Рольф в лесах - Сетон-Томпсон Эрнест - Страница 18

— Нет! Ты не должен этого делать. Я видел однажды, как бледнолицый карабкался за Кэком, который спокойно ждал его приближения и вдруг, попятившись назад, ударил его хвостом. Бледнолицый поднял руку для защиты своего лица. Кэк в пятидесяти местах пронзил ему руку иглами, и тот не мог защитить лица. Бледнолицый решил спуститься вниз. Кэк спускался ещё скорее, продолжая бить его хвостом. Бледнолицый упал и сломал себе ногу. Рука бледнолицего распухла и зажила только через полгода. Иглы Кэка очень ядовиты. Бледнолицый едва не умер.

— Тогда я попробую сбить его, — сказал Рольф, показывая топор.

— Нет! — повторил Куонеб. — Мой отец говорил, что Кэка можно убить только для какой-нибудь пользы, если иглы его понадобятся в хозяйстве. Ты совершишь дурное дело, если убьёшь Кэка.

Дикобразу предоставили, таким образом, оставаться на дереве. А как же Скукум? Его пустили на свободу. И он поумнел? Увы, нет! Не прошло и часа, как он увидел другого дикобраза; ненависть его к этому животному проснулась с удвоенной силой. Он повторил свою ошибку и подвергся второй операции, без которой мог бы умереть. К вечеру почувствовал он, как ужасно наказан за свою оплошность, а на следующее утро никто не признал бы в этом толстоголовом существе, которое едва передвигало ноги, маленькую жизнерадостную собачку, так весело шнырявшую по лесу.

Прошло много томительных дней, прежде чем он оправился; даже жизнь его находилась одно время в опасности. Никогда после этого и до конца дней своих не нападал он на животное, которому природа дала такой хвост.

— Рысь, пантера, лисица, орёл — все, кто нападает на Кэка, все умирают, — сказал индеец. — Отец мой видел медведя, умершего от этих игл. Он хотел укусить Кэка, а тот наполнил его рот иглами, которых медведь не мог выплюнуть. Они вонзались всё глубже и глубже: рот у медведя так распух, что он не мог ни открыть, ни закрыть его, и умер от голода. Люди моего племени нашли его около пруда. В пруде было много рыбы. Медведь ловил рыбу лапой, но не мог её есть. Так с открытым ртом, окружённый рыбой, умер он от голода. На свете есть одно только существо, которое может убить Кэка, — это Оджиг, или Пекан, большая куница. Оджиг — злой дух. У него есть сильное снадобье, и Кэк не может повредить ему. Оджиг переворачивает Кэка на спину и разрывает его мягкий живот. Отец мой рассказывал, что всё это произошло так: однажды, во время наводнения, Нана-Боджу плыл на бревне вместе с Кэком и Оджигом. Кэк вёл себя дерзко и занял самое высокое место. Оджиг был почтителен к Нана-Боджу и укусил Кэка, чтобы проучить его за дерзость. Кэк ударил его хвостом. Но Нана-Боджу вынул у него иглы и сказал: «Да будет так — Оджиг станет всегда побеждать Кэка, а иглы Кэка никогда не принесут вреда Оджигу».

XXV. Катанье с гор

Было уже поздно, и охотники решили сделать привал в высоком прохладном лесу. Скукум всю ночь громко стонал во сне и два раза будил их. Незадолго до рассвета они услышали вой волков, а затем крик ушастой совы. Как ни странно это покажется, но между отрывистым воем волчицы и криком совы нет почти никакой разницы. Прислушиваясь в полусне к этому вою, Рольф услышал вдруг у себя над головой какой-то шелест и знакомое клохтанье. Он привстал и увидел, что Скукум, подняв вверх голову, рассматривает черногрудых тетеревов, сидевших на ветках; бедный маленький пёсик чувствовал себя слишком больным, чтобы залаять. Это была особенная порода тетеревов, которых Рольф никогда ещё не видел. В то время как он присматривался к ним, Куонеб встал очень осторожно, подошёл к ближайшей иве, срезал гибкий прут в двенадцать футов длины и к одному концу прута привязал верёвочную петлю. Подойдя затем тихонько к дереву, он медленно поднял вверх прут, накинул петлю на шею первого тетерева и стянул его с дерева; остальные тетерева выразили громким клохтаньем своё удивление, но не сделали ни малейшей попытки двинуться с места.

Достаточно было одного лёгкого удара, чтобы избавить пленника от страданий. Куонеб ещё раз поднял прут и стащил второго тетерева, сидевшего пониже, а затем третьего. Только тогда поняли остальные, в каком опасном соседстве они находились, и поспешили улететь.

Рольф с удивлением следил за этой охотой.

Куонеб положил птиц у огня и занялся приготовлением завтрака.

— Куры эти глупые, — сказал он. — Таким способом можно наловить их много, особенно, если помогает собака. Луговой тетерев не так глуп, как этот.

Рольф очистил и выпотрошил птиц, а внутренности их бросил Скукуму. Бедный маленький пёсик! Какой у него был жалкий вид! Глаза его грустно выглядывали из-под распухших век, лапки слабо шевельнулись, но он не дотронулся до пищи, которую в другое время проглотил бы сразу. Он не ел, потому что не мог открыть рта.

Уйдя с места своей стоянки, охотники продолжали отмечать деревья и готовить места для ловушек. Так прошли они целую милю и очутились у болота, поросшего тамариском; двигаясь вдоль его окраины, они пришли к небольшой речонке, которая брала здесь своё начало и привела их к ложбине, обращённой на восток. На каждом шагу встречали они указания на то, что здесь водится множество дичи, но тем не менее они были очень удивлены, когда вдруг из травы перед ними поднялся олень и с любопытством уставился на них; за ним другой… потом третий… целая дюжина; в десяти шагах они увидели ещё несколько оленей… с левой стороны оказалось ещё больше, а движение среди деревьев справа указывало, что и там в оленях нет недостатка. Не прошло и минуты, как белые хвостики поднялись вверх, и олени понеслись по склону горы. Всех оленей было около тридцати, но белые хвосты их, которыми они размахивали словно флагами, производили такое впечатление, как будто весь лес кишел оленями. Казалось, их тут целые сотни, и радость охотников при виде такого обилия дичи ещё увеличилась сознанием того, что весь этот охотничий участок их собственный.

Река становилась всё шире. Местами в неё впадали ручьи и даже порядочные речонки. Они нашли здесь несколько указаний на бывшую когда-то колонию, бобров; метки для ловушек они ставили через каждую четверть мили и даже чаще.

Течение реки усиливалось, так как она спускалась теперь по склону горы прямо в длинную, узкую долину с крутыми глинистыми берегами. Всюду встречали они здесь следы выдр. Двигаясь осторожно вдоль изгиба реки, они услышали глухой всплеск воды, который повторился несколько раз.

Первой мыслью охотников было привязать Скукума, но они скоро увидели, что в этом нет никакой надобности. Осторожно спустили они свои тюки на землю, и больная собака покорно улеглась рядом с ними. Тихо, крадучись шли они против восточного ветра. Они подумали сначала о бобрах, но нигде не видели признаков, указывающих на их присутствие, ибо кругом не было ничего похожего на бобровый пруд. Всплески воды были совсем близко. Не медведь ли ловил рыбу? Или… нет, это было бы слишком неприятно… не человек ли черпал там воду из лодки? Промежутки между всплесками воды были неправильные.

Слышались они в реке, на расстоянии тридцати шагов от охотников. С величайшей осторожностью подкрались охотники к глинистому берегу и на противоположной стороне реки увидели такое зрелище, какое редко удаётся видеть людям. Они увидели шесть выдр: две из них были, очевидно, взрослые, а четыре — детёныши. Выдры, словно люди, занимались спортом, скользя по крутому глинистому откосу и бросаясь со всего размаха в воду.

Тяжело, словно камень, шлёпнулась в реку самая большая из них, очевидно, самец, скрылась на минуту под водой и, всплыв на её поверхность, вскарабкалась обратно по откосу на самую верхушку берега. «Шлёп! шлёп! шлёп!» — последовали примеру отца три детёныша… «Шлёп! шлёп!» — прыгнули почти в одно время мать и четвёртый детёныш. «Бух!» — снова шлёпнулся в воду самец, и мокрая шерсть его, вытираясь о поверхность глиняного откоса, делалась всякий раз всё более сырой и скользкой.