Алмазная цепь - Сафронов Виктор Викторович - Страница 54

ГЛАВА 59

Неприятным, скрипучим звуком зазумерил телефон. Харатьян посмотрел на панель, высветилось слово «шестой».

- Говори, — сухо обронил он.

Внимательно выслушав короткий доклад, без всякого намека на свое настроение, сообщил абоненту:

- Продолжай их вести. Только не давайте свернуть в сторону. Они к вечеру должны быть под Москвой… Подвезите, если потребуется… И смотри, не потеряй, как в Питере…

Отключившись, набрал еще один номер.

- Что у тебя? — опять долго слушал пространную речь и в конце жестко произнес. — Самостоятельность будешь показывать в цирке… Когда, когда? Когда будешь летать на тюремной параше над головами изумленной публики… Я сам подключусь… Да, буду у вас через сутки… Все отбой.

«Стразы» по словам избитого и жалобно стонущего Курдупеля, оказались не мясными клецками польского происхождения «зразами», а искусно выполненными фальшивками по блеску и игре очень похожие на драгоценные камни, разные там бриллианты-изумруды…

Тем самым молотком, которым Харатьян ломал пальцы Курдупелю, он ударил по одному из камней. «Драгоценный бриллиант», только что блиставший всеми огнями, такого варварства по отношению к себе не выдержал и в знак протеста превратился в кучку стеклянной пыли…

- Ни хрена себе, — в слух произнес раздраженный молотобоец и на всякий случай перекрестился… Не помогло.

Согласно полученным знаниям в очень средней школе, молоток после удара должен был подпрыгнуть вверх, а не превращать драгоценность в песок.

Харатьяну все это очень не понравилось. Отбросив ненужную доброту и либеральный подход к своему знакомому, которого знал с раннего детства, он жестко сказал:

- Раз ты со мной, сучок, решил шутки шутить, я сейчас тоже с тобой пошучу… — его глаза стали искать электророзетку, чтобы подключить электродрель, голос не предвещал ничего хорошего. — По настоящему, с музыкой будем шутить… Ты — будешь «лампочкой Ильича», а я Ильичом…

И только было собрался опять начать измываться над теряющим сознание старичком, как тот взмолился и так жалобно, что обагренные кровью руки палача, сами собой, безвольно опустились долу и он был вынужден выслушать короткую, покаянную речь.

- Вовчик, камни я думаю, могут быть только у Лешки Гусарова, у него — алкоголика и мерзавца. Я-то мыслил себе, что это останется только между нами. А сейчас, ценой своей жизни, я не собираюсь его покрывать. Драгоценности в красивой упаковке, должны были достаться мне… Все честно: ему — идеология, как при отце-родном, Иосифе-Первом, а мне, как при Леньке-Застойщике остальное…

Старикан опять стал картинно закатывать глаза и по настоящему умирать.

Пришлось делать незапланированную паузу, во время которой были проведены необходимые реанимационные процедуры.

Когда Курдупель пришел в себя он, продолжил каяться, как ни в чем не бывало.

-…Ему, перед исчезновением и окончательной пропажей, было выдано чуток денег за услуги… И еще, красивое объяснение, мол, преступники, творящие вселенское зло, вместо бриллиантов, якобы им привезенных из-за бугра, получат шиш на постном масле… А видишь, как вышло все, он переиграл нас всех, а главное меня — старого дурака. Как он смог это все провернуть — не понимаю. Мощнейшие замки, основательная защита. Но вишь как, он оказался умнее и защиты, и меня, и всех нас…

После опять утеряв нить беседы, глаза у бывшего диверсанта, по совместительству исследователя человеческих пороков, подернулись пленкой безумия и он бессистемно перешел к наиболее волнующей его теме.

- Не бей меня сынок, я тебе все сказал, можешь забрать все, что есть в сейфе, только не убивай. Если бы ты только знал, как на старости лет хочется жить?

- Ну, ты меня, крестный, за какого-то бандита принимаешь. Я же не грабитель. Меня послали выполнить задание… Кто? Извини, сказать не могу… Вот я и стараюсь, а ты такие обидные слова говоришь…

Со стороны могло показаться, что палача начала мучить совесть и у него появилось сострадание к тому, что раньше было лишь куском мяса. Он чуть ли не оправдывался.

- Но ты тоже хорош. Зачем было бодаться с дубом… да, еще, находящимся при исполнении служебных обязанностей? Смотри, что мне с мордой сделал, куда я сейчас с такими украшениями смогу пойти? Не в филармонию, ни в музей, только в пивную. А там порок…

Все он правильно говорил. Все правильно объяснял. Но, зациклившись на своих неудачах, не обратил внимания на некоторые неточности и непонятные обороты в речи полковника.

Для него это все было несущественным. Стояла главная задача, отыскать бриллианты, все остальное было второстепенно и несерьезно. Тем более, что защиту он уже раз преодолевал, ничего там страшного нет.

«Бандит и есть, — думал Курдупель, глядя на расплывшееся лицо своего «хрестника». Чтобы тот не понял о чем он сейчас думает, на всякий случай, в глаза не смотрел. — Без стыда и совести… Ох, не зря батька, с самого детства лупил его, как сидорового козла и постоянно жаловался, что младшенький всех собак и кошаков во дворе передавил. Ведь прямо на общей кухне устраивал им образцово-показательные казни. Как Стырин рассказывал? Дай бог память… А, ну да — закрывал в духовке, и поджигал. Ему очень нравились вопли бедных животин, поэтому он их живыми зажаривал. Да, не доглядели… Хотя, надо отдать должное детской непосредственности и фантазии, иногда его штучки помогали в проводимых нами оперативных мероприятиях».

По идее повествования, после последнего воспоминания, ветеран «нашего» движения, должен был радостно улыбнуться. Но не получилось. Болело все. Особенно сильно, тщательно отбитые его же курдупелевским, собственным кастетом, лицевые мускулы. Не до улыбок.

А что еще «сынок» придумает? Страшно было даже подумать. Им и так, было сделано и сказано слишком много такого, после чего свидетели не живут по определению.

- Так может, Вовчик, не будешь меня сничтожать, а? Мы же старые знакомые, — опять начал просить своего палача Курдупель. — Честное чекистское слово, клянусь именем своей матери, сказал все как на духу, честно и откровенно.

- Дядя Вова, как же я могу тебя грохнуть, если и камней нет, и твой протеже-сродственник, подставленный нам в качестве курьера пропал. Бесследно исчез на бескрайних отечественных просторах? — удивленно и даже обиженно спросил Харатьян. — Нет, даже если бы ты просил меня, скажем, как невольник чести, невынеся нестерпимой боли, все равно смерти не дождался бы.

Харатьян начал внимательно осматривать подвал. Через некоторое время он удовлетворенно хмыкнул.

- А вот и камеры слежения… — радостно сообщил он тому, кто их устанавливал и добавил в продолжение разговора. — Извини, но ты мне нужен очень живым и здоровым. Мои люди, за тобой посмотрят, витамины тебе поколют, укольчики болеутоляющее. А пока, тебе придется в своей же клетке посидеть, расслабиться.

Он открыл одну из клеток, вошел во внутрь. Проверил решетки, покачал прутья. Оставшись довольным, отвязал старика от стола, помог ему спуститься вниз. Тот, при каждом движении жалостно вскрикивал и охал.

Бывший мучитель, почти на руках внес Курдупеля в его клетку временного заточения.

- Пока ты будешь здесь отдыхать, набираться сил и лечить ушибы и кровоподтеки, мы у тебя немного похозяйничаем. Так сказать, организуем на твоей базе, временный штаб по розыску брюликов…

- Да, да конечно, — поспешно закивал головой хозяин усадьбы.

Он хорошо помнил, что делают любознательные юноши с пожилыми и строптивыми хозяевами.

Когда Харатьян вышел, Курдупель усиленно занимался внутри себя, уговорами, что может быть все еще и обойдется. Этим он старался поддержать свой пошатнувшийся дух и веру в успех. Хотя и понимал, что это вряд ли. При проведении операций подобного рода оставлять свидетелей было крайне неразумно и глупо.