За ценой не постоим - Кошкин Иван Всеволодович - Страница 3

— Товарищ политрук, по донесениям секретов, противник себя не обнаружил. Согласно приказу командира роты отправил третье отделение и бронебойщиков греться.

— А сами? — Трифонов спрыгнул в неглубокий ход сообщения. — Обходите окопы?

— Смотрю, чтобы никто не заснул, — пожал плечами Берестов. — А то и замерзнуть недолго. Я приказал бойцам постоянно напрягать мышцы, двигать плечами и ногами.

— Все-таки нужно было построить землянки, я говорил об этом ротному…

— Нужно было закончить с оборудованием позиции, — спокойно ответил младший лейтенант. — Насколько я понимаю, комбат ждал атаки с минуты на минуту. Если же начать копать сейчас, мы мало того что вымотаем бойцов еще больше, так еще и обозначим себя. Снегопад стихает, желтый песок на белом виден очень хорошо.

Трифонов вздохнул. Он специально упомянул землянки, надеясь, что командир взвода оценит заботу политрука о бойцах, но, похоже, у Берестова было свое мнение.

— К тому же, — продолжал командир взвода, — сейчас не так уж холодно, сыро вот только. Но, в общем, терпимо. Спросите как-нибудь Сашу… я хотел сказать, лейтенанта Волкова, каково им было в Карелии.

Трифонов знал, каково было лейтенанту Волкову в Карелии, лейтенант Волков сам рассказал ему об этом. Странным образом это не прибавило политруку уверенности, Николай просто не представлял, чем он может помочь и как будет КОНТРОЛИРОВАТЬ такого командира. Некоторое время политработник и комвзвода молчали, и чтобы развеять сложившуюся неловкость, Трифонов спросил:

— Кстати, я вижу, у вас самозарядка.

— В общем, да, — ответил Берестов. — Эс-вэ-тэ сорок.

В голосе младшего лейтенанта проскользнула насмешка: да, действительно, у меня самозарядная винтовка, очень тонкое наблюдение.

— Говорят, они ненадежные. — Николай чувствовал, что разговор уходит куда-то не туда.

— Все зависит от того, как относиться к оружию, — ирония в ответе была уже явственной. — Сдуру можно и «трехлинейку» убить.

Трифонов никак не мог понять, в чем тут дело. Младший лейтенант был вежлив, отвечал четко и по делу, но политруку казалось, что между ним и непонятным комвзвода кто-то поставил лист толстого стекла. Каждое слово Берестова было к месту, но разговора не получалось, от этого хотелось сделать какую-нибудь глупость, например, выдернуть гревшихся бойцов из их шатра и загнать в окопы, или проверить комвзвода-1 на знание Боевого устава пехоты. Такие мысли следовало гнать прочь, и Николай усилием воли подавил растущее раздражение. Волков считал Берестова хорошим командиром, в сложившейся обстановке это и только это имело значение. Если младший лейтенант испытывает какую-то неприязнь к политруку Трифонову, — что ж, его личное дело, главное, чтобы комвзвода исполнял свои обязанности, а Николай будет исполнять свои. Если, конечно, поймет, что он должен делать в сложившейся обстановке.

— Такой снег, думаю, сегодня не сунутся, — заметил Трифонов. — Не их погода. Знаете, я иногда даже радуюсь и холоду, и грязи этой непролазной. Им-то хуже, они к этому непривычны.

— В самом деле? — в голосе Берестова проявились новые эмоции. — Да-да, конечно. Немец-де городской, немец боится грязи и мороза, надо только подождать немного, а потом пойти и руками их собрать.

Впервые командиру первого взвода изменила его обычная невозмутимость, и Николай решил ухватиться за эту ниточку и потянуть сильнее.

— А разве не так? — усмехнулся он.

Но Берестов уже взял себя в руки.

— Вам, как политработнику, конечно, виднее, — сухо ответил младший лейтенант. — Возможно, вышло какое-то постановление — считать немцев ни к чему не способными дураками, которых нужно только поморозить немного и в грязи повозить. Может быть, мне не докладывали.

— А вы считаете, что это не так? — живо спросил Трифонов.

— Я считаю своего противника умелым и подготовленным солдатом, — резко ответил Берестов. — А вот такие шапкозакидательские настроения полагаю вредными.

— Почему же шапкозакидательские? — Сейчас главное было не переиграть, комвзвода-1 явно высказывал то, что у него наболело.

— Потому что врага нужно побеждать силой оружия, а не морозом и грязью, — сказал младший лейтенант. — А с вашим подходом, к примеру, я могу вообще отправить бойцов строить блиндажи и секреты отозвать. Погода-то собачья, наверняка они не сунутся!

Он замолчал, понимая, что наговорил лишнего.

— Поздравляю, — сказал наконец Берестов. — Отдаю вам должное — вы очень хорошо все это провернули. Что вы мне теперь припишете — восхваление противника?

— Вы что-то путаете, Андрей Васильевич. — Трифонов не мог отказать себе в этой маленькой мести. — Я ничего не проворачивал. Я всего лишь высказал свое мнение и выслушал ваше. И никакого восхваления противника я в ваших словах не вижу.

— Тогда зачем был весь этот разговор?

На западе загрохотало, командир и политрук посмотрели в темное поле.

— Километров пятнадцать, — пробормотал Трифонов.

— Ближе, — сказал Берестов, — воздух влажный.

— Значит, завтра? — Политрук надеялся, что его голос звучит уверенно.

Младший лейтенант помолчал, прикидывая, похоже, стоит ли откровенничать с политработником. Затем, решив, наверное, что осторожничать уже поздно, покачал головой:

— Скорее всего, завтра, если, конечно, нас не обойдут.

— А могут? — Трифонов прислушивался к грохоту канонады, на западе разгорался нешуточный бой.

— Да, — вздохнул Берестов. — Они умеют воевать, не делают ошибок. Они воюют по правилам. Простого соблюдения устава зачастую достаточно…

Он махнул рукой и замолчал. Николай молча кивнул и вылез из хода сообщения, решив, что на сегодня хватит. Берестов — свой, в этом молодой политрук был теперь уверен на все сто, а тайна… Если у них будет время, странный младший лейтенант сам расскажет о себе. Трифонов поправил воротник шинели и уже собирался идти во второй взвод, когда комвзвода-1 окликнул его:

— Товарищ политрук…

Трифонов обернулся. Берестов, похоже, был в затруднении, но, прежде чем политрук успел спросить «В чем дело?», младший лейтенант решился:

— Товарищ политрук, позвольте дать вам один совет… Нет, относительно политработы вам лучше обратиться к Валентину Иосифовичу… Батальонному комиссару Гольдбергу. Я о другом… Я понимаю, вы хотели поднять дух людей, но… Не надо рассказывать бойцам анекдоты. Ладно, прошу прощения, вряд ли я имею право давать советы старшему по званию…

Николай почувствовал, что у него горят уши — сегодня днем он помогал пулеметчикам копать окопы и действительно травил при этом байки. На взгляд Трифонова, анекдоты были смешными, по крайней мере, бойцы смеялись…

— Знаете, это, возможно, покажется смешным, но точно то же я говорил лейтенанту Волкову в учебном лагере три месяца назад… Не будьте с бойцами запанибрата.

Он отдал честь, повернулся и пошел дальше вдоль линии окопов. Политрук пожал плечами и направился во второй взвод. До позиций Медведева было метров пятьсот, и Трифонов имел время для того, чтобы обдумать разговор с Берестовым. На западе полыхнуло, с опозданием донесся гул — там шел бой, настоящий бой, били тяжелые орудия, противник спешил, не ослабляя натиск даже ночью. Октябрь шел к концу, а зима в этом году обещала быть ранней, что бы там ни говорил младший лейтенант, немцы наверняка стремятся взять Москву до наступления настоящих холодов…

— Кто идет? — Хриплый голос заставил политрука вздрогнуть.

Позиции роты остались метрах в двухстах слева, окопы второго эшелона были выше по склону, так что своим здесь делать вроде бы нечего. Кляня свою рассеянность, Трифонов затравленно огляделся — ему приходилось слышать о немецких диверсантах, одетых в нашу форму и говорящих по-русски. Ноги стали как ватные, а голова, наоборот, пустой и легкой. Он немало слышал о том, что немцы делают с комиссарами, и сдаваться не собирался. Сдернув с плеча карабин, Николай упал в свежий снег, загнал патрон в патронник. Деревья стояли темной стеной, как ни старайся — никого не увидишь, небо уже очистилось, и луна бросила на белый ковер синие тени. Роща молчала, и политрук вдруг подумал, что, пока он тут лежит на открытом месте и высматривает кого-то в кустах, другие легко зайдут сзади, стукнут по голове и утащат на немецкую сторону. Он быстро посмотрел через плечо, но за спиной никого не было. Ситуация складывалась дурацкая — можно, конечно, поднять шум и открыть стрельбу, но что, если там свой? Выставлять себя на посмешище не хотелось…