Уловка Прометея - Ладлэм Роберт - Страница 8

Взгляд Уоллера сделался твердым.

– Тебя зовут Джонас Баррет. Независимый ученый, автор полудюжины высоко оценененных статей в солидных периодических изданиях. Четыре из них – в журнале «Исследование Византии». Статьи – плод коллективных усилий. Их писали наши эксперты по Ближнему Востоку, когда были не особенно загружены. Мы кое-что смыслим в том, как нужно составлять легенды для гражданской жизни.

Уоллер протянул ему папку. Папка была канареечно-желтой. Это означало, что содержащиеся в ней карточки скреплены магнитными лентами и что ее нельзя выносить из здания Директората. В папке находилась легенда – вымышленная биография. Его биография.

Ник бегло проглядел страницы, заполненные убористым шрифтом. В них подробно излагалась жизнь ученого-затворника, чьи лингвистические познания соответствовали познаниям самого Брайсона и чьими профессиональными знаниями можно было быстро овладеть. Сюда легко вписывались основные события его собственной жизни. По крайней мере, большая часть. Джонас Баррет был холост. Джонас Баррет никогда не был знаком с Еленой. Джонас Баррет не был влюблен в Елену. Джонас Баррет не жаждал всем сердцем – даже сейчас – возвращения Елены. Джонас Баррет был вымыслом. И сделать этого человека реальным означало для Ника смириться с утратой Елены.

– Назначение на должность было утверждено несколько дней назад. Вудбридж ждет своего нового лектора в сентябре. И я бы сказал, им повезло, что они заполучили такого лектора.

– У меня нет другого выбора?

– О, мы можем найти тебе работу в любой из десятков межнациональных консультационных фирм. Или, возможно, в одном из этих нефтяных чудищ. Или в какой-нибудь промышленной компании. Но это место подходит тебе лучше всего. Твой ум всегда отличался способностью с одинаковой легкостью оперировать и абстракциями, и фактами. Когда-то я беспокоился, не станет ли это свойство помехой, но оно превратилось в один из источников твоей силы.

– А если я не хочу в отставку? Что, если я не желаю смиренно уходить в тень?

Почему-то ему явственно вспомнился расплывчатый промельк стали, мускулистая рука, вонзающая в него клинок...

– Не надо, Ник, – сказал Уоллер. Лицо его было непроницаемо.

– О господи! – тихо произнес Брайсон. В голосе его прозвучала боль, и Брайсон пожалел, что позволил ей вырваться наружу. Ник знал, когда игру следует считать законченной. И это ему дали понять не слова, которых ему пришлось выслушать так много, а человек, который их произнес. Уоллеру не нужно было прилагать какие-то специальные усилия, чтобы произвести впечатление. Просто не нужно. Брайсон знал, что ему не дадут права выбора, и знал, что припасено для непокорных. Например, такси, которое внезапно закладывает вираж, сбивает пешехода и исчезает. Или укол, которого человек может и не почувствовать, пробираясь через толпу в универмаге, – а потом следует диагноз: «сердечная недостаточность». Или обычное уличное ограбление, пошедшее вдруг наперекосяк, в каком-нибудь городе с высоким уровнем преступности.

– Мы сами выбрали эту работу, – мягко произнес Уоллер. – Лежащая на нас ответственность заставляет нас не считаться ни с какими узами дружбы или привязанности. Я бы очень хотел, чтобы это обстояло иначе. Ты даже не представляешь, насколько мне этого хочется. В свое время мне пришлось... выдать санкцию на троих людей. Это были хорошие люди, но они ушли плохо. Нет, даже не плохо – просто непрофессионально. И эта ноша ни на миг не покидает меня. Ник. Но если понадобится, я пойду на это снова. Три человека. Я очень тебя прошу – не становись четвертым.

Что это было? Угроза? Мольба? И то и другое одновременно?

Уоллер медленно выдохнул.

– Я предлагаю тебе жизнь, Ник. Очень хорошую жизнь.

Но то, что ожидало Брайсона, нельзя было назвать жизнью. Это было мрачное, смутное состояние, полусмерть. На протяжении пятнадцати лет он жил в постоянном напряжении ума и тела – этого требовала его специфическая, рискованная работа. Теперь в его услугах больше не нуждались. И Брайсон не чувствовал ничего – только полную опустошенность. Он добрался домой, в Фоллз-Чеч, но дом – красивое здание в колониальном стиле – теперь казался ему едва знакомым. Ник обошел дом, словно чье-то чужое жилище, внимательно разглядывая элегантные обюссонские ковры, тщательно отобранные Еленой, заглянул на второй этаж, в жизнерадостную комнатку в пастельных тонах, предназначавшуюся для ребенка, которого у них никогда не было. Дом был пуст и в то же время заполнен призраками. Потом Ник налил себе полный бокал водки. Он намеревался не трезветь на протяжении нескольких ближайших недель.

Дом был полон Еленой – ее аурой, ее вкусом, ее запахом. Брайсон не мог забыть ее.

Это было в Мэриленде. Они сидели на причале, перед их домиком, расположенным на берегу озера, и любовались яхтой... Елена наполнила бокал охлажденным белым вином, протянула Нику и поцеловала его.

– Я скучаю по тебе, – сказала она.

– Но я же здесь, любовь моя.

– Сейчас здесь. А завтра уедешь. В Прагу, в Сьерра-Леоне, в Джакарту, в Гонконг – бог весть куда. И надолго ли? Никто не знает.

Ник взял жену за руку. Он ощущал ее одиночество, но не знал, как избавить Елену от этого.

– Но я всегда возвращаюсь. Разлука только усиливает нежность.

– Mai rarut, mai dragut, – тихо, задумчиво произнесла Елена. – Но ты знаешь, в моей стране говорят немного иначе. Celor се due mai mult dorul, le pare mai dulce odorul. Разлука обостряет любовь, а пребывание рядом – укрепляет.

– Мне нравится, как это сказано.

Елена назидательно подняла палец и погрозила Нику.

– Есть и другая поговорка. Prin departare dragostea se uita. Как это у вас говорят: уедешь надолго – будешь забыт?

– С глаз долой – из сердца вон.

– Сколько пройдет времени, прежде чем ты забудешь меня?

– Но ты всегда со мной, любимая. – Ник постучал себя по груди. – Здесь.

Брайсон не сомневался, что Директорат держит его под электронным наблюдением. Его это мало волновало. Если они решат, что Ник Брайсон угрожает их безопасности, его наверняка уничтожат. «Возможно, достаточное количество водки избавит их от этой проблемы», – мрачно подумал Брайсон. Шли дни. К Брайсону никто не приходил и никто не звонил. Должно быть, Уоллер на уровне консорциума позаботился, чтобы его не беспокоили, – потому что Уоллер знал, что отнюдь не только разрыв с привычным образом жизни на глазах превращал Брайсона в развалину. Дело было в уходе Елены. Елена – суть его существования. Знакомые могли бы сказать, что Ник всегда выглядит спокойным, но на самом деле Брайсон редко чувствовал себя спокойно. Покой дарила ему Елена. Как там сказал о ней Уоллер? «Страстная безмятежность».