Бриллиант для короля - Бенцони Жюльетта - Страница 15

Маркиз дю Шатле достал из кармана табакерку, протянул ее гостю и после того, как тот отказался, взял понюшку, положил ее в нос и тщательно стряхнул крошки табака со своего жабо. Похоже, он обеспокоился.

— Скажу откровенно, что, увидев вас у себя, я подумал, что ваш визит предваряет новую кампанию против ведьм и отравительниц. Не знаю, насколько вы осведомлены по этой части, но по Парижу прошел слух, весьма сдержанный и осторожный, хотя тем не менее явственный, что Ее величество, скорее всего, отравили врачи...

— Что за нелепая мысль! — отозвался рассеянно де ла Рейни, занятый совсем другими заботами.

— Не такая нелепая, как вам кажется, — возразил дю Шатле. — Хирург Ее величества Жерве покончил с собой. По какой причине?

— Я и сам хотел бы это узнать. В некотором смысле подобные слухи весьма естественны: никто еще не забыл недавних процессов об отравлениях, и скоропостижная кончина королевы невольно вызвала у людей подобные предположения. Слух, я надеюсь, угаснет сам собой.

Он мог надеяться сколько угодно, но что от этого менялось? Суть дела оставалась прежней, и в то время как его карета все ближе подъезжала к Парижу, душой де ла Рейни медленно, но неотвратимо овладевало самое ненавидимое им чувство: уныние. Неужели все придется начинать сначала: аресты, допросы, казни, приговоры к долгим годам тюрьмы с тяжелыми условиями пребывания? Нечего пытаться себя обмануть: расползающиеся слухи, смерть Жерве, исчезновение Шарлотты — все это связано между собой и является следствием ужасающего факта: королеву Франции умертвили в ее собственном дворце, чуть ли не на глазах супруга, которого, приходится признать, потеря жены не слишком огорчила. Шарлотта же, вне всякого сомнения, стала свидетельницей чего-то такого, что потрясло ее до глубины души, и она сочла необходимым немедленно сообщить о виденном или слышанном королю. Ее принудили к молчанию, заточив сначала в Бастилию, а потом? Отправив в какую-то далекую крепость, где она будет медленно умирать за глухими стенами, как дочь отравительницы Вуазен? Или... Возможна развязка более быстрая и даже желательная: пистолетная пуля, удар кинжалом и какое-нибудь грязное болото или Сена с камнем на шее.

Воображение так живо изобразило ему ужасную картину, что он гневно сжал кулаки и издал что-то вроде яростного рыка. Шарлотту нужно найти! Найти во что бы то ни стало! Он сам пойдет к Людовику и добьется от него ответа, пусть даже ценой немилости!

Но прежде чем позволить себе такую крайность, Николя де ла Рейни подумал, что, может быть, будет лучше... Нет! Прежде всего ему нужно успокоиться. Он чувствовал, что безумие грозит завладеть всем его существом, и должен был справиться с ним во что бы то ни стало. Ни за что на свете он не рискнет ухудшить и без того опасную ситуацию и оставить без помощи молодую женщину, которой искренне хотел помочь. Ему нужен был совет. Но у кого можно его просить? Только у тех, на чье молчание он мог безусловно рассчитывать, потому что исчезнувшая была им очень дорога...

Вернувшись в Шатле, он нашел у себя в кабинете Альбана. Сидя на корточках перед старинным камином, молодой человек пытался разжечь затухавший огонь. Первые дни октября были холоднее, чем обычно, обещая суровую зиму. Отпустив недовольное замечание по поводу людей, которые не знают, как потратить драгоценное время, де ла Рейни с видимым удовольствием протянул заледеневшие руки к разгоревшемуся огню.

— Прошу меня простить, — с виноватым вздохом ответил ему молодой человек, — все мои мысли только об одном, и я ничем больше не могу заниматься. Есть у вас какие-нибудь новости, господин де ла Рейни?

— Есть. Из Версаля ее увезли в Бастилию.

Разъяренный Альбан вскочил на ноги.

— На каком основании?

— Стражники прево и закрытая карета — все это было для Шарлотты де Фонтенак.

— Но...

— Если ты не будешь меня перебивать, дело пойдет значительно быстрее. Обвинение было одно: не угодила королю, и больше никаких объяснений. Обращались с ней в Бастилии, впрочем, вполне достойно. Славный Безмо отвел ей приличную камеру.

Но рассказ де ла Рейни неожиданно прервали. Вошел его секретарь с письмом в руках.

— Внизу дама. Она желает, чтобы вы выслушали ее незамедлительно.

— Что за дама?

— Она в маске, под вуалью, и совершенно очевидно, что она не хочет быть узнанной. Однако она вручила мне вот эту записку, и я готов поклясться, что это настоящая дама и очень знатная.

Де ла Рейни прочитал обращенные к нему несколько строк, и лицо его выразило живейшую заинтересованность.

— Передайте ей, что я тотчас же приму ее! — сказал он секретарю и повернулся к Альбану. — А тебя я попрошу отправиться на улицу Ботрей и попросить мадемуазель Леони приготовить ужин на четверых.

— На четверых?

— Для тебя, меня, дядюшки Сенфуэна и... не знаю, кого еще. Нам нужно поговорить.

Молодой человек покинул кабинет через дверь, ведущую в Зал совета, а господин де ла Рейни сам спустился за своей гостьей, а потом усадил ее в самое удобное кресло, выказывая каждым жестом величайшее почтение.

— Госпожа герцогиня, вы оказали мне величайшую честь, решив посетить меня в Шатле.

— Для меня это было единственной возможностью переговорить с вами. Как вы знаете, мой муж — градоначальник города Парижа, поэтому ваше появление у нас в особняке на улице Оратуар неизбежно вызвало бы толки, а они совершенно нежелательны, ибо то, что я хочу сообщить вам, должно остаться для всех тайной.

Вспомнив разговор с мадам де Монтеспан, де ла Рейни охотно поверил своей гостье.

Продолжая говорить, дама откинула вуаль и сняла маску, открыв лицо немолодой женщины, все еще красивое благодаря большим голубым глазам и очень белой коже, сохранившей всю свою свежесть, несмотря на морщинки, оставленные былыми горестями. Перед главным полицейским была герцогиня де Креки, статс-дама Марии-Терезии, и ее темное платье свидетельствовало о трауре по королеве, которой она служила на протяжении многих лет с почтением и преданностью. Она сменила герцогиню де Навай, впавшую в немилость из-за того, что осмелилась поставить решетку на дверь в комнату фрейлин, чтобы помешать королю нанести визит мадемуазель де ла Мотт-Уданкур... И хотя герцогиня де Креки была дочерью маркиза де Плесси-Бельера, близкого друга суперинтенданта Фуке, умершего тремя годами раньше в замке Пиньероль, ей ни разу не было поставлено в вину ее родство с человеком, слывшим близким другом и боевым соратником Людовика. Прекрасно зная, с кем он имеет дело, де ла Рейни поклонился в ответ, прижав руку к сердцу.

— Все будет так, как пожелает Ее высочество герцогиня. Я обещаю хранить молчание. Но что вы хотели мне сообщить?

— Мне кажется, я знаю, по какой причине юная графиня де Сен-Форжа так внезапно исчезла из Версальского дворца. Мы все — она, я и другие дамы — находились в спальне Ее величества, в то время как врачи совещались у ее постели, обсуждая состояние королевы. Мадам де Сен-Форжа направилась в соседнюю со спальней подсобную комнату, чтобы взять там... сейчас уже не помню, что именно, так взволновали меня последующие события. Она все еще находилась там, когда Фагон, Дакен и Жерве вышли из спальни, чтобы иметь возможность говорить свободнее. Потом они снова вернулись, и я увидела, как хирург Жерве в состоянии крайнего потрясения приготовился пустить кровь из ноги больной. Руки у него дрожали, в глазах стояли слезы, потому что пускать в эту минуту кровь было, прямо скажем, последним делом... Потом королеве дали рвотное, которое не только не могло принести никакой пользы, но, можно сказать, прикончило королеву... Я хотела узнать состав питья, но стакан мгновенно исчез. Во время злосчастного кровопускания мадам де Сен-Форжа вернулась в спальню. Она была смертельно бледна и едва держалась на ногах. Очевидно, она слышала разговор врачей, и я уверена, что именно его она и хотела передать королю, поспешив за ним следом после того, как наша королева вручила господу богу свою чистую душу!