Синий, как море - Лайк Александр - Страница 36

Чашка в кабаке!

Я не мог сказать, керамическая она, стеклянная, или, подобно моей кофейной, искусно и тонко вырезана из камня — но там, в темном углу, она даже светилась немного, тускловатым и нежным, приятно желтым светом.

Я на всякий случай протер глаза и потряс головой, пытаясь согнать с себя пивное отупение. Потом огляделся. Вокруг все было нормально, все, как и положено в кабаке. Пили пиво из деревянных кружек, с крышками и без, пили вино из пузатых глиняных, пили сивуху из маленьких стакашков мутного стекла, какое получается в сельских гутах из речного песка. Бородатые купцы — откуда-то с границы Оранжевого домена, надо полагать, — пили приторное крепленое варасатское из привезенных с собой маленьких смешных корчажек. Варасатское обильно проливалось через широкие края корчажек, и слипшиеся бороды красноречиво говорили любому взгляду, что именно пьют их хозяева. Богато одетый горожанин, расположившийся с женщиной у теплой кухонной стены, пил подогретое вино со специями из высокого керамического штайна с фигурной крышкой. А человек в сером плаще, ни на кого не глядя, продолжал потягивать что-то непонятное из своей немыслимой чашечки!

Я кашлянул, повертелся немного на скамье, и по возможности неприметно махнул рукой, подзывая хозяина. К чести его будь сказано, тот отреагировал достаточно быстро.

— Что будет угодно, сударь? — вполголоса спросил он, склоняясь ко мне сзади, из-за левого плеча.

— Что это за тип, с чашкой? — спросил я в ответ, не став искать хитрых обходных путей. — Меня сама чашка привлекла, вот что. Откуда она здесь?

Хозяин как-то жалобно посмотрел на меня, покрутил тощей мордочкой, словно не находя приличных слов, и вдруг отчаянно закивал.

Я удивился. Я ждал любой реакции — вплоть до «а тебе какое дело?» Но хозяин быстро превзошел все мои ожидания.

— Вот то-то и оно! — сказал он с тем же отчаянием. — То-то и оно, сударь, сам смотрю и никак не смекну. Чашка откуда — дело ясное, с собой он ее привез, вот что. У меня, у нас, то бишь, здесь чашек таких отродясь не бывало, это дело тоже ясное. Только зачем он ее с собой возит, вот что? Вот сударь, вот вы человек зажиточный и состоятельный, вот вы мне скажите, зачем человеку с собой такую чашку возить?

Я подумал про свою ониксовую любовь и ничего не ответил.

— Чашка эта, сударь — я человек простой, я в чашках не разбираюсь, но она же денег стоит! И немалых, поверьте, денег! И я вот на него смотрю — на него и на его вот эту самую чашку — и никак, понимаете, сударь, не могу понять: что это за тип, откуда он здесь взялся и что здесь делает.

Хозяин еще раз помотал головой и, совершенно уже забывшись, присел рядом со мной на краешек скамьи. Орбен ошалело посмотрел на него, но вовремя спохватился и отвернулся с небрежным видом.

— Думал я: может, вор. Может, конечно, и вор, но воры чашек, сударь, не крадут, а если крадут, то быстро продают, а уж если и не продают, то по кабакам, сударь, с ними не ходят. Воры, сударь, любят деньги, а не чашки, а в кабаки они ходят пить хорошее вино, и пьют они его, сударь мой, из больших кружек, а подвыпив, кружки бьют, но завсегда за разбитое платят. Примета у них, сударь мой, такая: чтоб работа, воровство то бишь, хорошо шла, никакого ущерба другим не наносить, кроме как прямо по работе. А то, говорят, удачу можно спугнуть.

Я изумленно кивнул. Чего только не узнаешь на этом свете! Особенно если в башке решето вместо мозгов…

— Думал я, может, богач какой. Но богачам, сударь, ежели они из другого города приехали, в мой кабак не с руки ходить — я ведь комнат не сдаю, да и, прямо скажу, сударь мой: все, что рядом сдается — даже, не примите в обиду, не для вас будет, не то что какому богачу. Вам, сударь, если комнату себе искать, так это с той стороны дворца надо спрашивать, к горам, стало быть. Там оно, прямо скажем, куда как поприличнее будет. А у Яхора в отеле — где, значит, богатому самое и место — там же ведь и своя кухня есть, опять же летом он и на террасе столы ставит: не знаю, сударь, как это назвать — ну, корчма не корчма, а вроде харчевня, только вся без стен, без потолка, одни только вот столы на земле под деревьями стоят, там, где тень погуще будет. А кухня у него, сударь, хороша, лучшие повара на весь Ранскурт там собрались. Так скажите мне, зачем же это богатому человеку через полгорода сюда со своей чашкой идти?

— Может, ненормальный? — предположил я. Мне было очень интересно. С каждой секундой на душе становилось легче и веселее. Хороший все-таки сегодня вечер получился!

— Никак, сударь, такого не может быть, — веско сказал хозяин. — Не может тронутый богач ходить вовсе один по незнакомым местам. Я ведь его первый раз здесь вижу. Потому что, сударь, когда у большого человека голова портится, его, оно конечно, может и сюда занести; только с ним обязательно два-три человека прислуги будет. А если уж человек с порченой головой без присмотра ходит, значит, богатым ему быть последний день. Так что, сударь, посудите сами, из чужих краев слабоумному да при деньгах ну никак не добраться.

— Тоже верно, — пробормотал я, силясь получше разглядеть чашку и при этом не слишком явно пялиться на незнакомца.

— А по виду да по разговору, сударь, он вроде солдат, но опять же откуда бы у солдата деньги да много? Солдат бы чашку если и добыл — ну, прямо скажем, на войне всякое бывает — так бы давно уже пропил или разбил, а то — девке подарил. И пьют солдаты вино, чаще кисленькое, что подешевле, чтобы много было; а если времени нет — тогда бражку или сивуху.

— Да! — сообразил я. — Я ж все время спросить хочу: что он из нее пьет?

Хозяин оглянулся, склонился к моему уху и кратко сказал:

— Чай.

Сначала я не понял. Потом поднял голову и долго смотрел на хозяина. Потом окончательно ошалел и робко переспросил:

— Что?!

— Чай, — обреченно повторил хозяин. — Чая у меня, сударь, нет, и в заводе никогда не водилось. Так он его, сударь, тоже с собой притащил, чайничек заварочный принес и даже заваривать никому не доверил. Велел крутого кипятку на стол, чайничек свой сполоснул, чашку, потом как начал чего-то там отмерять, переливать, взбалтывать и настаивать — ровно маг с зельями! А теперь сидит, вражина, и прихлебывает! — в голосе хозяина явственно прорезались злобные нотки.

— Странно, — медленно сказал я. — Мужицкий напиток, да и не принято у нас чай пить. Может, иноземец? Хотя… У гномов вроде бы чаем балуются, да только не похож он на гнома…

— Никак не похож, — подтвердил хозяин. — Высокий, тощий… Вот в вас, сударь, локтей шесть с лишком будет, коли меня глаз не обманывает, ну так он пальца на три повыше будет. И не мужик он, поверьте моему слову, сударь. Порода чуется, сыр с цитронами жрет и платит золотом… Ох, простите, сударь, из-за третьего стола кличут! Виноват!..

Хозяина не стало. На удивление проворный дядька был хозяин. Испарился из-под локтя, как призрак, и тут же возник в другом углу. А странный незнакомец вдруг поднял голову и встретился со мной взглядом. Я почувствовал, как неожиданно закружилась голова. В его взгляде был неуловимый вопрос, радость узнавания и что-то еще… Какая-то легкая ирония постороннего, но вполне доброжелательного наблюдателя.

Очевидно, он прочитал на моем озадаченном лице нужный ему ответ. Встал, заботливо прихватил свою чашку и легкой походкой подошел к нашему столу. У Орбена глаза вылезли из орбит.

— Приятного ужина, принц, — сдержанно сказал незнакомец и обезоруживающе улыбнулся. — Меня зовут Альба.

— Вы не ошиблись, друг мой? — я постарался вложить в свои слова побольше высокомерия.

— Кажется, нет, принц, — незнакомец продолжал улыбаться. По-видимому, меня действительно так зовут.

— Я о другом, — я разозлился. — Почему вы решили называть меня принцем?

— А как же вас еще называть, ваше сиятельство?

— Вы обознались, — я опустил голову.

— Увы, принц Райдок. Впрочем, я не собираюсь кричать об этом на улице. Я ждал здесь именно вас. Мне было лень идти во дворец, к тому же вам я нужен куда больше, чем благородному Данку.