Если замерзнет ад - Аллард Евгений Алексеевич "e-allard" - Страница 46

— Убеждения диктатора?

— Он не был диктатором. Скорее романтиком, идеалистом, который считал, что ведёт людей к счастью.

— А тех, кто мешает на пути к счастью, считает врагами, которые не имеют право жить? По-моему, очень похоже на то, что обещали коммунисты в России. Которых он так ненавидит. Мой дед родился в России. Рассказывал об этом. Особенно, когда напивался. Люди с воодушевлением строили коммунизм. И тоже думали, что, в конце концов, придут к всеобщему счастью и благоденствию. Оказалось, что в построенном обществе хорошо только ограниченной кучке людей. Им все дозволено. А здесь все то же самое. Хорошо его дружкам-бизнесменам. Они творят, что хотят.

— А вы бы что предложили? — спросил Стэнвуд.

— Не знаю. По крайней мере, не стал бы уповать на то, что люди сами по себе станут хорошими и будут все делать для всеобщего процветания.

— Вы такой же идеалист, как и он, — пробормотал Стэнвуд. — Хотя. Я бы хотел, чтобы вы встали во главе города. И убил бы его, если б смог. Ради вас. Я бывший мафиози, выполнял грязную работу, убирал «мусор». И может, вы бы меня повесили за это. Но я бы умер с чувством глубокого удовлетворения, — глухо закончил он, посмотрев куда-то в себя невидящим взором.

Фрэнк бросил на него напряжённый взгляд, и через паузу спросил:

— Он знает, где находится штаб повстанцев?

— Если бы знал, давно б разгромил. Бедфорд внедрил своего человека. Его зовут Джером Леви. Я читал то, что он описывал, — ответил Стэнвуд. — Хорошо продуманная организационная структура. Он понял немного, — добавил он, бросив на него взгляд, в котором светилось искреннее уважение.

Фрэнкусмехнулся, подумав, что приятно слышать комплименты о своей работе от самого шефа тайной полиции.

— Да, — вспомнил о чем-то Стэнвуд. — Он сказал, что у главаря — голубые глаза.

— И что? Это тоже преступление?

Стэнвуд достал из папки листок бумаги и положил перед Фрэнком.

— Он звонил мне и интересовался, какого цвета глаза у племянника сэра Роджера. Я сказал ему — голубые, — сказал Стэнвуд. — Сыворотка не меняет цвет радужной оболочки.

— Я хотел вас попросить, — сказал Фрэнк с каким-то отстранённым взглядом. — Если меня арестуют. Дайте мне умереть спокойно. Я уже прошёл ад на заводе Хаммерсмита. Не хочу, чтобы это повторилось.

— Ни в коем случае! Я вас вытащу, — взволнованно воскликнул Стэнвуд, заставив Фрэнка удивлённо взглянуть на него. — И тогда вы поймёте, что у вас нет другого пути, как расправиться с ним. Я не ухожу в отставку именно поэтому, — объяснил Стэнвуд. — Вот, схема камер, — сказал он, положив перед Фрэнком тонкую переплетённую брошюру. — Сделайте копию и верните мне. Как быстро сможете это сделать?

— Прямо сейчас, — усмехнулся Фрэнк, достав свой гаджет, просканировал все страницы и отдал папку изумлённому Стэнвуду, который только покачал головой, сгорбившись, тяжело встал и ушёл.

Фрэнк, взглянув на первый лист, подумал, что это может быть ловушкой. И весь этот спектакль Стэнвуд разыграл лишь для того, чтобы Райзен получил убедительные доказательства. Впрочем, шеф полиции казался сильно подавленным, вряд ли он смог так хорошо инсценировать глубокое разочарование в своём боссе.

Фрэнк пытался внимать голосу Ирэн, но у него это плохо получалось. В висках стучала кровь от мысли, если его схватят, то пострадает в первую очередь Ирэн, на которой Райзен отыграется. Ему не хотелось слушать, как она поёт Хабанеру, а схватить в охапку, и спрятать так, чтобы никто бы не нашёл. Но не могут же они прятаться вечно?

Увидев его мрачное лицо, Роджер удивлённо спросил:

— Вам не понравилось? Ирэн прекрасно пела. Я говорю вам это абсолютно искренне. Я слышал Марию Каллас, когда она пела Норму в Ковент-Гарден. Ирэн удивительно напоминает Каллас, божественный голос, потрясающий артистизм, пластика, — проговорил он с восторгом.

— Я слушал Калласс в записи. Мне больше нравится Анджела Георгиу. У Ирэн такой же чудный голос, и глаза, — задумчиво проронил Фрэнк, не замечая, какой недоуменный взгляд бросил Роджер. — Мне понравилось. Я… не знаю, как вам сказать, — попытался объяснить он. — Дело не в спектакле, не в исполнении…

— А в чем же? Хор. Декорации, костюмы, все на высоте. Вы создавали оборудование для сцены?

— Да. Я там сделал кое-что, — пробормотал Фрэнк.

— Но это ведь получилось замечательно! Мы будто перенеслись на площадь реальной Севильи! Впечатляющее зрелище. Дорогой мой, вы удивительно разносторонне одарённый человек. Что же вас так мучает?

— Я встречался со Стэнвудом.

— Он вас допрашивал?

— Нет. Он сказал, что Райзен хочет меня арестовать. И, скорее всего, он уже понял, что я не Эдвард. Оказывается, у вашего племянника зелёные глаза, — усмехнулся Фрэнк, пристально взглянув на Роджера.

— Я думаю, что это была лишь последняя деталь. Он давно понял, что вы не Эдвард. Это уже поняли все.

Фрэнк смотрел, как восхитительно Ирэн исполняет зажигательный цыганский танец, как развевается её ярко-красное платье, демонстрируя стройные, безупречной формы ножки. Воображение рисовало сцены ослепляющей страсти, как среди вихря чувств перед мысленным взором ясно и отчётливо возникло лицо сардонически ухмыляющегося Райзена. Фрэнк вспомнил, что Ирэн ему тоже дарила любовь, своё нежное тело. Пронзила адская ревность, мгновенно охладившая страсть, и отравившая наслаждение, которое он получал, внимая голосу и движениям Ирэн. Роджер наклонился и тихо спросил:

— Вам нехорошо? Вы побледнели.

Фрэнк помотал отрицательно головой, ощущая, как подкатывается тошнота, а на лбу выступила испарина. Он попытался отогнать видение мёртвых акульих глаз, и сосредоточился на спектакле. В третьем акте, в лагере контрабандистов Ирэн начала арию о картах, предвещавших ей смерть, в её глазах светилось настоящая тоска и отчаянье. Фрэнк ощутил, как у него собираются слезы. Ирэн поразительно смогла войти в образ роковой красавицы, и он внимал пению, чувствуя, как подкатывается комок к горлу. Заглушая аплодисменты, раздался свист. Фрэнк быстро оглядел зал, заметив, что группкой из нескольких «недовольных» руководит маленький, незаметный человечек, сидящий в углу.

— Куда вы, черт возьми! — воскликнул раздосадовано Роджер, увидев, как Фрэнк выпрыгнул из ложи и стрелой понёсся к первому ряду амфитеатра, где на последнем месте сидел главарь. Схватив за шкирку, Фрэнк выволок его в коридор, и закричал, занеся над жалкой физиономией с жидкими волосёнками кулак:

— Кто тебе заплатил, мерзавец? Говори, или убью, сволочь!

Человечек, сжавшись от ужаса в комок, бросая испуганные взгляды на пунцового от ярости Фрэнка, пролепетал умоляюще:

— Каваллини … Не убивайте меня, мистер Кармайкл.

Фрэнк брезгливо отпустил его, и тяжело дыша, сказал:

— И зачем только спрашивал. Убирайся отсюда, подонок. Чтобы духу твоего не было!

Человечек вскочил на ноги и повернулся, чтобы уйти, но потом пробормотал:

— Пожалуйста, я хочу дослушать…

— Чего? — не понял Фрэнк.

— Мне нравится, как поёт Палментери, — заикаясь, хрипло проговорил он. — Я не буду больше. Мистер Кармайкл, — еле слышно добавил он. — Ваша жена тоже замечательно поёт.

Фрэнк успокоился, и, усмехнувшись, проронил:

— Чтобы сидел тихо, как мышь. Одно движение — пришибу, — пообещал он, чувствуя, что его уже начинает забавлять эта ситуация.

Вернувшись в зал, он заметил, что охрана вывела тех, кто освистывал Ирэн, и вернулся в ложу.

— Все в порядке, мой дорогой. У Ирэн удивительное самообладание. Она даже виду не подала. Вы могли даже не стараться.

Фрэнк только тяжело вздохнул. Эти три акта его вымотали так, будто он сам пел на сцене все арии и одновременно перетаскивал реквизит.

В антракте Фрэнк нервно курил одну сигарету за другой, пытаясь никотином задурманить себе голову и отвлечься от измучивших его мыслей.