Прах к праху - Хоуг (Хоаг) Тэми - Страница 1

Тэми Хоуг

Прах к праху

Copyright © 1999 by Diva Hoag, Inc.

Глава 1

Некоторые рождаются убийцами. Некоторые ими становятся. Иногда корни желания убить человека теряются где-то далеко в неблагополучном детстве и безбашенной юности, и никому не дано понять, является ли это желание врожденным или приобретенным…

Он отрывает тело от заднего сиденья машины подобно тому, как с пола скатывают в рулон старый ковер. Подошвы башмаков шуршат по асфальту автостоянки; затем затихают, стоит ступить на траву и твердую землю. Для Миннеаполиса эта ноябрьская ночь очень даже теплая. Ветер крутит по земле опавшие листья. Голые ветви деревьев гремят друг о друга, словно мешки с костями.

Он знает, что относится ко второй категории убийц. Он провел много часов, дней, месяцев, изучая свое желание убивать и корни этого желания. Ему известно, кто он такой, и он давно примирился с этим. Раскаяние или чувство вины ему неведомы. По его мнению, совесть, правила, законы — совершенно ненужные вещи и лишь ограничивают человеческие возможности.

В мир морали человека приводит страх, а не любовь. Пол Рикер, «Символизм зла».

Его истинное «я» придерживается лишь собственного поведенческого кодекса: он создан повелевать, помыкать, приказывать.

Ущербный серпик луны смотрит на землю, и его слабый свет меркнет под сплетением конечностей. Он укладывает тело, ощущая удовлетворение от того, что делает, и чертит слева на груди жертвы две перекрещивающиеся буквы Х. С церемониальной торжественностью льет воспламенитель. Умащивает мертвую. Символизм зла. Его истинное «я» приемлет зло как повелителя всего сущего. Топливо для адского пламени.

— Прах к праху.

Звуки следуют в строгом порядке. Волнение в груди усиливает их. Чирканье спички о коробок, легкий хлопок, сопровождающий появление первого язычка пламени, свист взметнувшегося вверх огня. Память проигрывает предшествующие звуки — боли и страха. Он вспоминает дрожь в ее голосе, когда она умоляла сохранить ей жизнь; высоту и тембр каждого крика, когда он истязал ее. Искаженное мукой лицо, гримасы жизни и смерти.

На какой-то миг он позволяет себе восхититься этим сладостным зрелищем, ощутить исходящий от пламени жар, который лижет лицо подобно языкам желания. Он закрывает глаза и прислушивается к шипению и потрескиванию, глубоко вдыхает аромат обугленной плоти.

Довольный, взволнованный, возбужденный, он достает из брюк набухший член и ласкает его. Он почти доводит себя до оргазма, однако семени не изливает. Он специально откладывает этот момент, когда сможет сполна отпраздновать успех.

Цель хорошо видна. У него есть план, тщательнейшим образом разработанный и выстроенный, и план этот должен быть выполнен, причем идеально. Его имя будет жить, покрытое дурной славой, вместе с другими великими именами — Теда Банди, Кемпера, Бостонского Душителя, Убийцы с Зеленой Реки. Местная пресса окрестила его Крематором.

Эта мысль вызывает улыбку. Он чиркает очередной спичкой и держит ее перед собой, разглядывая пламя, любуясь чувственной пляской оранжевых языков. Подносит спичку ближе, открывает рот и пожирает огонь.

Затем поворачивается и уходит. Мысли уже заняты тем, что будет в следующий раз.

Убийство.

Это зрелище крепко впечаталось в глубины памяти, в заднюю стенку глазных яблок, и хотя лицо застилают слезы, она все равно его видит. Тело извивается в медленной агонии, его ужасная судьба предрешена. Декорацией в кошмарной сцене служат оранжевые языки пламени.

Огонь.

Она бросается бегом. Легкие горят, ноги вот-вот не выдержат и сломаются, глаза щиплет, горло саднит. В одном из уголков сознания она представляет себя на месте трупа. Может, именно такой и бывает смерть. Что, если огонь пожирает тело, а сознание — это просто душа, которая рвется наружу, дабы не терпеть адских мук? Ей не раз говорили, что именно так закончит свое существование этот мир.

Где-то поблизости раздается вой сирены, и ночную темноту прорезают синие и красные вспышки. Рыдая и спотыкаясь, она выбегает на улицу. Разбивает правую коленку о мерзлую землю, но все равно заставляет себя бежать дальше.

Беги, беги, беги…

— Стоять! Полиция!

Машина все еще припаркована у тротуара. Дверь открыта. Рядом прогуливается полицейский. В руках у него пистолет. Дуло направлено прямо в нее.

— Помогите мне! — застревает в ее горле хриплый шепот. — Помогите мне! — выдыхает она, и слезы застилают глаза.

Колени подгибаются, не выдержав веса, не выдержав веса ее страха, не выдержав веса ее сердца, которое разбухло до огромных размеров и гулко стучит в груди.

Полицейский бросается к ней, засовывает пистолет в кобуру и опускается на землю рядом. Должно быть, еще новичок, мелькает в сознании смутная мысль. Она знала не одного четырнадцатилетнего хулигана, у которых было гораздо больше мозгов. Она вполне могла бы вырвать оружие. Будь то нож, могла бы приподняться и заколоть его.

Взяв ее твердыми руками за плечи, полицейский ее приподнимает с земли, чтобы она могла сесть. Вдали по-прежнему воют сирены.

— Что случилось? С вами все в порядке? — У него лицо ангела.

— Я его видела, — говорит она, задыхаясь, трясясь, ощущая в горле привкус желчи. — Я там была. О господи! Черт, я видела его!

— Кого?

— Крематора.

Глава 2

— Ну почему я всегда бываю не там, где надо, и не тогда, когда надо? — пробормотала Кейт Конлан.

Не успела она вернуться из отпуска — если этим словом можно назвать поездку к родителям в такое адское место, как Лас-Вегас, — как уже умудрилась опоздать на работу. Вдобавок разболелась голова, а еще захотелось придушить сержанта из отдела сексуальных преступлений за то, что тот спугнул одного из ее клиентов, и теперь придется расхлебывать кашу, выслушивая, что думает по этому поводу прокурор. А если прибавить еще и один каблук на дорогущих стильных лодочках, который расшатался и грозил вообще отвалиться, за что спасибо пандусу на крытой парковке на Четвертой авеню…

А теперь еще и псих с пистолетом.

Никто, казалось, не заметил, когда он, подобно безумному коту, прогуливался по краю просторного атриума администрации округа Хеннепин. Кейт сказала бы, что ему за тридцать и что он на пару дюймов выше ее — а в ней, как известно, росту почти шесть футов, — худощавый, но при этом крепкий. А еще он явно чем-то взбудоражен. Как будто недавно пережил эмоциональное потрясение — или неприятности на работе, или поссорился с девушкой. Скорее всего, разведен или давно живет один, но не бездомный бродяга. Одежда мятая, но чистая, да и ботинки на ногах вполне приличные. Бродяги в таких не ходят.

Кроме того, он истекал потом, словно толстяк в сауне. При этом не снимал пиджак, а сам все время ходил вокруг новой скульптуры, которую установили здесь в зале — некие потуги на изобразительное искусство, нечто, сделанное из расплавленных пистолетов, — и что-то бормотал под нос. Одна рука лежала на груди, на расстегнутой толстой парусиновой куртке. В таких еще ходят охотники. Внутреннее напряжение обезобразило его лицо едва ли не каменной маской.

Не сводя со странного незнакомца глаз, Конлан сначала сняла с ноги туфлю, на которой качался каблук, а затем и второй, и, запустив руку в сумочку, вытащила оттуда мобильник. В тот же самый момент странный тип привлек внимание дежурной в информационном киоске, расположенном примерно в двадцати футах.

Черт побери!

Кейт медленно выпрямилась и кнопкой срочного вызова набрала нужный номер. С внешнего телефона охранников она вызвать не могла. Ближайший из них находился по другую сторону огромного атриума, где в данный момент увлеченно болтал с почтальоном. Слегка склонив голову набок, словно ее похожая на сахарную вату блондинистая прическа давила своей тяжестью, дежурная из окошка справочной службы вышла навстречу странному типу.