Отвага Соколов - Лайл Холли - Страница 12

Криспин торопливо сорвал с себя одежду. Он аккуратно свернул ее, перевязал шнурком и повесил узел на шею. Легкий шелк, из которого была сшита его одежда, не мог обременить его.

Ему хотелось ощутить вкус крови во рту, услышать хруст ломающихся в его челюстях костей. Хотелось рвать, терзать, убивать тех, кто осмелился похитить его дочь. Криспин преобразился в четвероногого Карнея, и мир вокруг сразу же обрел знакомую четкость и осязаемость, запахи обострились и сделались полными смысла, звуки стали разнообразнее, громче и полнее. Принюхиваясь, он втянул в себя воздух и повернул морду к двери. Следовало поторопиться. Похититель уже на пути к дому Алви, а значит, опасность близка к ней. Она еще ребенок и не имеет представления о ловушках, которыми ей грозит город. Алви доверчиво пойдет с первым же, кто произнесет условленную фразу. А Хасмаль прочел ее в его собственных воспоминаниях. Нечего было и думать о том, что похититель что-нибудь перепутает. Оставалось только надеяться, что он сумеет первым добраться до дочери.

Если же нет – он отыщет след, который оставит похититель, возвращаясь в свое логово.

Криспин мчался по белым коридорам Цитадели Драконов, стараясь избежать встреч с ее обитателями и игнорируя явное волнение и смятение, царившие в городке. У него еще будет время свести с ними счеты.

Сначала нужно убить похитителя и спасти дочь.

Глава 9

Шелковая улица и в сумерках бурлила жизнью.

Лавки торговцев шелком, от которых она получила свое название, были уже закрыты, и перед ними на тротуарах, высоко поднимавшихся над мощеной мостовой, устроились оркестрики ом-биндили. Обитатели домов, высившихся над лавками, высыпали на балконы, чтобы насладиться прохладным вечерним воздухом. Они пили и танцевали под музыку или слушали песни. Многие вышли на улицу, чтобы сыграть с соседями в кости или рука об руку прогуляться по вечернему городу – в самых лучших нарядах, чтобы и похвастаться, и перед другими лицом в грязь не ударить.

Песни Вилхены, Гласверри-Хала и далекого Вархииса, звучавшие на языках этих земель, и людей, живших в этой части города, сливались в богатую и странным образом утешительную смесь. Как просто спрятать ребенка в чужеземном квартале, подумал Ри. Эти люди доверяли друг другу и рассчитывали на соседей, потому что более не могли ни на кого положиться. В отличие от исконных жителей Калимекки они не могли прибегнуть к защите, которую предоставляли права горожанина. Они становились добрыми соседями и друзьями из чувства самосохранения.

Гуляющие разглядывали его. Он явно нарушал привычное течение вечерней жизни на Шелковой улице. Люди запоминали его лицо, одежду, походку. Он не мог теперь бесследно исчезнуть из их памяти. Он был незнаком им и потому особенно приметен. Внутренне съежившись, Ри тем не менее вежливо кланялся, продвигаясь со всей возможной здесь скоростью сквозь скопление игроков, сплетников и гуляк.

Основной ориентир, которым он располагал, Черный Колодец, находился в центре площади с пышной растительностью. Тщательно подстриженные кусты и ароматные цветы росли в высоких каменных цветочницах, выставленных во всех четырех углах площади и отделанных мозаикой, напоминающей смелую, стилизованную уличную живопись, что украшала проспекты города-государства Вилхены. Колодец окружали скамьи, на которых сидели старухи, ведущие неторопливые беседы да не забывающие наблюдать за ходом общей вечерней прогулки, и старики, находящие удовольствие в том, чтобы угостить соседей старинной шуткой, похлопать друг друга по коленям и разразиться хохотом, в сотый раз услышав какой-нибудь непристойный рассказ. Обходя вокруг площади, Ри отметил, как голоса их понизились до шепота, а взгляды, казалось, приклеились к его спине.

Когда Криспин явится разыскивать свою дочь, точное и детальное описание похитителя он сможет получить не меньше чем от тысячи людей. Надо было найти способ отделаться от всеобщего навязчивого внимания.

За колодцем, на другой стороне площади, Ри увидел вывеску красильщика и прочитал на ней имя Натиса Фархилса, написанное по-иберански и еще на полудюжине других ходовых языков. На балконе над лавкой стояла хорошенькая девочка, смотревшая на него. Изящная, легкая фигурка… волосы ее в сумерках казались белыми, однако скорее всего они были бледно-золотистыми. Она наклонилась вперед, оперевшись на поручень балкона. Глаза ее, столь же светлые, как и его собственные, не моргнули, когда он заглянул в них. Ри лишь мельком посмотрел в ее сторону, однако ее настойчивый взгляд притягивал, и он понял, что не может отвести глаз. Он отметил для себя, что она слишком взрослая, чтобы быть дочерью Криспина, однако девочка безусловно была похожа на него. Наверняка это и есть Алви.

Он остановился, глядя на нее и чувствуя себя дураком. Нечего было даже надеяться, что она примет его за своего отца. Едва разменяв третий десяток, он был слишком молод, чтобы иметь такую, почти взрослую дочь. Ничего не зная из ее прошлого, он никак не мог изображать ее истинного отца. Что же сказать ей, чтобы она не приняла его за обманщика, каковым он, в сущности, и намеревался стать?

Ри едва не повернул назад. Но Криспин… есть Криспин. И Соколам необходимо справиться с ним. А эта девушка, это внимательное и чистое создание, является ключом к победе над Криспином.

Сердце Ри начало прыгать в груди. Оторвав от нее взгляд, он торопливо направился вверх по лестнице, устроенной сбоку дома. Девушка ждала его у раскрытой двери.

Отец должен был предупредить ее о том, что Калимекка полна опасностей. Конечно же, Криспин не мог не сказать ей, что дверь перед незнакомцами открывать нельзя.

– Я чувствовала, что ты придешь сегодня, – произнесла она прежде, чем Ри успел открыть рот. – Весь день воздух нашептывал о беде. Земля трепещет в ожидании грядущих перемен.

Голос ее был тонким и нежным – и очень юным. Теперь Ри видел, что она гораздо моложе, чем показалось ему, когда он смотрел на нее с улицы. Ее жесты, движения, удивительное изящество и изумительная красота делали эту девочку более взрослой, чем на самом деле.

Он решил, что ей должно быть не больше двенадцати, а возможно, даже и десяти. Говорила она с очень странным акцентом. Но Ри почти сразу вспомнил этот говор – тягучую речь поселенцев, осевших на Сабиренском перешейке. Должно быть, большая часть ее жизни, подумал Ри, прошла в Стосте – под присмотром матери или нанятых Криспином людей. Подробностей он не знал, да и не хотел выяснять их.

– Я… – начал он, желая объяснить, что он не тот, за кого она принимает его, но тут же остановил себя и произнес: – Дочь – величайшее благословение отца, его величайшая слабость и страх.

Девочка смотрела на него – одна бровь ее медленно приподнялась, и улыбка изогнула уголки ее губ.

– Так сказали мне птицы, – ответила она.

– Мы не можем оставаться здесь.

– Я знаю это. – Она кивнула. – И чувствую, как опасность идет за тобой по пятам. Даже сейчас у нас мало времени. – Она вдруг обняла его за шею. – Спасибо, что пришел за мной. Я очень боялась.

Ри кивнул, не смея заговорить. Какое милое дитя и какое доверчивое! Он предпочел бы, чтобы она грубила ему и дерзила, тогда бы он не чувствовал себя столь мерзко, похищая ее у отца, чтобы сделать заложницей перед ликом грядущих бед. Она имела полное право на встречу с отцом; более того, имела право на то, чтобы мир оправдал хоть какие-то из ее ожиданий. Но мир этот не для таких, как она, и во многом по его, Ри, собственной вине, и, стоя теперь перед этой девочкой, он ощущал себя предателем.

Она улыбнулась ему, повернулась, ушла в комнату и с кем-то перемолвилась словом… до сих пор ему даже в голову не приходило, что она может быть не одна. А ведь он должен был услышать дыхание этого другого человека, уловить его запах… Впрочем, Ри был слишком занят Алви и собственными сомнениями. Но теперь ему необходимо сконцентрироваться, и побыстрее. Звякнули драгоценности, скорее всего золото, и ласковый голос Алви произнес: