Свой среди волков - Эллис Шон - Страница 57

А ведь предыдущее совместное путешествие в Нью-Йорк было просто сказочным. Тем тяжелее нам приходилось теперь. Мне кажется, мы не то чтобы непременно хотели расстаться навсегда, мы просто запутались, не понимали, что и как можно исправить. Нас даже в аэропорт повезли на разных машинах. И в самолете мы сидели в разных концах салона, и в отеле жили в разных номерах, никак и нигде не пересекались по личным вопросам, но перед камерами снова становились неразлейвода. Знакомые места, люди, сладкие воспоминания о прошлом визите причиняли мне невероятные страдания. В лесу с таким не сталкиваешься. Постоянная борьба за выживание, вечные физические травмы: раны, укусы, ушибы — детские игрушки по сравнению с этой новой для меня душевной болью. Всю жизнь я глубоко прятал свои чувства, а теперь они оказались у всех на виду, в свете прожекторов. Я не представлял, как буду жить дальше.

По утрам я с огромным трудом заставлял себя встать с постели. Приходилось постоянно напоминать себе о необходимости сделать еще один вдох, выдох. Никогда в жизни я не был в столь жутком состоянии, и оно немедленно отразилось на волках. Прежде они меня страдающим не видели, и я не мог предсказать, как они на это отреагируют. Однако в итоге именно они меня и вытащили. Они звали и звали ее, но когда пропала последняя надежда, перестали. Они оплакали свою потерю, Хелен, и жизнь продолжалась. Если стая не может найти замену, она перестраивается изнутри. Заработали социальные механизмы, и роли распределились несколько иначе. Нам всем нужно было двигаться вперед.

Однажды утром, уже после Нью-Йорка, Хелен, к крайнему моему удивлению, позвонила мне на мобильный и попросила выгулять ее собак. «Зачем? — опешил я. — Что случилось?» Ее голос звучал как-то странно. Она ответила, что не может встать с постели. Увидев ее, я просто остолбенел. Она выглядела пустой человеческой оболочкой, даже на разговоре не могла толком сосредоточиться, то и дело «уплывая» куда-то очень далеко. Ее будто подменили. Я не понимал, что произошло и чем тут можно помочь. Но женщина в кровати была не та Хелен, которую я знал, и я, признаться, испугался не на шутку. Я быстро управился с собаками и позвонил телевизионщикам. Мы еще снимали последние эпизоды американского сериала, и я сообщил им, что Хелен работать сегодня не сможет ни при каких условиях. Возможно, завтра ей станет лучше. Но они ответили, что нельзя и дальше так терять съемочные дни: дескать, время — деньги, да и Animal Planet дышит в затылок. В США уже показали первые две серии, и сроки поджимали. Мне сказали, чтобы я постарался все уладить сам или вызвал врача.

Совет оказался очень даже дельным. Я отвез Хелен к терапевту, и ему хватило одного взгляда на нее, чтобы направить нас в больницу, к специалистам. Там поставили диагноз: полное нервное и физическое истощение. Ее организм не выдержал перегрузок.

Следующие два месяца Хелен почти не вставала с постели. Малейшее движение вызывало у нее упадок сил. Я ухаживал за собаками, но в остальном старался держаться подальше, понимая, что от моего присутствия ей станет только хуже. Кроме того, нужно было продолжать съемки и работу с волками. Я обратился к Джуд, и та согласилась помочь. Они с Хелен успели подружиться, а поскольку Джуд тоже работала в парке, она сообщала мне, если я мог чем-то помочь.

В последние дни съемок мы столкнулись с большими трудностями. Хелен была вне игры, так что для заключительных серий Tigress пришлось сделать нарезку из отснятых ранее материалов. Я беспокоился за нее, да и сам вместо жизни влачил какое-то номинальное существование. Но надо было спешить — времени оставалось совсем мало. Мы исчерпали ресурсы и Tigress, и Animal Planet в плане как финансов, так и терпения, и все же нам, к счастью, удалось объединить усилия и с честью довести дело до конца. И сериал, и два часовых документальных фильма для Великобритании мы таки сделали! Неожиданно, после десяти месяцев суматохи, все исчезло — бесконечные рабочие дни, видеокамеры и провода в моем фургоне. На горизонте маячило Рождество, и меня наконец-то оставили в покое.

Друзья, державшие паб неподалеку, пригласили меня на праздничный ужин, но сначала я решил устроить пир с волками. Торговец индейками привез нам кучу второсортных тушек, которые не сумел продать, так что моих ребят ждало рождественское угощение. Одна пикантная деталь: птицы были не ощипаны, а в вольерах в тот день под ногами хлюпала жуткая грязь. Молодые волки видели индеек впервые в жизни и страшно обрадовались — белый пух так и летел во все стороны. Выбравшись от них всего за полчаса до ужина, я выглядел так, будто меня нарочно облили смолой и обваляли в перьях.

Горячей воды в фургоне не было уже несколько месяцев. В сорок три года я стоял под ледяной струей из шланга, пытаясь привести себя в порядок перед рождественским выходом в свет, и думал: пора что-то менять в жизни.

В паб я потащился зря. Надеялся проветриться, а в итоге лишь разбередил раны. Мы часто захаживали сюда с Хелен, и на меня тотчас же нахлынули воспоминания. Вдобавок чуть ли не все столики были заняты влюбленными парочками, вокруг хлопали хлопушки, все шутили, смеялись и веселились вовсю, а я сидел один как перст и чувствовал себя бесконечно несчастным.

Глава 33

Моя мечта

Визиты к психоаналитику пошли мне на пользу: за следующие несколько месяцев я многое узнал о самом себе. Нез-персэ и раньше говорили, что я застрял между двух миров, но теперь я наконец понял, что провожу с волками слишком уж много времени и вот-вот разучусь быть человеком. Я все стремился как-то объединить две вселенные, показать людям, насколько важно само существование этих животных, какую огромную роль они играют в поддержании природного равновесия и изобилия. Но, как объясняли мне все те же индейцы, вступаться за волков бессмысленно, если люди тебя не слышат. В этом-то и состояла моя главная проблема. Я настолько погрузился в мир волчьей стаи, что почти позабыл о сути своего замысла. Чтобы помочь волкам, мне нужно было сначала закрепить свои позиции в мире людей.

Что же касается нас с Хелен… Конечно, мы переборщили с физической и психической нагрузкой во время съемок, но все-таки истинная причина нашего разрыва — а возможно, и ее срыва — во мне. Хелен обожала волков, почти как я. Она и секунды не колебалась, когда нужно было затащить мертвую тушу в загон или отрубить голову и копыта теленку, привезенному со скотобойни. (Овец и оленей сейчас уже можно скармливать хищникам целиком, но коров со времен эпидемии «коровьего бешенства» в восьмидесятых — только без головы и копыт.) Именно это мне всегда в ней так нравилось: Хелен не страдала ложной брезгливостью, не боялась запачкать руки. Она спокойно воспринимала, например, проделки Дерека, мясника со скотобойни, который по ночам иногда закидывал дохлых кроликов на крышу нашего фургона. Он рассчитывал, как сам потом признался, однажды увидеть Хелен в ночной рубашке: вдруг бы она вышла посмотреть, что за шум? Вряд ли ей по-настоящему не хватало комфорта и плодов цивилизации. Скорее ей все это время не хватало меня.

Конечно, физически-то я постоянно находился рядом с ней, но душой оставался среди волков. Моя жизнь проходила в двух противоположных мирах: один полон эмоций, другой — начисто их лишен. В волчьем вольере эмоции приходилось отключать. Но я-то думал, стоит мне выйти обратно, как все человеческое тут же возвращается ко мне. Увы, я ошибался. В сущности, я никогда не покидал леса, и только сейчас осознал: если я хочу и дальше как-то строить отношения с людьми, будь то Хелен, мои дети или кто-то еще, то должен вспомнить, как же на самом деле у них положено себя вести.

Еще я понял, что с годами обзавелся паранойей. Опасности волчьего мира, который есть не что иное, как постоянная борьба за выживание, я автоматически переносил на мир людей. Я был как ветеран давно забытой войны, в чьей голове до сих пор звучит рев когда-то разорвавшегося снаряда. Когда у нас гостил Арран, я превращался в типичного самца, охраняющего свою стаю. Враги мерещились мне повсюду, даже на тихих улицах Барнстейбла — близлежащего городка, где не происходило ничего страшнее ярмарки. Я успокаивался, только когда мы оказывались в безопасном месте — например, дома. Молчу уж о том, чтобы беззаботно прогуляться по скверу, сходить в зоопарк или на пляж — я вечно напрягался, дергался, переживал, если они без меня подходили к воде, бегали, копались в песке. Я вел себя как плохо выдрессированный колли, постоянно норовящий согнать овец в кучу. Мне мерещилось, что вот-вот произойдет что-то ужасное, а меня не окажется рядом в нужный момент. А для животных это страшнейшее преступление — не прийти на помощь, когда кто-то из твоей стаи попал в беду. Я проходу не давал бедной Хелен, одолевая ее вопросами вроде «куда ты?», «когда вернешься?» и тому подобной чепухой. Я всегда требовал от нее полного отчета. Вряд ли такая навязчивая опека была ей по душе.