым в эту Кашгарию ездили? – поразился Леонид.

В ответ – негромкий смех.

– Генерал – это еще нескоро. Ему было двадцать девять лет, мне – двадцать три. На «ты» с ним перешли. Я его по имени-отчеству, все-таки командир, а он меня – по фамилии. Еще возмущался, что у меня фамилия длинная, на двоих хватит. Полтора года в пути, впечатлений – на три жизни. После поездки я ему помогал отчет писать, а потом и книгу. А он через несколько лет подсобил, когда меня за политику от преподавания отстранили. Сердился очень. «Ты – нигилист, Ар-то-бо-лев-ский! За каждый слог твоей фамилии – по году каторги!» Но – выручил. Лавр Георгиевич служил тогда военным агентом в Китае. Ему поручили важную инспекцию на нашем секретного объекте возле озера Челкель. Он как раз возвращался и вызвал меня телеграммой в Кашгарию, в город Янги-Шар, там мы и поговорили. В 1909-м Академия Наук с благословления Генерального Штаба организовала в Туркестане комплексную экспедицию, мне был поручен археологический сектор. Наши сотрудники направлялись в основном в Китай и Внешнюю Монголию, но два раза мы забирались очень далеко, в самое сердце Тибета. А чтобы внимание властей не слишком замечалось, финансирование для виду шло через «Ферганское общество по добыче редких металлов»…

– Погодите, погодите! – взмолился Леонид. – Александр Александрович, вы понимаете, что говорите? Корнилов, значит, главный шпион, а вы – при нем.

Артоболевский дернул плечами:

– Я занимался наукой. Археология, этнография, отчасти фольклористика. В шпионы меня не взяли, видать, способностей не было. А в остальном… Мы служили стране, Российской Империи, защищали ее интересы на Востоке. Научная работа, среди прочего – это изучение вероятного театра военных действий. От каждой экспедиции остаются хорошие карты. А шпионаж… Агенты Лавра Георгиевича добывали правительству нужные сведения, боролись с английской и турецкой разведкой. Кстати, наши археологи по сравнению с британскими – образец пацифизма и научной чистоты, вы уж мне поверьте. Если сейчас за это расстреливают, значит, так тому и быть… Кстати, когда я попытался все это объяснить следователю, выяснилось, что он прекрасно осведомлен о моей работе. Так что никаких тайн, никаких конспираций – и смертный приговор. Можете объяснить?

– Попытаюсь.

Чекист неторопливо встал, подошел к зарешеченному окну, поглядел вверх, но не смог разглядеть небо, даже самый его краешек. Глухая стена, двойные стекла, ржавчина на старом железе… А он еще думал, что все интересное в жизни уже позади! Вот тебе, товарищ старший уполномоченный, задачка. Справишься?

– Таких, как вы, Александр Александрович, никто не расстреливает. По горячке могли порешить еще в 1917-м, когда братва на улицах бузила. А после – шалишь, подобные люди пролетарской власти ох как требуются. Потому ответов может быть три. Я сейчас скажу, только вы ничего не отвечайте, потому как не мое это дело, а ваше.

Повернулся, поглядел седому прямо в глаза. Умен ты, видать, археолог, но и мы соображалку имеем.

– Первое. Не разобрались и решили шлепнуть за компанию. Девяносто девять буржуев в списке, одного не хватает. Может такое быть? Вполне, но не в вашем случае. Сами же сказали – следователь в курсе.

Артоболевский согласно кивнул.

– Второе – что-то лишнее знаете. Иные воспоминания потяжелее, чем цементный блок, весят. Сразу ко дну уйдете.

Хотел пояснить, отчего про блок вспомнил, но сдержался. Эх, Жора, худо без тебя!

– Может такое быть? Едва ли. Вы на науку работали и на внешнюю разведку. От таких знаний стране только польза, причем немалая. Остается третье. От вас, Александр Александрович, чего-то хотели. Вы сказали, будто ни про какие тайны вас не спрашивали. Значит, о чем-то другом речь была. Вы отказались, не пожелали власти помочь. А власть – она обидчива порой, прямо как гимназистка. Я правильно излагаю?

Леонид прикусил язык. Так и хотелось врезать интеллигенту: «А теперь колись, если жить хочешь. Отвечай, недобитый!..»

– Вы, наверное, хороший следователь, – усмехнулся археолог. – Вы правы, так и было, но, честно скажу, на допросе я не придал этому значения. Речь шла о конкретном человеке, которого к тому же давно нет в живых, и об одном архитектурном памятнике. Я и подумать не мог… Спасибо, кажется, вы действительно ответили. Объяснили!

Леонид был не слишком рад похвале, но отказываться не стал. Пусть седой думает, что он действительно следователь.

– Но… Александр Александрович! Если вашего знакомого нет в живых, чем вы ему можете повредить?

Артоболевский ответил не сразу, подумал, наконец, резко вскинул седую голову:

– Отвечу так, что вы поняли. У вас гибли друзья, Леонид Семенович?

– Да, – чекист скрипнул зубами. – Был друг, его звали Жора, Георгий. Он мне – как старший брат.

– Если бы над прахом вашего друга хотели надругаться, вы бы согласились указать дорогу к его могиле?

3

Лампа под потолком сбавила свет, мигнула в полнакала, затем вновь вспыхнула во всю силу, словно прощаясь. Погасла.

Тьма.

И в ту же секунду Леонид со всей ясностью понял: придут. Именно этой ночью, под утро, причем за ними обоими. Потому и под душ не водили, и отпечатками пальцев не интересовались. Зачем? Точно, как в гостинице, переночевал – и в путь. Для уголовных тюрьма – «дом», иначе и не называют, а для него, выходит, ночлежка.

Ложиться не стал, присел на нары, как и был, в куртке. Сосед же устроился со всеми удобствами, укрылся старым пальто, повернулся к штукатуренной стене. Спит? Сразу не скажешь, дышит ровно, тихо. Неужели не понимает?

«Эй, яблочко, на подоконничке, в Петрограде появилися покойнички!»

Дурацкая частушка всплыла, как труп в зимней проруби. Не зря! Про него сочинили, про Фартового. Когда впервые услыхал – обиделся. Какие покойнички? Никого не убил, даже не ранил, чисто работал. Потом обижаться уже не имело смысла. Сначала застрелил «опера» прямо напротив Гостиного Двора, потом – ретивого прохожего, чтобы вдогон не бежал. По-честному если, операцию тогда же следовало свернуть. Не дали! Налетчик Фартовый в самую силу входил, к нему питерские деловые тянулись, весь город, как на ладони – кого хочешь, выбирай.