Патрульные Апокалипсиса - Ладлэм Роберт - Страница 45

– Да? – послышался в трубке тихий голос.

– Витковски, это я. Я взял одного.

– Где ты?

– Трокадеро, на северной стороне, у последней статуи.

– Ситуация?

– Точно не знаю. Есть еще один, и на площади стоит машина, черная, с четырьмя дверцами. Кто в ней, неизвестно.

– Людей вокруг много?

– Не слишком.

– Как ты захватил его?

– А у нас есть время обсуждать это?

– Если ты хочешь, чтоб я действовал эффективно, рассказывай. Ну?

– Вокруг толпились туристы. Я украл сумку, и заварилась каша.

– Хорошо. Мы усугубим обстановку. Я позвоню в полицию и скажу, что, по нашим предположениям, убили американца с целью ограбления.

– Это были немцы.

– Какая разница. Через несколько минут появятся машины с сиренами. Перейди на южную сторону и выбирайся на улицу. Я скоро буду.

– Господи, Стэнли, парень страшно тяжелый!

– Ты не в форме?

– Нет, черт возьми, но что я скажу, если меня остановят?

– Ты тащишь пьяного американца. Парижане любят такое слышать. Повторить по-французски?.. Да ладно, говори как умеешь… будет правдоподобнее. Валяй!

Как и сказал полковник, через девяносто секунд появились пять патрульных машин, и воющие сирены огласили всю площадь. Толпа, подстрекаемая возбуждением и любопытством, устремилась туда, а Лэтем поволок курьера на южную сторону. Зайдя за скульптуры, он перебросил его через плечо, как делают пожарники, и побежал в темноте к улице. Там, опустив нациста на тротуар, Дру опустился возле него на колени и стал ждать сигнала от Витковски. Посольская машина подъехала к обочине и дважды мигнула фарами, подавая ему сигнал.

«Нью-Йорк таймс»

(Первая полоса, внизу, справа)

Лэтем и Стэнли Витковски привезли бесчувственное тело лжекурьера в дом полковника на рю Диан. Войдя через черный ход, они подняли нациста на грузовом лифте и втащили в квартиру Витковски.

– Мы действуем неофициально, и это bardzo dobrze, – сказал Витковски, опуская вместе с Дру несостоявшегося убийцу на кушетку.

– Что?

– Это значит «очень хорошо». Гарри бы понял: он говорил по-польски.

– Прошу прощения.

– Ничего. Сегодня ты все сделал правильно… Ну, пора разбудить этого кота и вытрясти из него душу, чтоб он заговорил.

– Как же мы это сделаем?

– Ты куришь?

– Вообще-то пытаюсь бросить.

– У тебя есть сигаретка?

– У меня есть при себе немного… на крайний случай, сам понимаешь.

– Раскури одну и дай мне. – Полковник начал хлопать нео по щекам; когда убийца заморгал и открыл глаза, Витковски взял у Лэтема раскуренную сигарету. – Там в баре стоит бутылка минеральной воды, принеси ее сюда.

– Вот, возьми.

– Эй, Junge![65] – закричал Витковски, плеснув водой в лицо нациста; тот широко раскрыл глаза. – Не закрывай свои голубенькие глазки, парень, потому что я сейчас выжгу их, о’кей? – Полковник поднес горящую сигарету к его левому глазному яблоку.

– А-а-а-а! – закричал наци. – Пожалуйста, nеin!

– Ты хочешь сказать, что не такой уж храбрец? Черт побери, вы уничтожали мой народ, выжигали людям глаза, а потом сжигали целиком. А ты боишься лишиться одного глаза… тогда придется лишиться и второго! – Горящая сигарета коснулась влажной оболочки глазного яблока.

– А-а-а-а-ай!

Полковник медленно отвел сигарету.

– В этом глазу зрение может вернуться, но только при хорошем лечении. Ну, а если я сделаю то же самое со вторым, это уже будет похуже, потому что я прожгу сетчатку. Видит бог, даже я не вынес бы такой боли, не говоря уж о слепоте. – Витковски поднес сигарету к правому глазу к стряхнул с нее в глаз пепел. – Вот так, вермахт, чуешь?

– Nein… nein! Нет! Спрашивайте, что хотите, только не делайте этого!

Через несколько минут нацисту дали мешочек со льдом, и он приложил его к левому глазу. Полковник снова заговорил:

– Ты понял, что я сделаю, Герман, или как тебя там зовут. То же, что и вы, ублюдки, делали пятьдесят лет назад, когда убили моих деда и бабку в Освенциме. Так что я положу тебя снова на эти подушки и не только выжгу тебе глаза, но и отрежу яйца. А потом отпущу и посмотрю, как ты пойдешь по улице!

– Успокойся, Стэнли. – Лэтем схватил Витковски за плечо.

– Заткнись, молокосос! Мои родные прятали евреев и за это пошли в газовую камеру!

– Ладно, ладно, но сейчас нам нужна информация.

– Верно… верно. – Глубоко вздохнув, полковник заговорил спокойнее: – Я забылся… Ты не можешь вообразить, как я ненавижу этих ублюдков.

– Очень даже могу, Стэнли. Они убили моего брата. Допроси его, пожалуйста.

– Так, кто же ты, откуда и от кого?

– Я – военнопленный, и с меня нечего спрашивать…

Витковски с размаху ударил нациста по лицу. Золотое армейское кольцо до крови рассекло его губы.

– Война действительно идет вовсю, подонок, но она не объявлена, и у тебя нет права ни на что, кроме того, что я для тебя придумаю. Не сомневайся, приятным это не будет. – Полковник взглянул на Лэтема. – Вон там на столе лежит штык от старого карабина – обычно я взрезаю им конверты. Будь добр, дай мне его. Посмотрим, как он взрезает горло, – ведь ты же знаешь, что для этого он и предназначен.

Дру подал полковнику клинок, насаженный на короткую рукоятку. Между тем Витковски ощупывал шею испуганного нациста.

– Возьмите, доктор.

– Любопытно, что ты так сказал, – заметил старый ветеран разведки. – Только вчера я думал о своей матери – она всегда мечтала, чтобы я стал врачом… и именно хирургом. А она, если уж к чему-то прицепится, повторяет это тысячу раз. «У тебя большие сильные руки, стань хирургом, они хорошо зарабатывают». Посмотрим, есть ли у меня к этому способности. – Полковник ткнул фашиста пальцем в мягкую ямку над грудиной. – Похоже, это удобное место для начала, – заметил он, направляя туда кончик клинка. – Мягкое, как желе, а ты знаешь, как легко входит в него нож. А это, черт возьми, настоящий нож. О’кей, сделаем первый надрез… Ну, как это звучит? «Надрез».