Железная маска - Ладусет Эдмон - Страница 17

Маркиз де Лувуа, человек хитрый и жестокий, сразу понял, как легче всего заставить Сюзанну стать женой ненавистного ей Сен-Мара.

— Мадемуазель, — сказал он, грубо отрывая ее от отца, — вы и теперь станете упорствовать?

Сюзанна подняла на него удивленные глаза, словно не понимая вопроса. Граф де Бреванн, догадавшийся о сути отвратительной интриги, ответил за нее:

— Я всю свою жизнь отдал служению королю и готов встретить смерть от руки палача… Но по какому праву вы мучаете эту ни в чем не повинную девочку, обрекая ее на пытку, стократно более тяжкую, нежели та, что ожидает меня? Убейте меня, но не заставляйте страдать мою дочь!

— Хорошо же! — холодно ответил Лувуа. Героизм старика не произвел на него никакого впечатления.

Повернувшись к двум своим молчаливым подручным, продолжавшим поддерживать огонь в жаровнях, он приказал:

— Клещи!

Палач приблизился с раскаленными докрасна клещами и сомкнул их на теле старика. Железо зашипело, в воздухе удушливо запахло горелым мясом, но граф даже почти не вздрогнул. Глаза его были прикованы к лицу дочери, а на губах застыла грустная улыбка. Подошел второй палач, но, прежде чем он успел прикоснуться к старику, Сюзанна бросилась вперед и с неожиданной силой отшвырнула его в сторону. Затем, упав на колени перед маркизом де Лувуа, она воскликнула:

— Я согласна… согласна на все! Но поклянитесь мне, что моего отца больше не станут пытать!

— Клянусь вам в этом, мадемуазель, — ответил Лувуа.

— Я прошу вас еще об одной милости… позвольте мне провести остаток дня… моего последнего дня рядом с отцом.

— В этом нет надобности, мадемуазель. Вашего отца сегодня же перевезут в городок, губернатором которого является господин де Сен-Map. Вы также отправитесь туда… сразу же после свадьбы. Будем начинать, мадемуазель?

Сюзанна снова бросилась к отцу, обняла его и, перемежая слова всхлипами и поцелуями, проговорила:

— Мужайся, отец. Мы скоро увидимся, нас не разлучат, и, значит, мы будем не так страдать…

Часом позже господин де Сен-Map надел на палец мадемуазель де Бреванн кольцо, символизирующее ее союз с этим ничтожеством.

Глава XII

ПРОДЕЛКИ МИСТУФЛЭ

Не теряя энтузиазма и веры в будущее, Фариболь, Мистуфлэ и Ивонна поселились в маленькой хижине неподалеку от замка Пиньероль. Переодевшись нищими, они не спускали глаз с неприступной крепости, в которой томился дорогой им заключенный, неустанно пытаясь найти какой-нибудь способ проникнуть туда.

Каждый день все трое собирались вместе и обсуждали свои наблюдения и соображения.

— Что сегодня нового? — спросила Ивонна.

— Вот уже четыре дня мы слоняемся по окрестностям, переодевшись бездельниками, а узнать удалось немногое… — ответил Мистуфлэ. — Тюремным капелланом у них монах из соседнего монастыря. Каждую субботу вечером за ним приходит солдат и отводит его в крепость, где он исповедует заключенных, ночует, а утром служит мессу.

— И это все?

— Все.

Фариболь пожал плечами и сказал:

— Мне теперь точно известно, сколько солдат в гарнизоне замка, а также число тюремщиков и слуг. Я самым тщательным образом обследовал стены и рвы. Ничего утешительного: первые слишком высоки и крепки, а вторые — широки и глубоки.

— А я, — сказала Ивонна, — могу сказать лишь, что, если спуститься по склону холма, на котором стоит их так называемая нижняя башня, тебя смогут увидеть содержащиеся в ней заключенные. Кроме того, к этой башне легче подойти: ров там немного уже. Этим вечером попробую узнать — там ли тот, кого мы ищем.

Пытаясь выяснить хоть что-нибудь, девушка каждый день приходила к подножию нижней башни и пела там бургундскую песенку, которую с детства очень любил монсеньор Людовик, в надежде, что если он ее услышит, то как-нибудь даст это понять.

Между тем солдаты гарнизона, отчаянно скучая, весьма благосклонно отнеслись к ее песням, немного их развлекавшим. Один из них, родом из Бургундии, настолько увлекся девушкой, что, принимая ее за безобидную бродяжку, пригласил заходить время от времени в караульное помещение за горшком солдатской похлебки. Девушка обрадовалась, рассчитывая таким образом попасть в крепость, но ее ни разу не впустили внутрь.

Время шло, а Ивонне так и не удалось ничего узнать о любимом. Грустная и усталая, она вернулась в хижину.

— Ну как? — спросил Фариболь.

— Безрезультатно! Как и раньше… — ответила девушка, осторожно садясь на шаткий стул.

— Тысяча чертей! Должен же быть хоть какой-нибудь способ пробраться к монсеньору Людовику! Это вынужденное бездействие сведет нас с ума! А ты что думаешь, Мистуфлэ?

— Я? — вздрогнув, словно его разбудили, отозвалСЯ ТОТ.

— Да, ты. С тех пор как мы здесь, ты только и знаешь, что бесцельно бродить по дорогам, объедаться и спать,

— Просто пытаюсь убить время с наибольшей пользой… жду монаха. Есть у меня одна мысль… Знаeтe, ведь послезавтра пасхальное воскресенье,

— А мне-то что за дело! Гром и молния! Ты издеваешься надо мной?

Ивонна направилась к двери.

— Вы уходите, мадемуазель?

— Да, я снова пойду к нижней башне. У меня предчувствие, что именно там находится монсеньор Людовик…

Ивонна ушла, а Фариболь снова набросился на Мистуфлэ:

— Посмотрим, посмотрим, мой славный господин де Мистуфлэ, — сказал он дружелюбно-насмешливым тоном, — что это за счастливая идея зародилась в недрах твой лени, питаемая пресветлым источником твоего недюжинного ума?

— Извините, хозяин, но это не случайная блажь, а тщательно обдуманное решение. Судите сами: завтра суббота, солдат из Пиньероля отправится за священником, чтобы тот исповедовал заключенных, а затем проводит его назад… Итак, монах приходит в крепость и исповедует…

— …Заключенных. Гром и молния! Хватит бродить вокруг да около! Клянусь бородами своих предков, ты меня замучил! Так в чем же состоит твой план?

— А вот в этом и состоит, — спокойно ответил Мистуфлэ.

Едва не задохнувшись от возмущения, Фариболь вперил в него гневный взгляд и сжал кулаки, затем, справившись с собой, разжал их и ретировался в дальний угол хижины, бормоча себе под нос:

— Тысяча чертей! Задал бы я тебе трепку, не будь ты так силен!

Мистуфлэ же вновь погрузился в размышления, не обращая внимания на раздражение своего приятеля.

Между тем Ивонна уже стояла на берегу реки, темные воды которой омывали подножие нижней башни. Она присела в ее тени, и в воздухе вновь зазвучал ее чистый печальный голос — она пела бургундскую песенку.

Но вот отзвучал последний куплет, и Ивонна встала, стараясь смириться с тем, что и на этот раз ее послание осталось без ответа. Она уже собиралась уходить, когда заметила нечто, заставившее ее поднести ко рту ладонь, дабы скрыть крик радости: в одном из окон нижнего этажа башни показался знакомый силуэт. Затем какой-то предмет, с силой брошенный из окна, перелетел разделявшее их пространство и упал на пологий край рва.

Ивонна быстро подняла скромный подарок узника: это был букет фиалок, который монсеньор Людовик нарвал во время своих одиноких прогулок по саду губернатора. Девушка нежно поцеловала букет и вне себя от счастья убежала, стараясь держаться в тени крепостной стены. Задыхающаяся и усталая, она влетела в хижину, но в глазах ее читались радость и облегчение.

— Черт возьми! — воскликнул Фариболь. — Свершилось? Вы видели монсеньора Людовика?

— Уверена, что да! А вот его послание…

— Букетик фиалок!

— Теперь вы знаете, где его камера? — спросил Мистуфлэ.

— Гром и молния! — вскричал Фариболь. — Это самое неприступное и хорошо охраняемое место… Там у каждого зубца стены по часовому, бежать этим путем — безумие!

Ивонна и Фариболь обменялись полными отчаяния взглядами, а Мистуфлэ, до сих пор молча слушавший своего друга, невозмутимо сказал:

— Мадемуазель, обещаю вам, что завтра же мы проникнем в камеру монсеньора Людовика.

— Ужели это возможно? — воскликнула девушка. с силой сжимая его руки.