Дым без огня - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 9

— Это ты правильно сформулировал! — все еще сквозь рупор согласился Алексей Алексеевич.

Расхохотался и пошел дальше.

— Ты не рассказывал ему о своих… приступах? — спросила Катя дедушку, когда они возвращались от Алексея Алексеевича.

— Зачем? Пусть думает, что я в силах действовать за двоих.

— Но ведь у тебя тоже есть… прогрессирующий фон. Фронтовая контузия…

— Ну и что? — по-ректорски бодро ответил Александр Степанович.

Катя знала, что стоять на посту за двоих ему помогает Вася. И что именно он создает впечатление, будто на посту стоит человек не только с львиной внешностью, но и с львиным здоровьем.

В отсутствие ректора Александр Степанович считался исполняющим его обязанности.

— Но не следует принимать временные права и обязанности за постоянные, за свои, — говорил он дома. — Поэтому я не покидаю проректорской комнаты, — и в кабинет Алехи перебираться не собираюсь. Хотя предлагают. Говорят, из проректорского кабинета распоряжения и звучат всего-навсего по-проректорски.

— Правильно делаешь, — согласилась Юлия Александровна — Зачем садиться в чужое кресло? Сиди на своем стуле.

Дедушка продолжал сидеть на своем стуле… Но когда чувствовал, что может сползти с него на пол, как с того березового пня на траву, поспешно звонил Васе и говорил:

— Мне что-то не по себе.

И Вася, по-деловому вытянув шею, не выдавая тревоги, поднимался со второго этажа на третий, где располагалось высшее институтское руководство.

В минуты сердечных приступов, «усугубленных последствиями контузии», Александру Степановичу непременно виделся пень, вызывавший ощущение обезглавленности, утерянной мощи. «Почему бесчувственного человека сравнивают с деревом, а дурака с пнем? — не раз недоумевал Александр Степанович. — Дерево, его всепроникающая корневая система — это же олицетворение жизни и, стало быть, чувств. А могучие пни? Сколько в них мудрой скорби… Может быть, все ходячие сравнения и словесные обороты обладают четкой определенностью, но бесспорностью — далеко не все».

Александр Степанович и Вася запирались в проректорской комнате… Врачей условились ни при каких обстоятельствах не вызывать.

— Фамилия Туманов, — говорил Александру Степановичу, гуляя по больничному парку, его друг ректор, — намекает на то, что институт наш плывет, как в тумане, «без руля и без ветрил». Так что ты, Саша, обязан выглядеть морским волком! Впрочем, львом… Это на тебя больше похоже!

И Александр Степанович держался. Вася уже изучил повадки малининских приступов — и научился отбивать их атаки, даже обращать их в бегство.

— Ты, Вася, можешь стать по совместительству деканом в мединституте, — восторгался Александр Степанович, возвращаясь в нормальное рабочее состояние. — Но признайся: и в педагогику и в медицину продвинул тебя я!

— Вы, Александр Степанович… Вы! — трепетно соглашался Кульков.

Операция «Пень» называл каждый такой случай Александр Степанович. Юлия Александровна в эти операции посвящена не была. Поэтому она сказала отцу: — В институте считают, что ты без Васиных подсказок не способен решить ни одной задачи. Запираетесь как влюбленные!

— Коллегиальность! — отшучивался Малинин.

— Двое в запертой, отгороженной от всех комнате — это не коллегиальность, а групповщина.

«Еще немного — и она произнесет столь любимое дедушкой слово „семейственность“, — ужасалась Катя. — Сколько можно терпеть эту несправедливость? Я должна доказать, что Вася — рыцарь, спаситель… Обязана! Но как это сделать?»

5

В свободные часы Александр Степанович пытался развлекать семью, чтобы Юлия Александровна не ощущала одиночества. Но она ощущала — и это иногда прорывалось беспричинным, как считала Катя, раздражением.

Однажды атмосфера, несмотря на забавные дедушкины воспоминания, все сгущалась: выяснилось, что забавные истории Юлии Александровне были давно известны и что она даже Александра Дюма по нескольку раз не перечитывает.

Очень вовремя зазвонил телефон… Катя обрадовалась, потому что телефонные дедушкины беседы часто преображали обстановку: Юлия Александровна, вслушиваясь, вновь проникалась уважением к позициям, научной бескомпромиссности отца и осознавала свое необъективное к нему отношение, постепенно и виновато сменяя его на объективное.

— Что мне дороже — друг или истина? — произнес в трубку дедушка. — Вы мне не первому, я слышал, задаете такой вопрос… Дороже то и другое! А верность другу на этот раз не вступает в конфликт с верностью истине. Вы не убеждены? Тогда мне придется забрать статью. — Выслушав контраргументы, Малинин непримиримо отчеканил в трубку: — Ни одного эпитета не уступлю! Что? Конечно, беру на себя: под статьей же стоит моя фамилия, а не ваша.

И, не попрощавшись, повесил трубку.

— Ничего… Напечатает так, как написано, — пробурчал Александр Степанович, возвращаясь к столу.

— Рецензию на очередную кульковскую книжку? — уточнила Юлия Александровна.

И Катя поняла, что этот звонок предгрозовую духоту на озон не заменит.

— Хочу тебе напомнить, отец, упрямство и бескомпромиссность — понятия разные. Представляю себе, сколько неумеренных прилагательных ты прицепил к каждому существительному в этой статье! Победный марш из оперы «Аида»? И по такому мелкому поводу?

— Мелкому? — Александр Степанович упер огромные, поросшие сединой кулаки в стол. — Проповедовать дружбу и братство в наше время… Что может быть прекраснее этого?

— Достойному делу надо достойно служить. Иначе оно компрометируется.

— Он служит достойно и в науке, и в жизни.

— Ну в жизни-то он служит только себе.

— Значит, я что, слепец? Или глупец?

— Просто ты приписываешь людям свои качества, думаешь, что они взирают на мир твоими глазами. Воображаешь Кулькова своей копией, а он, я думаю, твой антипод.

— Потому что из молодых да ранний? Обожаю выдвигать молодых! Это наш долг. Вы-дви-гать!

— Но не протаскивать Слова в русском языке имеют четко определенный смысл! По-моему, почти все завучи и школьные директора города — твои выдвиженцы. Я же их «антиподами» не называю.

«Что мама говорит? Если б она знала! Если б знала… — молча терзалась Катя. — Я должна доказать ей. Обязана!»

И вдруг жажда защитить Васю подсунула ей сюжет — хитроумный, но, как показалось Кате, беспроигрышный.

«Он не фанатик?» — спрашивала Юлия Александровна о Васе Кулькове. А дочери она иногда задавала не менее прямой и обескураживающий вопрос: «Ты у нас не авантюристка?» Александр Степанович начинал защищать внучку, вместе с тем утверждая, что если Кате действительно досталось его обаяние, то внешние признаки авантюрности могут быть.

Катя решила сознательно сочинить глубоко незрелую, ошибочную статью «Друг или истина?» и опубликовать ее в своем рукописном журнале. Она вознамерилась наперекор мнению мамы и здравому смыслу доказать, что друг в любых случаях выше истины и что братские отношения великих людей, детально изученные Васей Кульковым, якобы тому живое свидетельство. Она напишет статью вопреки логике, а Вася придет и вопреки логике ее защитит. Хотя здесь будет и «вопреки» и «по воле»… По воле верности их семье. По воле благодарности дедушке! И мама наконец-то отбросит, даже отшвырнет свое неверие, свои подозрения.

Катя заранее показала Васе статью, и он, заливаясь клюквенным морсом, упрятал полшеи в плечи. Затем прочитал еще раз, по ходу как бы разбавляя морс водопроводной водой. И посоветовал:

— Все-таки… обозначь вверху справа: «В порядке обсуждения». Тогда (пусть это не прозвучит цинично!) и спрос будет иной.

Но Катя мечтала, чтобы спрос с нее был беспощадный, чтобы она начала пускать пузыри, утопая, а Вася бы протянул руку и спас ее. Как он протягивал руку, чтобы массировать поросшую сединой грудь дедушки…

— Вам статья-то понравилась? — Катя захотела без обиняков выяснить, что ее ждет.

— Она подкупает своей необычностью, откровенностью!… Катя облегченно вздохнула: статья, которая занимается подкупом, хорошей считаться не может.