Проклятый цирк - Брюссоло Серж - Страница 10

«Где я найду в этой глуши хорошее шелковое платье? – размышляла она, давясь слезами. – Или туфли из тонкого сафьяна? А ведь мне еще нужно белье, и юбки, и кружева… и перчатки! Много перчаток, ведь вокруг все такое грязное!»

Охваченная все нарастающим страхом, она смутно сознавала, что в этой деревне вряд ли удастся найти подходящую прислугу. Наверняка они все здесь говорят на каком-нибудь ужасном наречии – корявой тарабарщине, которую способно воспринимать только грубое ухо простолюдинов.

Подавленная сложностью стоящей перед ней задачи, девочка сидела неподвижно, сжимая в руках кошель. На окраину деревни высыпала стайка мальчишек, которые разглядывали ее, нахально посмеиваясь. Наконец к ней подошла молодая белокурая женщина, одетая в простое крестьянское платье.

– Как дела? – спросила она приветливо. – Чувствуешь себя потерянной, верно? Не знаешь, как ты здесь оказалась? Не пугайся, мы все через это прошли. Одно из естественных последствий омоложения. Ты уже не помнишь причину, которая толкнула тебя совершить восхождение? Это хорошо. Пойдем со мной, сможешь утолить жажду и передохнуть.

Мария-Женевьева разглядывала незнакомку со смесью удивления и раздражения. Как эта деревенщина смеет обращаться к ней, даже не склонившись в глубоком реверансе?

Неужели гора населена одними только неотесанными мужланами и здесь не найдется ни одного мало-мальски воспитанного человека?

– Меня зовут Нинон, – сообщила женщина, беря бывшую принцессу за руку. – Давай-давай, пошевеливайся! Стакан лимонада пойдет тебе на пользу.

Мария-Женевьева настолько опешила от подобной фамильярности, что даже не смогла ничего возразить. Полностью подавленная и обессиленная, она позволила привести себя в одну из уродливых хижин, стоящих у обочины дороги.

– Только не вздумай рассказывать мне, кто ты и как тебя зовут, – сказала Нинон. – Здесь мы все носим придуманные имена. Мы полностью перечеркнули свое прошлое. Жители деревни приняли решение навсегда забыть горе, несчастье или поступок, о котором сожалеют. Утрата памяти, вызванная восхождением на гору, подарила нам шанс начать все с нуля. Вот почему мы не хотим возвращаться назад. Если ты спустишься обратно по дороге, которая привела тебя сюда, воспоминания понемногу вернутся к тебе, а вместе с ними и твои несчастья, потери и заботы. Понимаешь?

Мария-Женевьева кивнула.

– Скажи себе, что у тебя была важная причина взойти на гору, – продолжала убеждать ее Нинон. – Сейчас ты полностью обновилась, так что не думай об этом больше. Ты познакомишься с новыми людьми, заведешь себе новых друзей. На этой горе каждая деревня живет на полном самообеспечении. Мы рассчитываем только на себя. И пусть мы не богаты, зато счастливы. Мы избавились от всех своих горестей!

Распахнув дверцы буфета, она достала с полки ломоть хлеба, кусок мягкого сыра и положила все это на стол перед своей гостьей. Затем, подхватив кувшин с лимонадом, наполнила стакан. Мария-Женевьева разглядывала эту грубую пищу с удивлением. Во дворце хлеб всегда ели только в виде нежных, тающих во рту булочек и подавали их на стол в тонких корзиночках, сплетенных из золотых нитей. Что же касается сыра, то его ели разве что конюхи или садовники.

– Ешь! – велела Нинон. – Потом сможешь умыться во дворе, а я подыщу для тебя чистую одежду. Позже, когда ты немного передохнешь и придешь в себя, мы попробуем подобрать для тебя работу по силам. Что ты умеешь делать? Шить, готовить, пасти овец?

– Нет, – пролепетала Мария-Же-невьева. – Но я хорошо знаю астрономию, ботанику, математику, латынь и греческий…

Нинон звонко рассмеялась.

– О! Все понятно, – сказала она, – видать, ты дочка каких-нибудь богачей. Тебе забили голову всякой ерундой, чтобы превратить в ученую обезьянку. Никакие из этих бесполезных наук не пригодятся тебе здесь, кроме разве что ботаники. Придется тебе всему учиться с самого начала.

Чтобы не показаться невежливой, Мария-Женевьева попробовала кусочек сыра и с удивлением обнаружила, что такая еда ей очень нравится.

Когда девочка подкрепилась, Нинон повела ее во дворик за домом, где ее уже ожидало ведро холодной воды, мочалка и кусок мыла.

– Давай-ка смой с себя всю эту грязь, – велела хозяйка. – А я тем временем поищу для тебя подходящую одежду.

После некоторых колебаний девочка стащила с себя лохмотья. Раздеваясь, она обнаружила у себя в кармане тяжелый золотой перстень с изображением волчьей головы. Грубое, варварское украшение… [9] Она попыталась надеть его на свой безымянный палец, но перстень оказался чересчур велик для нее. Она решила повесить его себе на шею на веревочке. Сражаясь с застежкой ремня на собственных штанах, она обнаружила прижатый к животу листок бумаги. Листок был тщательно сложен и на нем имелась надпись:

«Краткое содержание твоей прошлой жизни. Прочти, когда потеряешь память».

Мария-Женевьева осторожно развернула послание. Обрывок дешевой бумаги был густо исписан мелким почерком, который ей иногда едва удавалось разбирать.

Я пишу это письмо ночью, при свете луны, – прочла она. – Мои товарищи по несчастью крепко спят. То, что мы намерены сделать, будет иметь тяжелые последствия, потому что это подразумевает ни много ни мало добровольно лишиться памяти. Завтра мы совершим восхождение на волшебную гору, чтобы омолодиться и за счет этого скрыться от наших преследователей. Я, Мария-Женевьева, обращаюсь к Марии-Женевьеве, то есть к самой себе, чтобы предупредить себя о грозящих мне опасностях. То, что написано ниже, является абсолютной правдой. Когда я прочту это письмо, я во что бы то ни стало должна отнестись к нему со всей серьезностью, так как от этого зависит моя жизнь.

Девочка недоверчиво нахмурилась. Что это такое – чья-то недобрая шутка? Она быстро пробежала записку глазами. Там говорилось о какой-то сестре по имени Пегги Сью (что за дурацкое имя!), синем псе (синих собак не бывает, ее что, принимают за идиотку?) и парне, который превратился в волка и теперь спит, обращенный в камень, на дне озера. Ко всем этим нелепостям добавлялась история про фей, заколдованные стрелы, воронов-шпионов… короче, полная чушь, в которой Мария-Женевьева не понимала ни слова.

Все это ни в какие ворота не лезло.

«У меня действительно есть сестра, – размышляла она. – Но ее зовут Анна-София, и она еще совсем маленькая… А что касается превратившегося в оборотня крестьянского парня, в которого я якобы влюблена, то это уж совсем смешно! Я – влюблена в какого-то конюха! Почему уж тогда не в свинью?»

В раздражении она уже была готова разорвать записку на мелкие клочки, но в конце концов решила ее сохранить, свернув в маленький квадратик.

«Абсурд, абсурд… – твердила она себе. – Я могла оказаться здесь только в результате какого-то дворцового заговора. Наверное, этот Тибо де Шато-Юрлан, упомянутый в письме, сверг моего отца-короля, и мне пришлось спасаться бегством. А потом… а потом я не помню. Но, уж конечно, я никогда, никогда не становилась уродиной! Это уж полная ерунда!»

В самом скверном настроении она вымылась, даже не обратив внимания на холодную воду.

– Глупая шутка, – сердито бормотала она, намыливаясь. – Идиотские измышления какой-нибудь служанки или фрейлины, желающей мне отомстить. Но я не такая дура, чтобы попасться на подобную чушь.

Она обтерлась грубым шершавым полотенцем. Все в ней просто клокотало от гнева. Во дворе появилась Нинон, держа в руках холщовую рубашку и простое крестьянское платье скучного серого цвета. Мария-Женевьева надела их без всяких возражений. Сейчас ей важнее всего было успокоиться и здраво поразмыслить над своим положением.

– Что ж, отлично, – одобрительно кивнула Нинон. – Теперь тебе придется приступить к своему ученичеству. Ты когда-нибудь пользовалась веником?

Марии-Женевьеве послышалось «веером», и это ее немного приободрило: она очень любила изящные безделушки и с удовольствием поигрывала веером на балах, которые давал во дворце король, ее отец. Ей пришлось испытать изрядное разочарование, когда Нинон сунула ей в руки какую-то палку с привязанным к ней пучком прутьев. С помощью этого нелепого инструмента ей надлежало подметать пол, поднимая облака пыли, от которых она немедленно расчихалась.