Железное сердце (СИ) - Шолох Юлия - Страница 39

— Мы можем поужинать, — наконец, согласилась Люба. — Но не больше. Если тебя интересует то развитие событий, которое за рамками дружеских отношений, лучше не трать со мной времени.

Ужина не случилось. Но Любу больше волновало не то, что молодой человек пошел на попятный, а то, что за последние два месяца она встретила немало симпатичных представителей мужского пола различного возраста, размера и национальностей, но ни разу ей не захотелось пойти с кем-нибудь из них на свидание.

Только тогда Люба окончательно поняла, чего еще ей не хватает.

Она еще дважды звонила Лазури, но никогда не спрашивала о других камуфляжниках, включая Бостона, а сама Лазурь о них не заговаривала.

Осенью Люба вернулась к дяде.

Дом, где проживали Данилецкие, пустовал.

Нужно было решить, чем и как заниматься дальше, но Любе ничего не хотелось. Ей казалось, будто из ее жизни вырезали середину и получившийся в результате бублик вышел слишком пустым, чтобы полноценно существовать. Дядя считал, что эта хандра из-за отъезда родителей и брата, и она вот-вот пройдет. Что надо заняться делом и вся дурь из головы тут же вышибется. Конечно, это было правдой.

Но Любе хотелось еще немного потянуть этот отрезок своего бесцельного, но такого приятного существования. Понять, насколько сильно ей чего-то не хватает.

Тем вечером было тепло и безветренно. Люба сидела на покрывале недалеко он деревьев на небольшом обрыве и думала, что никогда не видела, каким море становится зимой. Говорят, при сильном морозе вдоль береговой полосы замерзают волны, отчего кромка воды походит на грубое кружево.

Подул ветер, самый настоящий свободный морской ветер, полный того запаха, которого ей так не хватало и Люба закрыла глаза, на мгновение задержав дыхание.

А когда открыла, он уже сидел рядом, смотря вперед, в водяную даль. Привычкам он изменять не стал — обычные джинсы и однотонная футболка с длинными рукавами. Один из миллиона подобных.

И один-единственный.

— Привет, — Бостон с трудом оторвал взгляд от синевы и протянул ей руку.

Люба некоторое время разглядывала его широкую ладонь, а потом невесело усмехнулась.

Бостон молча убрал руку, обхватывая коленки, полностью копируя ее собственную позу.

— Я рад тебя видеть, — сказал он в сторону моря.

Люба пожала плечами, не найдя ответа. Сейчас она раздвоилась, с изумлением наблюдая, как ее собственной сердце бешено бьется от радости, как в легких рывками движется воздух и кровь венах как будто становится горячей и густой. Но ведь она уверена, что сможет удержаться от прошлых глупостей и остаться в стороне?

Не верилось, что однажды они были так близко…

— Здесь хорошо, когда не жарко, — Бостон любовался с морем с таким видом, будто где-то там, в глубине, родился, но в силу обстоятельств был вынужден бросить родную стихию и ковылять по земле.

— Да, мне тоже здесь нравится.

— Помню, как увидел море в первый раз. Я подумал, что больше всего на свете жалею, что не способен стать водой. Чуть не проклял свою суть, которую старшие считали чем-то уникальным и драгоценным. А я себя ненавидел.

— Ненавидел? Как ребенок может думать о таких серьезных вещах?

Бостон на секунду обернулся и почти обжег ее полным боли взглядом, но молча вернулся к воде.

— Ребенком? Мне было семнадцать лет.

У Любы челюсть отвалилась. Нет, конечно, она знала, что существует множество малообеспеченных людей, которые не могут позволить себе отдых на морском побережье, но для обладающих поистине безграничными возможностями камуфляжников…

— Семнадцать лет?.. — растерянно переспросила она.

— Я тогда впервые вышел на улицу.

Тут уж язык подвел Любу окончательно и окаменел прямо во рту.

— Тогда Джайзеру все-таки пришлось меня отпустить, потому что я сумел обойти его барьеры и иначе просто бы его раскрыл, выпустил бы всех, кого держали в центре… Это такая огромная клетка, в которой целое здание, включающее спортивный зал, бассейн и оранжерею и у всего этого — крошечный вход, основа, центральная точка, контролирующая заградительный барьер. Решетка. Большую часть детства я провел, пытаясь её отыскать, а потом — вскрыть. Хотел выбраться наружу.

— Ты рос там один?!

— Сначала да. Меня привезли туда года в четыре, я смутно помню, что было раньше. Большую часть времени родители жили со мной, но это не одно и то же — ведь они могли выйти за пределы центра, а я нет. Конечно, теперь я могу их понять. Почти. Но тогда я знал только то, что должен находиться под постоянным присмотром, под постоянным контролем и взаперти. Рассказывать все, что ощущаю. Джайзер часто выпытывал, что я чувствую… Мне иногда казалось, он предугадывает раньше, чем я скажу. Он меня так хорошо знал… Следующий ребенок родился только спустя восемь лет после моего рождения.

— Почему?

— Старшие не знали, будут ли дети им подобными. Представь себе — твой собственный ребенок, да еще который дался так тяжело, состарится и умрет на твоих глазах. Мы же рождаемся, как люди.

— А потом?

— Примерно в восемь я стал выдавать первые признаки того, что не человек. Знаешь, как все началось? — Бостон смотрел в сторону горизонта и не улыбался. — Я проснулся в обнимку с компьютером. Мне казалось, он поет мне колыбельную и еще обещает меня отсюда вызволить.

— Но раз все выяснилось, почему тебя и дальше держали под замком?

Бостон равнодушно пожал плечами и стало понятно, что отвечать он не намерен.

— Потом родился Игорь и нас стало двое. Хотя какую компанию мне мог составить младенец? А вскоре я чувствовал себя нянькой, потому что младенцев стало много… Нас стало шестеро. В общем-то, не так уж и плохо было. Лучше всего я почему-то помню Лазурь. Она знаешь, какая боевая была? Совсем неуправляемая. Джайзера ни в грош не ставила, никогда не слушалась, даже совсем маленькой. Остальные его опасались, а Лазурь ходила, будто он пустое место и даже подарки не брала — смотрела презрительно и отворачивалась. Как он бесился!

— Он правда ее отец?

— Кто, Джайзер? Нет, конечно. Мы чувствуем родственную связь. И кстати, пары тоже чувствуют нечто похожее. Чем дольше вместе — тем сильнее. Он ей такой же отец, как и я.

Люба задумалась, откуда тогда взялось это утверждение?

— Не пытайся понять Джайзера, — устало сообщил Бостон. — Это нереально.

— Странно…

— Мы просто другие. И отношения у нас другие. Понимаешь, у нас впереди полно времени, столько, сколько хочешь. Мы не привыкли спешить в развитии отношений с себе подобными, потому что нас не поджимает время. К примеру, когда родилась Венера, одни из Старших сразу сказал, что она родилась для него. Часто навещал, а когда она стала почти взрослой, ушел. Она давно выросла, но он все еще чего-то ждал. Забурился в какую-то шахту в тропиках и вздыхал там, в тоске и одиночестве, позволяя Венере жить, как ей хочется. Она и жила… А потом он сделал ей предложение, но не дожидаясь ответа, взял да и рассеялся.

— Как рассеялся?

— Ну… для нас это временное исчезновение. Сейчас его как будто нет. Но не об этом речь, — Бостон требовательно смотрел ей в глаза. — Даже не знаю, как объяснить. У них впереди полно времени, а у нас с тобой — нет. Ты человек и поэтому я не могу ждать. Дай мне руку, пожалуйста.

Люба покачала головой, но посчитала, что после всего только что прозвучавшего Бостон заслуживает объяснений. Заслуживает настоящей правды.

— Понимаешь… Я так не хочу. Я же представляю, какая это классная штука — бессмертие и всесилие. Ну, предположим, сейчас ты мне вольешь жизни… А потом? Еще раз уговоришь? Постепенно я начну привыкать и ценить тебя. А я не хочу ценить кого-то только потому, что нет иного выбора. Со временем я начну хотеть этой силы… больше всего остального. Хотеть так сильно, что готова буду пойти на многое. Не хочу увидеть, на что я готова пойти, чтобы ее заработать. Стану ли я лгать, унижаться, торговаться? Я не хочу такой зависимости. Ты хоть представляешь, насколько нужно доверять человеку, чтобы настолько от него зависеть?