Алмазный венец севера - "Larka" - Страница 54

Ларка наконец-то судорожно вздохнул — а вот придавленная его весом и сжатая руками-ногами святая воительница таковой возможности оказалась лишена. Она ещё потрепыхалась немного, затихла на миг, а затем со страшной силой по всему закованному в изуродованную сталь телу прокатилась судорога…

И всё же, он чуть-чуть, самую малость расслабил руки. С бухающей в виски багровой пеленой Ларка кое-как прохрипел в прорезь лежащего прямо под лицом сияющего шлема:

— Леди как-вас-там… признайте себя побеждённой… и моей пленницей… — ох, до чего же тяжёлая, мерзкая вблизи оказалась эта едва не выворачивающая наизнанку светлая аура…

Поверженная и почти бесславно побеждённая нервно и со всхлипом пару раз вдохнула, а потом в ночной тишине поручик различил упрямое ad libitum… вот же упрямая порода, это гнусносветлое воинство! И он снова сжал капкан своих объятий. С громким и едва не рассмешившим иканьем из девицы опять вылетели остатки воздуха, и та слабо задёргалась — ну не сравнивать же какую-то полагавшуюся больше на молитвы да божью благодать девицу с крепким парнем!

Чуть отпустив, поручик вновь пристально всмотрелся в сейчас уже потемневшие губы и заметил:

— Ночь впереди длинная, миледи… а я могу долго ваше блаародие так мурыжить. Как играющий кот мышку — то придушит, то снова чуть приотпустит. Приходилось видать такое?

И всё же, ещё дважды она попыталась, и это едва ей это не удалось. Но Ларка всё же успевал в последний миг, хотя эти танцы на краю могилы уже начали ему надоедать. Но зачем он просто не раздавил эту дрянь как орех в железной скорлупе, или просто не лишил ту столь желанного глотка воздуха в нужный момент — не знал пока ещё и сам. Что-то там предупреждающе встрепенулся талисман с еловой в малахит-камне лапкой, и насторожившийся поручик вновь покрепче ухватился за свою жертву.

— … погоди-и-ых! — снова, недоверчиво прищурившись заливаемыми потом глазами, он чуть ослабил хватку.

— Будь ты… неладен! — она всё же не осмелилась сказать "проклят" — чтобы проклятие успело подействовать, нужно хоть сколько-то времени, зато вот эти живые тиски готовы были раздавить в тот же миг. — Да, я признаю себя побеждённой и… и…

— И пленницей, — прежде чем разрыдаться от бессилия, успела даже не сказать, а простонать ещё только что могучая и почти неодолимая святая дева.

Ларка кое-как поднялся на трясущиеся ноги и с наслаждением, всей грудью вздохнул. С понятиями чести у этих воителей всё же был порядок. Раз сдалась, то всё. Тем не менее, он первым делом избавил девицу от лёгкого и тонкого, больше похожего на шпагу меча. Рукоять своенравно задёргалась было в ладони, но признав руку недюжинной силы кузнеца, обречённо затихла. Осмотрев прекрасную, хоть и слегка испоганенную святыми молитвами работу, новый владелец одобрительно кивнул.

— Теперь это мой, трофейный клинок. А вы, миледи, соизвольте снять с себя мои доспехи, — с нажимом заметил поручик.

Впрочем, снять слегка помятые и заскрежетавшие пластины той оказалось непросто — особенно после недавних кувырканий да то и дело сотрясающих всё тело лежащей воительницы всхлипываний.

— Всю жизнь только и мечтала работать на спине, — она кое-как приподнялась с изрытой обочины, а Ларка понимающе оскалился.

С немногими захваченными живьём паладинами и святыми братьями, не решившимися прилюдно отречься, не церемонились — по законам военного времени быстро и незатейливо вешали. Но вот со святыми сёстрами и воительницами всё же обходились с эдаким извращённым милосердием. На макушку жертве клали сложенную в несколько раз тряпицу — а кто-нибудь дюжий из целителей аккуратно тюкал в нужное место на темечке поленцем. Что характерно — святая придурь вылетала мгновенно, а мозги большей частью оставались на месте.

Правда, означенные потом что-то уж часто улыбались невпопад да хихикали невесть с чего. Но ох, какое же оказывалось наслаждение за бесценок — всего за одну медную монету — продать такую в один из неизменно следовавших за любой армией походных борделей! И судя по оживлённо бурлившим среди солдат и младших офицеров слухам, бывшие святые сёстры пользовались у клиентов бешеной, просто-таки неприличной популярностью…

С лязгом отвалилась и упала в грязь поцарапанная кираса. Сиротливо оставшийся наплеч и нарукавники оказались сняты раньше, и теперь девица со стонами и сдавленными проклятиями принялась избавляться от нижней части доспехов — пресловутых железных штанов, осмеянных в неизбывно циркулировавших о паладинах анекдотах. Хотя, справедливости ради стоило отметить, что седалищная часть всё же оказалась обычной, кожаной.

Ларка отдыхал, взглядом не столько изучая оказавшуюся весьма интересной конструкцию доспехов, сколько прицениваясь к паладинше. А ничего — стройненькая, словно рябинка… чёрт же её на войну потянул! Вернее, бог… вынырнув из искусно окованных сочленёнными пластинками стали сапожек, босая девица поёжилась от ночной сырости, и с глухим вздохом ухватилась за ремешки оставленного напоследок шлема…

Светлый меч с глухим лязгом выпал из ладони — однако Ларка едва отметил то самым краешком сознания. Он смотрел в это пыльное, с грязными дорожками от слёз лицо и всё холодел, холодел, словно пытался окончательно выстудить ночную прохладу.

— Ольча… Ольча, ты ли это? — однако девица с горьким недоумением лишь посмотрела на него.

— Я должна тебя знать, еретик? — она! Только она умела говорить так, с еле заметной очаровательной неправильностью уроженки гор!

Будьте вы прокляты, боги! Особенно ты, отныне вдвойне ненавистный творец, спаситель или как там тебя. Нет вам ни оправдания, ни прощения, если вы позволили такое…

Однако, не отвечали уснувшие деревья вокруг, на чёрных и молчаливо враждебных кустах не шелохнулся ни один листик. А крепкий парень в извозюканном мундире сидел на истерзанной, залитой лунным серебром дороге и зачем-то ронял на ту горькие, блистающие капли.

— Ты была моим лучшим другом… в иное время я не колеблясь перегрыз бы за тебя глотку любому осмелившемуся обидеть… и теперь враги… как же это?..

Ещё чуть озарённое отблесками небесной благодати — а может, то и луна пыталась утешить — девичье лицо чуть нахмурилось.

— Скажи мне, только правду — я была… ведьмой в прежней жизни?

И едва парень кивнул, как ныне знатная леди горько разрыдалась.

— Значит, я и правда пила кровь невинноубиенных младенцев? — всё же, Ларка не удержался и сквозь собственные слёзы захохотал.

До боли в щеках, до судорог в животе.

— Дурында ты, Ольча… да любой крестьянин из деревни или солдат гарнизона не колеблясь отдал бы за тебя свою жизнь. Какие младенцы? Вот же глупости! Старая ведьма с Кривого Урочища признавала, что ты станешь даже лучшей целительницей, чем она — даже чем королевские лекари с патентом.

Он перекатился на колени и достал из-за пазухи тонкую каменную пластинку.

— У тебя была власть над живым и неживым — это вот ты сделала своими руками и подарила мне, когда я уезжал учиться на офицера…

Тёмный в ночи малахит лежал на крепкой ладони парня, и ёлочка кокетливо помахивала из него зелёной лапкой. Вот она испуганно дрогнула, неуверенно моргнула — пальцы Ларки отцепили амулет с кожаного шнурка и осторожно вложили в тонкие и отчего-то ледяные пальчики. И словно призрачный огонь охватил своим сияние маленькую безделку — то малахит признал свою создательницу.

— Как странно… в нём чувствуются смутные, тёмные силы — но в нём нет зла…

Вновь Ларка напомнил — да ведь и в прежней Ольче никогда не было зла! Жёсткость да, но иначе в Медных горах и не выжить. Разгулявшиеся по весне огромные медведи с ворчанием уступали дорогу, а вожак волчьей стаи тоскливым воем и ищущим взглядом испрашивал разрешения даже просто перебежать следок лесной ведьмы.

— Вспомни, как мы вели из сторожки на Шалун-горе заболевшего охотника, Ольча! Ты напоила его своим отваром, и он в полубреду вспоминал такие забавные старые песни — а мы по очереди тащили его на плече в деревню. Ещё и поспорили даже, кто по дороге насчитает больше упавших звёзд на небе.