Сделка Райнемана - Ладлэм Роберт - Страница 44

– Убить, хотите вы сказать?

– Да.

– В каком же мире живут ваши люди? – спросил чуть слышно Свенсон.

– В неимоверно сложном, – ответил Пейс.

Глава 15

29 декабря 1943 года

Город Нью-Йорк

Сполдинг наблюдал из окна отеля за движением внизу по Пятой авеню и на территории Центрального парка. «Монтгомери» был одной из тех наиболее элегантных гостиниц, в которых любили останавливаться его родители, приезжая в Нью-Йорк на гастроли. Дэвид ощутил приятное чувство возвращения домой. Старый портье даже прослезился, регистрируя его в журнале. Сполдинг вспомнил, что много лет назад старик частенько гулял с ним в парке. Подумать только, четверть века пролетело с тех пор.

Прогулки в парке. Гувернантка. Шоферы, ожидающие в фойе, чтобы помчать его родителей на вокзал, на концерт, на репетицию. Музыкальные критики. Дельцы из компаний грамзаписи. Бесконечные приемы, на которых Дэвид перед тем, как отправиться спать, по просьбе отца должен был порадовать гостей, продемонстрировав перед ними свою осведомленность о том, в каком именно возрасте создал Моцарт знаменитую Сороковую симфонию. А также поразить их знанием добросовестно заученных им многочисленных дат и различных фактов, лично для него не представляющих особого интереса. И потом – эти вечные споры. Истерики из-за плохого дирижера, прошедшего неудачно концерта или неблагоприятного отзыва в прессе.

В общем, настоящая круговерть.

И только один Аарон Мендель всегда оставался самим собой, источая спокойствие и умиротворенность. Нередко можно было наблюдать, как он проявлял чуть ли не отцовскую заботу о любившем покомандовать Сполдинге-старшем, чья супруга, мать Дэвида, изо дня в день предавалась связанным с ее работой волнениям.

Вспомнилось, как по воскресеньям, если только в эти дни не было концерта, его родители, наверстывая все, что недодали ребенку в будни, когда он был полностью предоставлен заботам гувернанток, шоферов и внимательного, обходительного персонала гостиниц, одаривали своего отпрыска щедрым вниманием и лаской. В такую вот спокойную, без всякой суетности пору Дэвид, наблюдая пусть и неуклюжие, но исходившие от сердца попытки отца хотя бы сейчас ублажить свое чадо, испытывал сильное желание сказать ему, что все в порядке и сын его вовсе не ощущает себя заброшенным или хоть в чем-то обделенным созданием. Родители никогда не гуляли с ним в осеннее время по зоопаркам и музеям Америки: разве их можно сравнить с зоопарками и музеями Европы! А летом не бывали с ним на Кони-Айленд или пляжах Нью-Джерси: они же по всем показателям уступали курортам в Лидо или Коста-де-Сантьяго! Во всем же остальном отец с матерью во время своего пребывания в Америке старались изо всех сил полностью соответствовать установившимся представлениям об «истинно американских родителях».

Грустно, смешно, наивно. И однако же все было именно так.

По какой-то совершенно непонятной причине Дэвид на протяжении многих лет никогда не останавливался в этом небольшом фешенебельном отеле. Правда, в том и не было особой нужды. И все же он мог бы хотя бы разок вновь наведаться туда, тем более что служащие гостиницы с глубокой симпатией относились к семье Сполдинг. Однако в данный момент ему казалось вполне естественным, что он остановился на этот раз именно в этом отеле. Спустя много лет Дэвиду захотелось, обратившись к воспоминаниям о тех далеких временах, когда его ничто еще не страшило, ощутить себя в безопасности в этом чуждом ему мире.

Отойдя от окна, Сполдинг подошел к кровати. На ней лежал доставленный посыльным новенький чемодан с его новой гражданской одеждой, которую он купил в фирменном магазине Роджерса Пита. Где, кстати, приобрел и сам чемодан. Пейс предусмотрительно передал ему через майора деньги. А заодно и документы взамен сгоревших на Терсейре. К последним, однако, он отнесся с полным равнодушием, не то что к деньгам, и это позабавило его.

Майор, встречавший Сполдинга в аэропорту Митчелл прямо на летном поле, сразу же проводил его к врачу, сидевшему в своем кабинете со скучающим видом. Тот осмотрел Дэвида и сказал, что все нормально, но посоветовал отдохнуть. Пожурил английского коллегу с его успокоительным за прописанную дозу, однако не счел нужным что-либо менять и посоветовал своему пациенту принимать по-прежнему по две таблетки каждые четыре часа. На этом и расстался врач со Сполдингом, с которым явно случилось нечто такое, о чем лучше не спрашивать.

Майор между тем был из «Фэрфакса». Он рассказал, что разведцентр продолжает расследование диверсии в Лажесе. Вполне возможно, что подготовка к этой акции была осуществлена в Лиссабоне, поводом же для нее послужили какие-то действия Сполдинга, за которые и решили его покарать. Так что Дэвиду следует быть осторожным и докладывать о любом необычном происшествии прямо полковнику Пейсу в «Фэрфакс». Потом майор назвал имя бригадного генерала Алана Свенсона, их непосредственного руководителя. В его-то распоряжение и поступает Дэвид. Свенсон вступит с ним в контакт в самое ближайшее время, самое большее – дней через десять.

– Зачем же тогда «о любом необычном происшествии» докладывать Пейсу? Почему не сообщать обо всем непосредственно Свенсону? Ведь он руководитель.

– Это инструкция Пейса, – ответил майор. – Так будет лучше, пока бригадный генерал не возьмет все в свои руки.

Опять темнят, подумал Дэвид, припоминая уклончивый взгляд Пола Холондера, американского агента на азорской Терсейре.

Происходило что-то непонятное. Указания шли необычным путем. Странной была шифровка без подписи, полученная в Лиссабоне и предписывавшая своему адресату немедленно выйти из игры. Странным был и агент на острове, сказавший, что сначала задаст ему вопросы, а потом вручит документы. Странным был также не содержавший никаких разъяснений приказ обратиться в Нью-Йорке к двум гражданским лицам.

Все это напоминало некий бешеный танец. То ли он имел дело с профессионалами высшего класса, то ли с обычными дилетантами, взявшимися не за свое дело. А может, подумалось ему, одновременно и с теми и другими. Интересно встретиться с этим генералом Свенсоном. Дэвид никогда о нем раньше не слышал.

Сполдинг лег на кровать. Он отдохнет с часок, примет душ, побреется, а потом, впервые за три года, отправится любоваться ночным Нью-Йорком. Интересно, как отразилась война на вечернем Манхэттене. Днем никаких особых изменений он не заметил, если не считать различных плакатов. Хорошо бы провести сегодняшнюю ночь с женщиной, только так, чтобы все было спокойно, без страстей и капризов. Он желал лишь просто расслабиться. Дэвиду не хотелось пользоваться услугами телефонных дам. Три года и девять месяцев прошло с тех пор, как он в последний раз поднимал телефонную трубку в Нью-Йорке. За это время он выучился быть осторожным, тщательно обдумывать все, что произошло с ним за день.

Он с удовольствием припомнил, как сотрудники посольства в Лиссабоне после отпуска смачно рассказывали о своих похождениях с женщинами. Одиночество побуждало их соглашаться на короткие встречи протяженностью в одну только ночь. Так было повсюду, выделялись же в этом отношении Вашингтон и Нью-Йорк. Война и нищета толкали многих из них на ночной заработок. С легкой усмешкой он вспомнил, что наибольшим успехом пользуются у них офицеры, особенно в звании капитана и выше.

Свою офицерскую форму он надевал ровно три раза за четыре года. В кафе «Ландыш», когда он выпивал с Пейсом, в день приезда в Португалию и в день отъезда оттуда.

А сейчас у него ее даже и не было.

Зазвонил телефон. Удивительно. Дэвид полагал, что о его местонахождении знали только «Фэрфакс» и пресловутый бригадный генерал Свенсон. Номер в отеле «Монтгомери» он заказал по телефону из медпункта аэропорта Митчелл-Филд на трое суток, точнее – на семьдесят два часа, говоря словами встретившего его майора. Ему нужно отдохнуть. Никто не должен тревожить его. И тем не менее кто-то звонил.