Наследник. Поход по зову крови - Краснов Антон - Страница 6

Послышался негромкий треск. В нос подростка шибанула струя рыжей прелой трухи. Он смешно сморщился и, тряся головой и судорожно закрывая лицо руками, все-таки чихнул.

Владетель Корнельский поперхнулся на полуслове – словно и до него достал выброс рыжей трухи, забил глотку, шершаво осел в ноздрях. Он оскалил зубы и вскинул голову к хорам.

Именно в этот момент два пролета балюстрады вместе с переломившимися балясинами рухнули вниз, в зал, где собрались важные персоны. Собрались, как полагали они сами, втайне от всего мира.

Изогнутая лента деревянного пролета криво вспорола покров этой тайны. И обрушилась на темный паркет, разваливаясь на части. Чихая удушающей рыжей, ржавой пылью.

– Что такое? – разом прогремели несколько голосов, а высокий баритон прибавил еще и незамысловатое проклятие.

Сэр Милькхэм вскочил прямо на стол, за которым восседали еще секунду назад его высокопоставленные собеседники. С легким шипением высвободился и сверкнул в его быстрых руках металл. Глава Охранного корпуса выбросил перед собой узкое серебристое дуло «серпантина», и с него сорвалась короткая белая вспышка. Одна, и другая, и третья.

Двумя выстрелами сорвало еще один фрагмент и без того щербатой балюстрады; во все стороны брызнули щепки, и маленький брешак охнул, почувствовав, как кольнуло в правом предплечье и рукав стал темнеть, набухая от крови.

– Бежим!

– Взять!!

Эти два возгласа, один тихий и хриплый, второй с чугунными нотками истового гнева, прозвучали одновременно. Высокий паренек, одним движением смахнув кровь с распоротой щеки, с силой толкнул сначала девочку, а потом брешака. Оба скатились в лаз, через который, собственно, они и пробрались в башню. Сэр Милькхэм выстрелил в четвертый раз. Он был почти уверен, что последний заряд ушел точно в цель: наверху метнулась и, переламываясь, пропала длинная нескладная тень.

Менестрельские хоры опустели.

Король Альгама и Кесаврии, бледный, насупленный, вслед за начальником своей охраны запрыгнул на стол и, задрав голову, взглянул на развороченные хоры. Замешательство во взгляде уже отступило: Руф выглядел сосредоточенным и готовым к отпору.

– Ушли?

– Не уйдут, – коротко ответил сэр Милькхэм. Его массивный корпус качнуло взад-вперед, и он взмыл вверх, туда, где на высоте роста четырех взрослых мужчин покоилась старинная люстра о пятидесяти свечах, кованная в виде многорукого чудовища. Глава Охранного корпуса ухватился за одно из бронзовых щупалец, раскачался и перемахнул на хоры.

Задрожали, запрыгали огоньки в лапах многорукой люстры. Вырвалась одна из свечей и полетела вниз; и тут в древнем потолке, хранящем на себе следы многовековой копоти, что-то хрустнуло. Уже прадеды тех, кто собрался сейчас под огнем бронзового чудища, не знали и знать не могли, что под толстым слоем этой копоти – древняя фреска: голубое, глубокое небо, и парит в этом небе невообразимо изящное перьевое облако. В форме то ли птичьего крыла, то ли изящной дамской прически.

И вот это черное, испакощенное небо – раскололось.

Раскачивающаяся тяжелая люстра сорвалась с блока – а может, попросту разъялось одно из звеньев подвесной цепи. Огни вытянулись светящимися змейками, затрещали свечи, и тяжеленная железная конструкция грянулась оземь.

Она едва не накрыла с головой владетеля Корнельского. Если бы тучный герцог не проявил в последний момент легконогую мальчишескую прыть и не отскочил, как ошпаренный кипятком поваренок, то быть ему пронзенным этими черными, твердыми щупальцами, на конце каждого из которых раскрывался чеканный глаз.

Но получилось еще хуже.

Люстра врезалась в пол и, подпрыгнув, опрокинула и расколола Котел лжи.

Из желтого зева массивной посудины стали медленно, как кольца просыпающегося удава, вытягиваться прихотливые клубы дыма. Нежного, мягко опалесцирующего жемчужного дыма. Когда его увидел владетель Корнельский, у него задрожала челюсть. Зубы выбили судорожную короткую дробь.

Сверху, с хоров, глядел сэр Милькхэм Малюддо. Он видел нежный дым, его маслянистые кремовые переливы и проступающие под ним голые, мучительно вытягивающиеся кости людей…

Первых людей страны.

Трое любопытных убегали, не чуя ног. А в случае с маленьким брешаком – еще и рук: правая кисть онемела и обильно кровоточила, и высокий буквально на бегу перетянул ее обрывком ткани.

Вот это был бег! В голову не лезли назойливые мысли о том, что в саду, кишащем шепотками и тенями, бродят эти чертовы суррикены Малой Астуанской… Что где-то в водах фонтана сидит та тварь… Что нельзя глазеть по сторонам и даже на мгновение замедляться, чтобы восстановить дыхание хотя бы немного…

Но самое страшное было еще впереди.

Троица проскочила аллею и уже приближалась к ограде, в проломе которой лежал тот мертвый суррикен… Они не оглядывались, и потому никто из них не увидел, как над садом задрожало туманное облачко. Оно потяжелело, разрастаясь и наливаясь изнутри нездоровым фиолетовым сиянием. Тусклые отблески этого сияния упали на каменную ограду.

И тогда трое все-таки обернулись. Все разом – забыв о запретах и повинуясь единому для всех волевому импульсу.

Туча, уже закрывшая собой добрую треть сада, задрожала. Затрепетали ее белые пенные прожилки, несколько липких зеленоватых капель попали на бледные детские лица. Брюхо тучи распоролось, и вывалилась из нее громадная, подтекающая размытыми багровыми полутенями морда. По сравнению с этой чудовищной тварью тот змей из бассейна показался бы маленькой ящерицей, поднявшейся погреться на камни…

Два глаза. Темно-красные глазные яблоки были рассечены узкими вертикальными зрачками, золотыми, как серп молодой луны.

Липкий страх парализовал всех троих. Им показалось, что разом смолкли все звуки, что застыли листья сада, словно пришпиленные к невидимому контуру. Гигантская башка склонялась все ниже, и уже можно было оценить поистине колоссальные размеры твари. Высокому показалось, что из двух ноздрей чудовища исходит зеленоватый дымок. Странный слабый запах дошел до подростка, и он вдруг очнулся, выпал из гибельного оцепенения. Он развернулся, перехватывая обоих своих спутников, и поволок их в пролом.

Золотые зрачки твари дрогнули, искривляясь подобно месяцу. Однако это стало единственным движением чудовища. Неподвижное, оно наблюдало за тем, как подростки исчезали во тьме у подножия каменной стены. Впрочем, еще не перестали шевелиться верхушки кустов, потревоженных беглецами, как чудовищная голова начала втягиваться в грузную, просевшую почти до верхушек садовых деревьев тучу.

Впрочем, этого они уже не видели. Трое любопытных нашли себя на берегу бухты, далеко оставив за собой Язык Оборотня. Бока ходили ходуном. Маленький брешак клацал зубами – не столько от страха, сколько от слабости. Высокий паренек провел по щеке, и кончик пальца легко ушел внутрь и коснулся зубов.

– Насквозь, – констатировал тот. – Да еще так удачно. Еще немного, и быть бы мне без челюсти.

– Еще немного, и быть бы всем нам без головы!

– Аннабель, как ты? – быстро спросил высокий.

Девочка подняла голову. В ее больших глазах отразилась гладь залива, зарябившая под порывом ветра. Луна задрожала на воде, покачиваясь, удваиваясь; и почудилось всем им, будто глянуло из глубины бухты кровавое око Зверя о двух золотых зрачках.

Косо, свирепо взрезали эти серповидные зрачки лоно вод.

– Что… что это было? – пробормотала Аннабель и коснулась рукой плеча высокого паренька. – Что это было, Себастьян?

Тот глубоко вздохнул, помассировал виски и наконец ответил очень серьезно:

– Такого не бывает, все это блажь и иллюзия, насланная из чуждых земель. По крайней мере, такой заученной фразой ответил бы мне мой наставник. А повар Жи-Ру, на которого так любит ссылаться Ржига, – он махнул рукой в сторону маленького брешака, который, сопя и морщась, тыкал в повязку здоровой рукой, – так и вовсе привел бы какую-нибудь байку с упоминанием рецепта, как и с какими приправами надо готовить вот этого Зверя… Ладно! – выдохнул он. – Я все равно узнаю, что это за тварь и отчего она не тронула нас. Даже если окажется, что таких чудовищ нет и не может быть и что нам нужно просто проглотить пилюлю и забыть…