Уловка Прометея - Ладлэм Роберт - Страница 12

В основном Брайсону помнилось, как он просыпался после попойки, кривясь и моргая, с таким ощущением, будто с него заживо спустили шкуру и теперь у него все нервы наружу. До него доносились запахи: ванильный – бурбона и резкий, можжевельниковый – джина. Брайсон смотрел на себя в зеркало и видел проступившую сеточку сосудов и ввалившиеся глаза. Потом он пытался приготовить себе что-нибудь вроде яичницы-болтуньи, и его с души воротило от одного запаха еды.

Несколько бессвязных звуков, несколько рассыпавшихся картинок. Выпавшее из жизни время: не выходные – три месяца.

Соседи Брайсона по Фоллз-Чеч проявляли к нему мало интереса – то ли из вежливости, то ли от безразличия. В конце концов, кто он? Бухгалтер из какой-то промышленной компании, верно? Мужика, должно быть, уволили. Либо он из этого состояния выкарабкается, либо нет. Профессионалы такого класса редко вызывают к себе сочувствие. Кроме того, чтобы расспрашивать соседа, как у него идут дела, все-таки надо знать его получше. А в пригородах люди стараются поддерживать некоторую дистанцию в отношениях.

Но вот в один августовский день в душе у Ника что-то сдвинулось. Он увидел, что зацвели фиолетовые астры – эти цветы посадила Елена в прошлом году. Хоть за ними никто и не ухаживал, они все-таки пробились к жизни. Ему нужно сделать то же самое. Его мусорные мешки больше не позвякивали, когда Брайсон выставлял их на тротуар. Он начал есть нормальную пищу – и даже по три раза в день. Сперва его движения все еще были трясущимися, но пару недель спустя Брайсон причесался, тщательно побрился, надел деловой костюм и отправился на Кей-стрит.

Уоллер попытался спрятать свое облегчение за профессиональной бесстрастностью, но Брайсон видел, как заблестели его глаза.

– Кто это, интересно, придумал, что в жизни американца не бывает второго действия? – невозмутимо поинтересовался Уоллер.

Брайсон ответил ему твердым, спокойным взглядом. Он наконец-то пребывал в мире с самим собой.

Уоллер едва заметно улыбнулся – эту улыбку смог бы распознать лишь тот, кто давно и хорошо знал Теда, – и вручил Брайсону канареечно-желтую папку.

– Что ж, назовем это третьим действием.

Вудбриджский колледж, расположенный в западной Пенсильвании, не принадлежал к числу крупных учебных заведений, но он просто-таки излучал ощущение спокойного процветания и необыкновенной исключительности. Это сквозило даже в ухоженной зелени, окружающей колледж: изумрудные лужайки и изумительные клумбы свидетельствовали о готовности администрации не жалеть средств на эстетику. Кирпичные здания колледжа поросли плющом. Они были выстроены в псевдоготическом стиле, типичном для большинства учебных заведений, возникших в двадцатые годы. С некоторого расстояния их можно было принять за старинные постройки Кембриджа или Оксфорда – особенно если бы колледж можно было забрать из этой захудалой округи, района мелких городков, давнего центра легкой промышленности, и перенести куда-нибудь в Аркадию. Это было солидное, безопасное, консервативное учебное заведение, куда с легкой душой отправляли своих впечатлительных отпрысков самые богатые и влиятельные американские семьи. Служба быта и закусочные кампуса делали состояния на молоке и пшеничных лепешках. Даже в конце шестидесятых этот колледж оставался, как пошутил тогдашний президент, «рассадником покоя».

Джонас Баррет, к собственному удивлению, оказался талантливым преподавателем. Его курс лекций вызывал у студентов намного больший интерес, чем обычно вызывает эта тематика. Некоторые из студентов были очень сообразительны, и почти все они отличались куда большим прилежанием и лучшими манерами, чем он сам в свои студенческие годы. Один из коллег Баррета по факультету, уроженец Бруклина, замкнутый физик, прежде преподававший в Сити-колледже Нью-Йорка, как-то заметил, что здесь поневоле начинаешь чувствовать себя наставником восемнадцатого века, отвечающим за образование отпрысков какого-нибудь английского лорда. Ты живешь среди роскоши, но она тебе не принадлежит.

И все же Уоллер сказал правду: это была хорошая жизнь.

Джонас Баррет обвел взглядом переполненную аудиторию, сотню лиц, на которых читалось ожидание. Он был немало удивлен, когда местная газета, «Кампус конфидентиал», всего лишь после года его преподавательской деятельности в Вудбридже охарактеризовала Баррета как «потрясающе харизматического лектора» и отметила его «непроницаемое и ироничное лицо». Как бы то ни было, но его курс лекций по истории Византии входил в число самых популярных на отделении.

Баррет посмотрел на часы. Пора сворачивать лекцию и наметить переход к следующей теме.

– Римская империя являлась наиболее поразительным политическим достижением за всю историю человечества, и, конечно же, многие мыслители задавались вопросом: почему она пала? – произнес он тоном профессионального лектора, подбавив в голос немного иронии. – Все вы знаете эту печальную повесть. Свет цивилизации замерцал, как свеча на ветру, и начал слабеть. У ворот империи стояли варвары. Лучшие надежды человечества рушились – не так ли?

Аудитория отозвалась невнятным утвердительным гулом.

– Дерьмо собачье! – вдруг воскликнул Баррет. Воцарилась тишина, за ней последовало несколько нерешительных смешков.

– Прошу прощения за мой македонский.

Баррет, приподняв бровь, с вызовом оглядел аудиторию.

– Так называемые римляне утратили возможность претендовать на высокую мораль куда раньше, чем они потеряли возможность претендовать на империю. Именно римляне, чтобы отомстить готам за их продвижение, взяли готских детей-заложников, провели по площадям десятков городов, а потом убили одного за другим. Медленно и мучительно. Проявив тем самым неприкрытую, расчетливую кровожадность, до которой готам было далеко. Западная Римская империя превратилась в арену рабства и кровавых игрищ. А вот в Восточной Римской империи установились куда более мягкие нравы, и она пережила так называемое падение Римской империи. Ее называли «Византией» исключительно жители Западной Европы – сами византийцы всегда считали свое государство подлинной Римской империей, и они сохранили науки и человеческие ценности, которые мы так чтим сегодня. Запад погубил не натиск внешних врагов – он сгнил изнутри. Это утверждение во многом является истинным. Но цивилизация не угасла. Она просто переместилась на восток.