Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 8

Он остановился, чтобы немного передохнуть, как вдруг знакомый скрипучий голос затрещал прямо у него над головой:

— А вот и я! Вот и я!

Это была длиннохвостая сорока.

— Что это у вас на спине? Очень интересно, что это вы несете? — стрекотала сорока.

Нильс ничего не ответил и молча направился к сосне. Но не успел он сделать и трех шагов, как сорока пронзительно закричала, затрещала, захлопала крыльями.

— Разбой среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди бела дня! Несчастная мать! Несчастная мать!

— Никто меня не похищал — я сам упал! — пискнул Тирле.

Однако сорока и слушать ничего не хотела.

— Несчастная мать! Несчастная мать! — твердила она. А потом сорвалась с ветки и стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету все одно и то же:

— Разбой среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У белки Сирле украли бельчонка!

— Вот пустомеля! — сказал Нильс и полез на сосну.

Нильс был уже на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой шум.

Шум приближался, становился все громче, и скоро весь воздух наполнился птичьим криком и хлопаньем тысячи крыльев.

Со всех сторон к сосне слетались встревоженные птицы, а между ними взад и вперед сновала длиннохвостая сорока и громче всех кричала:

— Я сама его видела! Своими глазами видела! Этот разбойник Нильс унес бельчонка! Ищите вора! Ловите его! Держите его!

— Ой, я боюсь! — прошептал Тирле. — Они тебя заклюют, а я опять упаду!

— Ничего не будет, они нас даже не увидят, — храбро сказал Нильс. А сам подумал: «А ведь и верно — заклюют!»

Но все обошлось благополучно.

Под прикрытием веток Нильс с Тирле на спине добрался наконец до беличьего гнезда.

На краю дупла сидела белка Сирле и хвостом вытирала слезы.

А над ней кружилась сорока и без умолку трещала:

— Несчастная мать! Несчастная мать!

— Получайте вашего сына, — тяжело пыхтя, сказал Нильс и, точно куль муки, сбросил Тирле в отверстие дупла.

Увидев Нильса, сорока замолчала на минуту, а потом решительно тряхнула головой и застрекотала еще громче:

— Счастливая мать! Счастливая мать! Бельчонок спасен! Храбрый Нильс спас бельчонка! Да здравствует Нильс!

А счастливая мать обняла Тирле всеми четырьмя лапами, нежно гладила его пушистым хвостом и тихонько посвистывала от радости.

И вдруг она повернулась к сороке.

— Постой-ка, — сказала она, — кто же это говорил, что Нильс украл Тирле?

— Никто не говорил! Никто не говорил! — протрещала сорока я на всякий случай отлетела подальше. — Да здравствует Нильс! Бельчонок спасен! Счастливая мать обнимает свое дитя! — кричала она, перелетая с дерева на дерево.

— Ну, понесла на своем хвосте последние новости! — сказала белка и бросила ей вслед старую шишку.

Только к концу дня Нильс вернулся домой — то есть не домой, конечно, а к болоту, где отдыхали гуси.

Он принес полные карманы орехов и два прутика, сверху донизу унизанные сухими грибами.

Все это подарила ему на прощание белка Сирле.

Она проводила Нильса до опушки леса и долго еще махала ему вслед золотистым хвостом. Она бы проводила его и дальше, но не могла: по ровной дороге белке ходить так же трудно, как человеку по деревьям.

А лесные птицы проводили Нильса до самого болота. Они кружились над его головой и на все голоса распевали в его честь звонкие песни.

Длиннохвостая сорока старалась больше всех и пронзительным голосом выкрикивала:

— Да здравствует Нильс! Да здравствует храбрый Нильс!

На другое утро стая покинула болото. Гуси построились ровным треугольником, и старая Акка Кебнекайсе повела их в путь.

— Летим к Глиммингенскому замку! — крикнула Акка.

— Летим к Глиммингенскому замку! — передавали гуси друг другу по цепочке.

— Летим к Глиммингенскому замку! — закричал Нильс в самое ухо Мартину.

Глава V. ВОЛШЕБНАЯ ДУДОЧКА

Со всех сторон Глиммингенский замок окружен горами. И даже сторожевые башни замка кажутся вершинами гор.

Нигде не видно ни входов, ни выходов. Толщу каменных стен прорезают лишь узкие, как щели, окошки, которые едва пропускают дневной свет в мрачные, холодные залы.

В далекие незапамятные времена эти стены надежно защищали обитателей замка от набегов воинственных соседей.

Но в те дни, когда Нильс Хольгерсон путешествовал в компании диких гусей, люди больше не жили в Глиммингенском замке и в его заброшенных покоях хранили только зерно.

Правда, это вовсе не значит, что замок был необитаем. Под его сводами поселились совы и филин, в старом развалившемся очаге приютилась дикая кошка, летучие мыши были угловыми жильцами, а на крыше построили себе гнездо аисты.

Не долетев немного до Глиммингенского замка, стая Акки Кебнекайсе опустилась на уступы глубокого ущелья.

Лет сто тому назад, когда Акка в первый раз вела стаю на север, здесь бурлил горный поток. А теперь на самом дне ущелья едва пробивался тоненькой струйкой ручеек. Но все-таки это была вода. Поэтому-то мудрая Акка Кебнекайсе и привела сюда свою стаю.

Не успели гуси устроиться на новом месте, как сразу же к ним явился гость. Это был аист Эрменрих, самый старый жилец Глиммингенского замка.

Аист — очень нескладная птица. Шея и туловище у него немногим больше, чем у обыкновенного домашнего гуся, а крылья почему-то огромные, как у орла. А что за ноги у аиста! Словно две тонкие жерди, выкрашенные в красный цвет. И что за клюв! Длинный-предлинный, толстый, а приделан к совсем маленькой головке. Клюв так и тянет голову книзу. Поэтому аист всегда ходит повесив нос, будто вечно чем-то озабочен и недоволен.

Приблизившись к старой гусыне, аист Эрменрих поджал, как того требует приличие, одну ногу к самому животу и поклонился так низко, что его длинный нос застрял в расщелине между камнями.

— Рада вас видеть, господин Эрменрих, — сказала Акка Кебнекайсе, отвечая поклоном на его поклон. — Надеюсь, у вас все благополучно? Как здоровье вашей супруги? Что поделывают ваши почтенные соседки, тетушки совы?

Аист попытался было что-то ответить, но клюв его прочно застрял между камнями, и в ответ раздалось одно только бульканье.

Пришлось нарушить все правила приличия, стать на обе ноги и, упершись в землю покрепче, тащить свой клюв, как гвоздь из стены.

Наконец аист справился с этим делом и, щелкнув несколько раз клювом, чтобы проверить, цел ли он, заговорил:

— Ах, госпожа Кебнекайсе! Не в добрый час вы посетили наши места! Страшная беда грозит этому дому…

Аист горестно поник головой, и клюв его снова застрял между камнями.

Недаром говорят, что аист только для того открывает клюв, чтобы пожаловаться. К тому же он цедит слова так медленно, что их приходится собирать, точно воду, по капле.

— Послушайте-ка, господин Эрменрих, — сказала Акка Кебнекайсе, — не можете ли вы как-нибудь вытащить ваш клюв и рассказать, что у вас там стряслось?

Одним рывком аист выдернул клюв из расщелины и с отчаянием воскликнул:

— Вы спрашиваете, что стряслось, госпожа Кебнекайсе? Коварный враг хочет разорить наши жилища, сделать нас нищими и бездомными, погубить наших жен и детей! И зачем только я вчера, не щадя клюва, целый день затыкал все щели в гнезде! Да разве мою супругу переспоришь? Ей что ни говори, все как с гуся вода…

Тут аист Эрменрих смущенно захлопнул клюв. И как это у него сорвалось насчет гуся!..

Но Акка Кебнекайсе пропустила его слова мимо ушей. Она считала ниже своего достоинства обижаться на всякую болтовню.

— Что же все-таки случилось? — спросила она. — Может быть, люди возвращаются в замок?

— Ах, если бы так! — грустно сказал аист Эрменрих. — Этот враг страшнее всего на свете, госпожа Кебнекайсе. Крысы, серые крысы подступают к замку! — воскликнул он и опять поник головой.

— Серые крысы? Что же вы молчали до сих пор? — воскликнула гусыня.