Ровно в полночь - Лайл Гэвин - Страница 10

Секретарша ответила, что шеф занят. Я настаивал, что не для меня, и требовал срочно его позвать. Назвался я Канетоном.

Мерлен взял трубку.

– Простите, инспектор, – хитрюга – адвокат не дал себя поймать и сделал так, чтобы я знал о полицейском в его кабинете. Потом заговорил: – Ах, мсье, мне очень жаль, но землемеры...

Мне было наплевать на всех землемеров на свете. Следовало бросать трубку и бежать. Но тогда инспектор сразу насторожится. Нужно было поддержать разговор и заодно извлечь из него какую-то пользу.

– Пришлось свернуть с прямого пути на "крысиную тропу" – я быстро говорил по-английски, рассчитывая, что слухач не успеет понять, а Мерлен справится. – Хорошо бы послать на корабль телеграмму от имени нашего общего друга, чтобы сбить всех с толку.

Он снова стал распространяться о ленивом землемере, который в разгар сезона торговли недвижимостью...

– Постараюсь позвонить вечером, когда определюсь с ночлегом. Вас прослушивают? Если да, скажите, что цена на дом поднимется.

Он меня уверил, что цены останутся прежними. Ведь должны же они учитывать его репутацию как адвоката. Я хмыкнул в трубку и сказал:

– Спасибо, Анри. Пока вы не занялись другим делом, купите мне симпатичный домик в деревне, где никто не слышал о полиции и иностранных воротилах, ладно?

Он заверил меня в самом горячем участии к моим делам.

Мокрый с головы до ног, я повесил трубку и вышел из кабины. Переходя площадь, я думал, какую только что совершил глупость. Если телефон просушивался, или решат вдруг выяснить, откуда был звонок, – нам конец. Блуждая среди холмов, концентрическую волну погони не обогнать. Но нужен целый штат сотрудников, чтобы прослушать все телефонные разговоры Мерлена за день, так что единственная опасность – если их записывают. Но он сказал, что нет...

Спор с самим собой привел меня прямиком к кафе. Я заказал двойной "марч" и купил пару пачек "житан". За минуту я покончил с выпивкой, еще столько же выяснял, как добраться до Лиможа, который находился как раз в противоположной стороне от цели нашей поездки.

Когда я садился в машину, Харви с интересом повел носом. Я бросил сигареты на сиденье.

– Одна пачка вам.

Сам завел мотор и осторожно выехал с площади.

– Что у нас на ленч?

Мисс Джермен сообщила:

– Хлеб, сыр, паштет, сардины, вишневый пирог. И еще бутылка красного вина и "Перрье".

– Я буду "Перрье", – сказал я. – Поскольку за рулем.

– Я тоже, – присоединился Харви. – Я стреляю, и даже не пропустил рюмочку в кафе.

Пришлось изобразить удивление.

Он улыбнулся, немного кисло. Но, может быть, улыбка на его лице всегда казалась кислой.

– Я не возражаю. Но прекрасно понимаю, как тянет промочить глотку, когда душа горит.

9

Мы ели на ходу. Девушка делала бутерброды с паштетом и сыром. Попыталась открыть банку с сардинами, пролила масло на себя, чертыхнулась, выбросила банку в окно и сообщила:

– Похоже, мы остались без сардин.

Мэгенхерд хмыкнул.

После вишневого пирога я закурил и почувствовал себя гораздо лучше: если полиция попытается оцепить все кругом, еще не значит, что нас поймают. Мы почти добрались до Оверни, а там я знал когда-то каждую тропинку...Гестапо уже пыталось когда-то меня перехватить.

Прекрасно понимая, что оптимизм мой вызван скорее двойным "марчем", чем едой и знанием здешних мест, я знал, что его действия хватит часа на два, но за это время немало чего могло случиться.

Харви спросил:

– У кого заночуем?

– У друзей.

– По Сопротивлению?

Я кивнул.

– Уверены, что они все еще тут? И все еще друзья?

– Найдем кого-нибудь. Выбор есть. Когда-то один из наших маршрутов проходил через эти места, и нам помогали множество местных крестьян.

Мы миновали Ля Куртин – большой военный лагерь, пустой и тщательно ухоженный, с караульными на каждом углу. Затем спустились в долину Дордони.

Мэгенхерд спросил:

– Мистер Кейн, когда мы спорили об отношении к полиции, вы заявили, что о морали говорить не будете. Почему?

Мы с Харви переглянулись. Старый хрыч за несколько часов не произнес ни слова – и неужели разродился?

– Ну, я спокойно отношусь к людям, которые спешат в Лихтенштейн, чтобы избежать налогов.

– Вы могли сказать "уклониться", мистер Кейн.

– Нет, мистер Мэгенхерд. Разницу я знаю. Уклоняться незаконно, а вы, конечно, законов не нарушаете.

– Но поступаю аморально?

– Мораль – вещь сложная. Вы поддерживаете фирмы во Франции, Германии, Италии, но не власти этих стран. Только и всего.

– Любая власть может решить, что ей недостает моих денег, и вполне законно постановить, что я их должен ей отдать.

Голос его скрежетал, как стальные шестеренки.

– Так поступить никто им не мешает. И если я заплачу, то стану глубоко моральным человеком.

– Сомневаюсь, мистер Мэгенхерд. Я бы сказал: вы или согласны платить, или нет. А вот должны ли вы платить – уже другой вопрос. Не нужно смешивать закон с моралью.

– Вы можете объяснить разницу?

– Не думаю. Но мораль границы не меняют.

Харви хмыкнул. Мэгенхерд помолчал.

– Но тогда, помогая мне, вы попадаете в щекотливое положение, мистер Кейн... Мсье Мерлен сказал по телефону, что вы хотели гарантий моей невиновности по выдвинутому против меня обвинению, и того, что мне нужно спасти свое состояние, а не украсть чужое. Значит вы хотели убедиться, что с моралью у меня все в порядке. – В его голосе все так же звучал металл.

– Мораль – вещь относительная, мистер Мэгенхерд. Сейчас я бы сказал, что мораль на вашей стороне, а не бандитов из Тура. Вы никому не угрожаете, а вас пытаются убить. И мне легко себя уверить, что я – на правой стороне.

– Но вы поверили мсье Мерлену насчет того... другого обвинения?

– Мерлен подтвердил, что обвинение ложное, а он адвокат авторитетный. И я кое-что знаю про обвинения в насилии.

Харви оживился:

– Да? Расскажите поподробнее.

– Во-первых, в таком деле не нужны свидетели. Все, что нужно – знать место и время, когда там находился нужный человек, да еще уговорить кого-нибудь пожаловаться, что именно там и тогда ее изнасиловали. А если суметь уложить их в постель, то можно получить еще и медицинское заключение. В любом случае все будет принято на веру – ее слова против его. И даже если до суда дело не дойдет, репутация человека будет запятнана. И недостаток этих обвинений в том же, в чем и преимущество: все зависит только одной женщины. Если она лжет, значит продалась, а продавшись раз продаст и дважды. Достаточно ей заявить, что обозналась – и делу конец.

– Я не выбрасываю денег на ветер, – последовал стальной ответ.

Мы с Харви переглянулись. Он хмыкнул, но продолжал молчать. Я на миг задумался. Потом сказал:

– Но мистер Мэгенхерд, вы бы даже сэкономили. Положим, поручили бы мне встретиться с этой женщиной. Я бы договорился, заплатил на пару тысяч больше, и все равно все это обошлось бы вам в половину цены нашего путешествия. И никакого риска. Неужели как деловому человеку вам это не пришло в голову?

– Человек – не только бизнесмен. Мораль тут...

– Мораль? Кто вспомнил про мораль? – едва не заорал я и тут же сбавил тон. – Мы говорим о ложном обвинении. Причем тут мораль? И если уж говорить о морали, то почему не защитить себя в суде?

– Мистер Кейн, я размышлял об этом гораздо дольше вас. Говорил он спокойно и очень уверенно. – Я ничего не выиграю, обратившись в суд. Зато есть риск, что по ошибке суд может объявить меня виновным. Перекупать же показания я не хочу. Почему я должен платить, если я прав? Вот причем тут мораль.

Надолго повисла пауза, только гудел мотор да свистел ветер. Потом Харви заметил:

– Лучший способ остаться богачом – считать деньги, намазав клеем пальцы.

– Мистер Лоуэлл, а вы не думаете, что не только бедняки, но и люди богатые должны тратить деньги с толком?