Бриллиант для короля - Бенцони Жюльетта - Страница 13

Побледневший как смерть Альбан с ужасом смотрел на своего начальника.

— Она в тюрьме? И, возможно, навсегда? Во всяком случае, ее уж точно увезли куда-то тайком... Во дворце у нее не осталось никакой защиты, и сделать это не составило никакого труда...

— О чем я тебе и говорю! Не знаю, заметил ты или нет, но все, кто оказывал покровительство Шарлотте, исчезали один за другим... Зато возникает впечатление, что Ментенонша во что бы то ни стало решила ее погубить, а это весьма скверно, потому что ее влияние на короля с каждым днем возрастает. Поговаривают даже, что он готов на ней жениться.

— Это уж слишком! Вы не находите? Король Франции и вдова Скаррона... В этом есть что-то неприличное.

— Напрасно ты так думаешь. Речь идет о морганатическом браке, который никак не затронет интересы наследника престола. А поскольку она без конца толкует королю о добродетели и пугает грехом, он, вступив с ней в брак, получит возможность грешить с ней сколько угодно, не нарушая церковных заповедей и не рискуя услышать очередную проповедь от епископа на каком-нибудь празднике. Ментенон, скажем прямо, не первой молодости и годами даже немного старше короля, но следы былой красоты сохранила.

— И ради столь жалкого итога стоило лишать королеву жизни?

Де ла Рейни не ответил. Казалось, он размышлял и вдруг, вперив сумрачный взгляд в глаза молодого человека, твердо сказал:

— Я уверен, что королева умерла не естественной смертью. Но давай расставим точки над i. Я не считаю Ментенон виновницей этой драмы. Я даже не думаю, что подобная мысль посетила ее хоть однажды, помимо ее воли нашлись люди, которые совершили это преступление.

— Кто?

— Откуда мне знать? Скорее всего, в этой драме было много действующих лиц. Я не врач, не аптекарь, но думаю, совсем не сложно добавить в лекарство капельку умело составленной микстуры, которая возбудит опасную болезнь... А потом завершить преступление, добавив несколько капель, например, в рвотное... Нужно только поставить себе цель... Не смотри на меня так, будто ты с луны свалился! Сколько месяцев — нет! — сколько лет мы вели борьбу с отравителями и отравительницами всех мастей? И я вовсе не уверен, что мы окончательно с ними расправились и больше ни один из них не разгуливает на свободе. Нет! Я могу тебе назвать одного и даже двух, и не самых незаметных, которые продолжают греться в лучах солнца при дворе.

— Вы имеете в виду маркиза д'Эффиа и шевалье де Лоррена?

— Разумеется. В те времена, когда еще заседал Суд ревностных, — к сожалению, его слишком быстро распустили! — я бы дорого дал за возможность привлечь их обоих к этому суду, найдя улику, которая подтвердила бы, что они отравили первую жену герцога Орлеанского.

— Даже если бы вы нашли такую улику, они все равно избежали бы суда! Во-первых, оба они богаты и им ничего не стоит подкупить кого угодно. Во-вторых, если предположить, что суд все-таки мог бы их побеспокоить, они всегда найдут возможность скрыться за границей. Вспомните, чем кончилось дело графини де Суассон. Но неужели вы предполагаете, что они могут быть виновны в таком неслыханном преступлении, как цареубийство?

— Относительно д'Эффиа еще можно сомневаться, но я готов голову дать на отсечение, что шевалье запустил в это дело руки по самые локти. Тебя не поразило неожиданное взаимопонимание, возникшее между шевалье и Ментенон? Между пороком и добродетелью?

— Но, может быть, никакого взаимопонимания нет? — проговорил Альбан с сомнением в голосе.

— Как это нет?! Неужели ты забыл, в каком гневе был король, когда до него дошли слухи о скандальных шалостях милых друзей его брата и им подобных? Лоррен вовсе не дурак. Он сразу понял, откуда ветер дует, и поспешил умилостивить... главную советчицу. Можешь мне поверить, когда он хочет, он может быть неотразимым. В благодарность за поддержку он пообещал устроить невыносимую жизнь бедняжке герцогине Орлеанской. А отважная Лизелотта всякий раз, когда писала своей тете, Софии Ганноверской, откровенно высказывала, что думает о новой фаворитке, и слова ее были совсем не те, что указаны на карте страны Нежность. Лоррен и Ментенон заключили союз против герцогини, решив уронить ее не только в глазах короля, но и ее собственного супруга. Доброго согласия, царившего между ними с начала супружества, больше не существует. Королева всегда любила герцогиню Елизавету, и та отвечала ей взаимностью. Теперь, если бы не дофина, несчастная чувствовала бы себя отвергнутой даже в собственном доме.

— Неужели письма перехватывают?

— Нет, их не перехватывают, их читают... По крайней мере некоторые из них, потом снова запечатывают и отправляют по назначению, словно ничего и не было.

— Но это бесчестно!

— Совершенно с тобой согласен, — вздохнул де ла Рейни.

— Смею надеяться, что они не дойдут до того, чтобы...

— Посягнуть на жизнь герцогини? Меня бы это удивило, я полагаю, что после столь скоропалительной смерти королевы, о которой уже поползли всевозможные слухи, они сочли бы это опасным. К тому же у герцогини есть союзница в лице дофины Марии-Кристины, а она как-никак будущая королева Франции. Нет, на жизнь невестки короля они не покусятся. Они ограничатся тем, что превратят ее жизнь в ад. А через какое-то время, конечно, может произойти и несчастный случай.

Де ла Рейни едва успел договорить, как в кабинет вихрем ворвался Дегре, размахивая листком «Газетт».

— Снова дурные новости! Если так будет продолжаться, двор погрузится в вечный траур!

— Что еще стряслось?

Полицейский разложил листки газеты на столе начальника и провел пальцем по набранному крупным шрифтом сообщению.

— Читайте! Герцогиня Орлеанская стала жертвой несчастного случая в Фонтенбло, она упала с лошади[5].

— Что?! — в один голос воскликнули де ла Рейни и Делаланд.

— Сообщают, что подвела подпруга. То ли плохо была привязана, то ли порвалась... Впрочем, неудивительно, если учитывать вес герцогини...

— Она жива? — спросил де ла Рейни.

— В «Газетт» пишут, что жива. Ее незамедлительно отвезли домой, разумеется, без сознания. Больше пока ничего не известно.

— Постарайтесь разузнать об этом несчастном случае как можно больше, — распорядился де ла Рейни. — Немедленно отправляйтесь в Фонтенбло и привезите мне оттуда все новости.

Дегре вышел, Альбан взялся за газету, и стало заметно, как дрожат его руки.

— Месье, — обратился он к де ла Рейни внезапно охрипшим голосом. — Умоляю вас! Мы должны найти Шарлотту! Если с ней что-то случится, я не проживу и дня!

— И у меня будет одним работником меньше? Ты это хочешь сказать, упрямая твоя башка? А я тебе о чем битый час толкую? Надо браться за дело, и немедленно!

Глава 3

Что случилось с Шарлоттой?

Комендант Бастилии, господин Безмо де Монлезен, который распоряжался в ней вот уже лет сорок пять, не имел ничего общего со страшными тюремщиками, каких привычно рисует воображение. Спокойный, обходительный толстенький человечек слыл большим домоседом и страшную крепость склонен был считать своим домом, а ее узников, которым и в мыслях не желал никогда никакого зла, своими гостями, тем более дорогими, что не ему приходилось на них тратиться, а они, напротив, приносили ему доход. Король платил ему в зависимости от ранга узника: за герцогов и за других знатных лиц побольше, за провинившихся слуг — поменьше. Сам комендант был любителем вкусной еды и отменно разбирался в винах, поэтому он тщательно следил, чтобы кухня в Бастилии была на высоте. Его самолюбие и репутация были бы задеты, если самые богатые из его подопечных приказывали бы приносить себе обеды из ближайших трактиров. Стол у него был обильный и разнообразный, и нередко комендант кое-что заимствовал от изобильного стола богатых для бедняков, посылая им кувшинчик вина, крылышко цыпленка, добрый ломоть пирога или горшочек варенья. При этом он строго следил, чтобы тюремщики по дороге не стянули лакомые кусочки. Вора он мог наказать с беспримерной суровостью. Но такое случалось редко, и если этот заботливый и милый человек не сделал из Бастилии лучшую гостиницу Франции, то, честное слово, при нем это было не худшее место[6]. И его предшественник, суровый господин дю Трамбле, брат отца Жозефа, серого кардинала при Ришелье, и его преемник, господин де Сен-Марс, занимавшийся в основном самым таинственным узником этого века — «Железной маской»[7], — были намного жестче.