Пилигрим - Сафронов Виктор Викторович - Страница 13

Разглядывая расчлененный труп своего недавнего знакомого (ставшего для меня, из-за своей беспомощности и беззащитности, близким человеком), я внезапно дернулся, как будто кто-то третий, сидящий во мне, торкнул в бок и сказал: «У тебя появилась мысль. Посмотри… Может в ней есть что-то интересное? Рациональное зерно, например?»

Я посмотрел, и мне не понравилось.

Основным звеном, появившейся не ко времени мысли было следующее. За последние дни, я столько помахал кетменем, тяжелой крестьянской мотыгой, столько закопал в каменистую землю народа, что новый труп меня совершенно не трогает и не расстраивает. Черствею или затвердеваю? Это что? Профессиональная болезнь каждого могильщика — не думать о своем клиенте?

Совсем плохо было то, что разглядывая обезглавленное тело, я прикидывал и рассчитывал, как его удобнее для меня, т. е. с наименьшими затратами усилий, можно закопать. В душе, гаденько радуясь тому, что проблемы с вытянутыми ногами не будет и яму можно будет копать в половину меньшей. Впрочем, чтобы было понятно, спокойствие я черпал, постоянно отхлебывая из принесенной бутылки. Оттуда же брал снадобье для разбавления скорби.

Впрочем, коль скоро плату получил, пришлось, отбросив лишние рефлексии, сходил за тачкой, киркой и лопатой… Выбрал неподалеку от других безвестных захоронений место, перевез туда части Афанасия, выдолбил неглубокую яму и…

Забрасывал комьями земли окровавленное и почерневшее тело. Что-то меня сильно тревожило… Я даже подумал, как неудачно все получилось. В подарок от меня этот парнишка получил гардероб, но не смог в нем даже покрасоваться, как следует… Сожалею, что…

В этот момент ко мне пришло понимание элементарного. Убивали ведь, ни бедного Афанасия, убивали меня. Перепутав одежду. Получается, костюмчик «haute couture» (от кутюр) спас мне жизнь? Очередной заплесневевший кусок кукурузной лепешки, неприятно царапнув язык, запершил у меня в горле.

Отмщением, если убийцы были местные, могло быть только-то, что они, согласно своим обычаям, выпили по глотку крови убитого. Считалось, что так можно напитаться силой убитого тобой врага.

Прокрутив пленку воспоминаний назад…

Вспомнил… Точно… Когда уходил на прогулку, в чайхану входили двое незнакомцев, с повязанными на головах платками и одетыми на них тюбетейками. (Здесь это считается особым шиком.) Я посторонился. Меня кто-то окликнул, я задержался в дверях, они же усевшись на кошму в центр чайханы, стали довольно бесцеремонно рассматривать всех находящихся там посетителей. Хотя пальцем на них никто не указывал, но я не сомневался. Это были они. В правильной, высоконравственной литературе таких называют, безжалостными и слепыми орудиями преступления.

Я еще напрягся и, постарался запомнить их лица.

Также я не сомневался, что кровищи зараженной они хлебнули от всей души. Так сказать «напитались чужой силой». Ну, да, земля им свинцовым пухом…

Остается только избегать с ними встречи, просто исходя из элементарной возможности заразиться. И уж спаси и помилуй, не пить их кровь. С другой стороны, что-то было интересное во всем этом. Я еще только не нащупал хвостик веревочки, дернув за которую можно выбраться из тупика. А мне уже было пора переходить к более активным действиям. Слишком много времени я здесь проболтался, ничего существенного не предпринимая.

Еще вчера я боялся встречи с бандитами, зарубившими несчастного Афанасия. Да и спал неспокойно. Блохастая Алиция, почувствовав это, даже пыталась воспользоваться моей тревогой и юркнуть ко мне в ящик. Не удалось.

Всю ночь, крутился, вертелся, вскакивал… Мне виделись эти рожи. Вот они склонились надо мной, ухмыляются. Взмахом руки отгоняю видения, но через минуту, они опять ухмыляются… До утра исходил холодным потом, измучился до основания…

А утром, увидев вчерашних злодеев, чуть успокоился.

Сегодня они спокойно сидят в углу, плюют на религиозные нормы и запреты. С удовольствием пропивают деньги, полученные за вчерашнее убийство.

Зло меня взяло. Этому пареньку жить оставалось несколько недель, мог сам умереть. А его, неизвестно почему, настигла такая страшная смерть.

Глядя на свой портрет, потеснивший на стенке сисястых красоток, внутри меня происходило непростое борение. Задавал вопросы, не находя на них ответов. Такое внутреннее, развлекательное представление «кто, где, когда».

Получалось, что убивали не меня. Снимать портрет приказа не последовало. Просто, на всякий случай, уничтожали всех подозрительных. Тех, кто мог попасть в поле зрения либо Гурона, либо самого Каласа?

Завтра, возможно даже сегодня, спохватившись, что угрохали не того, вот так, запросто, придут убивать уже меня. Следовало форсировать события. Тот, кто отдавал приказы, а кроме Каласа других властителей на горизонте не наблюдалось, мог проверить исполнение своих требований и лично поприсутствовать на моей казни. Очень этого не хотелось.

Злость и чувство попавшей в капкан ноги, когда безысходность со всей силы сжимает конечность и заставляет учащенно биться сердце, а также лихорадочно работать голове, пару раз меня выручало. Вывезло и на этот раз.

На ломаном местном наречии, с огромным количеством ошибок, я набросал пару слов на листке бумаги. Спрятал записку в карман.

После попросил у Махмуда колоду карт. По правде сказать, до того, как я их взял в руки, этого картонные картинки уже побывал у меня. Ни слова не говоря, подошел к двоим убийцам, пьющим из пиал подкрашенный под чай самогон и молча показал им парочку простеньких карточных фокусов.

Такой реакции от этих зрителей, я не ожидал… Ей-богу… Просто, как дети. Они хлопали в ладоши, цокали в разнобой языками и задирая вверх ноги падали на спину… Особенное восхищение у детей гор вызывало то, что я всякий раз, правильно угадывал, какую именно карту они до этого вытянули из колоды.

Их восторгу не было предела. Махмуд тоже радовался, так как они не только удивлялись, но и заказывали все больше и больше его мерзкого пойла. Конечно, можно было рассказать и удивить их еще больше тем, что убитый ими вчера воскрес и показывает им фокусы. Следовательно, деньги которые они пропиваю необходимо возвратить. Но не стал я таким образом удивляясь их и огорчать. Мало ли что? Хватит с них и карточных фокусов.

Пока киллеры, захлебываясь в собственных слюнях, обсуждали увиденное, я отвлек их. В двух словах, объяснив, что я ищу работу, попросил передать записку своему начальнику Гурону.

Я решил рискнуть и воспользоваться своими предположениями по поводу этих двоих несимпатичных парней. Ну не нравиться мне, когда мужчины надевают на голову платок, а сверху еще напяливают тюбетейку.

В записке на имя Гурона, которую парни передадут завтра, в двух словах изложена пугающая весть: «Так, мол и так, я знаю с какой стороны ждет тебя опасность. Особенно, по поводу уважаемого господина Каласа. И если тебе дорога его жизнь, приходи в чайхану к Махмуду, не пожалеешь».

Подписался загадочно: «Тот, кто не умер». Хотел еще пририсовать череп и кости, но посчитал это ребячеством.

А пока я пил с этими двумя «бандитос», пытаясь на русском языке объяснить им, какие же они все-таки сволочи. Они в такт моим словам только кивали своими дурными головами. К концу вечера головные уборы, вместе с платками, с их голов слетели.

Пока я от горя накачивался местным самогоном, меня не покидало ощущение, что кто-то пытливо и оценивающе за мной наблюдает. Поднапрягшись и сосредоточившись, словил я и взгляд, и человека наблюдавшего за мной. Черт с ним пусть смотрит. Главное не забыть о завтрашней встрече с Гуроном… Если, конечно, эти стервятники передадут ему мое послание…

Береги себя родина! Я вырубаюсь с мыслью о тебе…

ГЛАВА 7

На следующий день, поднимался я тяжело. И пока тупо смотрел в потолок и на стены своей кибитки без колес, обратил внимание на одну из стенок ящика, в котором спал и жил. Там, прямо на картонке был текст записки, обращенный ко мне.