Дурак - Мур Кристофер - Страница 20

— Ведьмы, — прошептал Кент, платя дань богу всего, блядь, до охуения очевидного.

— Вестимо, — сказал я вместо того, чтобы звездануть ему по башке. (Кукан остался сторожить мой колпак.)

Пламя вспрянуло вместе с припевом, и мы приготовились выслушать следующий куплет рецепта, когда что-то скользнуло мне по ноге. Я еле сдержался, чтоб не возопить. Рука Кента тяжко легла мне на плечо.

— Спокойно, парень, это просто кошка.

Опять скользнуло — и мяукнуло. Теперь уже пара с урчаньем лизала мои бубенцы. (Звучит гораздо приятнее, чем тогда ощущалось.)

— Это все твое блядское сало, — прошептал я Кенту.

В банду влилась и третья киска. Я стоял на одной ноге, стараясь держать другую у них над головами; но хоть я и умелый акробат, искусство левитации меня по-прежнему бежит. Посему нога моя, обреченная, если можно так выразиться, стоять, стала моей же ахиллесовой пятой. Одна тварь вонзила зубы мне в лодыжку.

— Ебать мои чулки! — рек я несколько категорично. И подпрыгнул, и заскакал, и закружился вихрем, отпуская до крайности нелицеприятные замечания о всех созданиях семейства кошачьих. Засим последовали шип и вой. Когда кошки наконец удалились, я уже сидел, раскинув ноги, у самого костра. Кент стоял обок меня на изготовку, обнажив меч, а три карги выстроились по другую сторону котла.

— Назад, ведьмы! — рек Кент. — Хоть в жабу меня превращайте, но то будет последнее проклятье, что сорвется с ваших уст, пока ваши бошки не покинут тулов.

— Ведьмы? — переспросила первая ведьма — самая зеленоватая из троицы. — Какие-такие ведьмы? Мы — три скромные портомойки, мы в лесу живем, как сойки.

— У нас обслуга без затей, — сказала ведьма номер два, самая высокая.

— И все у нас, как у людей, — произнесла ведьма-три, у которой над правым глазом нависала зловещая на вид бородавка.

— Во имя измаранных тьмою сосков Гекаты[69], довольно стишков! — рек я. — Коль вы не ведьмы, то что за ковы такие вы там у себя кипятите?

— Рагу, — отвечала Бородавка.

— Рагу-рагу — нам к пирогу, — сказала Дылда.

— Мы варим синюю нугу, — сказала Зеленка.

— Нету там никакой синей нуги, — сказал Кент, заглядывая в котел. — Больше похоже на бурую пакость.

— Я знаю, — ответила Зеленка. — Но пакость с рагу ведь не рифмуется, красавчик?

— Я ищу ведьм, — сказал я.

— Неужели? — осведомилась Дылда.

— Меня прислал призрак.

Карги переглянулись и хором посмотрели на меня.

— И призрак велел тебе принести сюда стирку? — спросила Бородавка.

— Да никакие вы не прачки! Вы ведьмы окаянные! И это не рагу у вас, а едрический призрак с едрической Белой башни велел мне вас найти, потому что вы знаете ответы. Давайте уже к делу приступим, заскорузлые вы свили прямоходящей блевотины.

— Эх, вот теперь мы точно жабы, — вздохнул Кент.

— Куда же без окаянного призрака, а? — сказала Дылда.

— Как она выглядела? — спросила Зеленка.

— Кто? Призрак? Я не сказал что он — она…

— На что похожа, дурак? — рявкнула Бородавка.

— Вот теперь я, наверное, точно проведу остаток дней своих, питаясь жучками и прячась под листиками, пока какая-нибудь мегера не бросит меня в котел, — задумчиво проговорил Кент. Он опирался на меч и разглядывал, как в пламя залетают ночные мотыльки.

— Была бледная, как призрак, — сказал я, — и вся в белом. Парила собой, блондинка и…

— Но казистая?[70] — уточнила Дылда. — Даже миловидной ты б ее назвал?

— Чутка прозрачнее, чем мне обычно в девах нравится, но да, казистее некуда.

— Знамо дело, — промолвила Бородавка, глядя на товарок, сбившихся к ней кучно.

Посовещавшись, Зеленка выступила вперед:

— Тогда излагай, с чем пришел, дурак. Зачем тебя к нам призрак отослал?

— Сказала, вы мне можете помочь. Я работаю шутом при дворе короля Британского Лира. Свою младшую дочь Корделию он изгнал, а мне она, признаться, несколько по нраву. Моего подручного Харчка он отдал этому мерзавцу ублюдку Эдмунду Глостерскому, а мой друг Едок отравился и теперь вполне себе покойник.

— И не забудь, что на заре тебя грозились повесить, — добавил Кент.

— Этим, дамы, головы себе не забивайте, — рек я. — «С петлей на шее» — мое статус-кво, а не состояние, требующее вашего вмешательства.

Ведьмы опять сбились в кучку. Много шептались и даже отчасти шипели. Затем прервали пленум, и Бородавка — очевидно, главная в их шабаше — сказала:

— Этот гадкий Лир — не подарочек.

— Когда последний раз пошел в христиане, ведьм они потопили изрядно, — сказала Дылда.

Кент кивнул, опустив очи башмакам:

— Да, Малая Инквизиция — нечем здесь гордиться.

— Еще бы — мы десять лет их заклятьями оживляли, дабы отомстить, — сказала Бородавка.

— Вон у Розмари в сырые дни до сих пор омутная вода из ушей льется, — подтвердила Дылда.

— Ага, и карпы отъели мне мизинцы с ног, пока я на дне валандалась, — сказала Зеленка.

— Раз мизинцы у нее так гефилтовало[71], пришлось нам искать заколдованную рысь и у нее брать — на замену.

Розмари (она же зеленоватая) мрачно кивнула.

— За две недели снашивает башмаки — зато ни одна ведьма с нею не сравнится, если нужно белочку на дерево загнать, — сообщила Дылда.

— Это правда, — подтвердила Розмари.

— Но лучше костров, — вставила Бородавка.

— Вестимо, и это правда, — сказала Дылда. — Никакие кошачьи мизинчики тебя не починят, коли у тебя вся анатомия отгорела. Жечь Лир тоже был мастак.

— Я тут не от Лира, — сказал я. — Я тут исправить безумство, им учиненное.

— Ну так а что же сразу не сказал? — спросила Розмари.

— Нам всегда в охотку на него проказ наслать, — сказала Бородавка. — Проклясть его проказой?

— С вашего дозволенья, дамы, не желаю я никакого урона старику. Я лишь хочу возместить тот, что он нанес.

— Простое проклятье полегче будет, — сказала Дылда. — Чуть слюны кожана в котел — и он пойдет у нас на утиных лапах еще до завтрака. И закрякает, если за услугу у тебя найдется шиллинг или свежезадушенный младенец.

— Я хочу только вернуть себе дом и друзей, — сказал я.

— Что ж, коли тебя не переубедить, нам надобно посовещаться, — сказала Розмари. — Петрушка, Шалфея — на минуточку? — И она поманила товарок к старому дубу, где они принялись шептаться.

— Петрушка, шалфей и розмарин? — поинтересовался Кент. — А темьяна что, нету?{1}

Розмари вихрем к нему развернулась:

— О, темень-то хоть глаз коли, да ты пойдешь ли, красавчик?

— Выступила первый сорт, карга! — воскликнул я. Мне грымзы даже понравились — ум у них заточен как надо.

Розмари повела целым глазом и, повернувшись к графу тылом, задрала юбки. Нацелив на Кента иссохший зад, она погладила себя артритной лапой.

— Крепко и кругло, добрый рыцарь. Крепко и кругло.

Кента едва не вырвало, и он отступил на несколько шагов.

— Боже нас спаси! Прочь от меня, жуткая карбункулярная шалава!

Я б отвернулся — было бы прилично, — но зеленой анатомии мне раньше видеть не доводилось. Человек послабже духом моментально выцарапал бы себе глаза, но я же философ — я знаю, что увиденного не развидишь, поэтому я претерпел.

— По коням, Кент, — рек я. — Чудищ имать — твое призванье, и вот тебя призвали несомненно.