Чужой - Бенцони Жюльетта - Страница 33

Во время первого визита подрастающий ученый решил сразу же разрядить атмосферу, направился прямо к кровати больного и заявил:

– Я пришел просить у тебя прощения за то, что убежал из дома, когда ты приехал. Получается, я тебя оскорбил, а ты этого совсем не заслуживаешь. И ты в ответ на это спас мне жизнь, не дал утонуть. Теперь я спрашиваю, хочешь ли ты после всего, что я тебе сделал, быть моим братом. Если не хочешь, я все прекрасно пойму и не буду на тебя в обиде...

Всю эту длинную тираду Адам произнес на одном дыхании, а в конце, как завершающий аккорд, испустил глубокий вздох. Он покраснел, речь стоила ему немалых усилий, и выглядел Адам так забавно, что Артур рассмеялся, а затем протянул ему руку:

– Конечно, хочу! Решено: будем настоящими братьями!

Элизабет думала, что мальчики обнимутся, но ни один, ни другой не сделал первого шага, считая, что объятия – дело женское и не пристало закаленным в боях искателям приключений опускаться до таких пустяков. Ну что ж, отныне у мальчиков будет много времени, чтобы научиться жить вместе.

Приходили друзья: рыбаки со «Святого Петра» – баркаса Каласов, старый Луи Кантен с семьей, семьи Бодо, Госслен и, конечно, Потантен и Клеманс– они приезжали на базар и обязательно заходили навестить Артура. Частым гостем в доме стал и доктор Аннеброн, и не только по медицинским соображениям. Никогда домик на улице Помье не видел еще такого нашествия народу, но Анн-Мари только радовалась этому. Как и Жан Калас, она думала, что все, может быть, начнется сначала.

Гийом, пожалуй, был на улице Помье самым редким гостем. Анн-Мари убедила его, что так будет лучше. На следующий день, после того как мальчиков нашли и когда Артур все еще лежал без сознания, Гийом долго беседовал с мадемуазель Леусуа, и та пересказала, о чем мальчик шептал в бреду.

– Когда ему будет лучше – а ему обязательно будет лучше, это закаленный паренек! – постарайся не надоедать ему сразу же своими визитами, повремени.

– А он не обидится?

– Нет. Ты можешь рассчитывать на меня и на свою дочь: мы постараемся внушить Артуру, что он – не ты, а ты – не он... Мы подготовим его ко встрече с тобой.– Что, по-вашему, я должен ему сказать?

– Правду о себе и его матери. Он достаточно взрослый, чтобы выслушать вашу историю и понять. А потом предоставь говорить своему сердцу – нет на свете лучшего адвоката...

Но чтобы ребенок не беспокоился и не подозревал, что стан, бросил его, было решено сказать Артуру, что Гийом, удостоверившись, что он вне опасности, уехал по неотложным делам в Гранвиль.

Однако наступил наконец день, когда отец и сын встретились лицом к лицу, они сидели вдвоем у камина, Анн-Мари специально увела Элизабет на базар.

– Он жестче, чем я думала, – шепнула девушка на ухо отцу, переступая порог дома, – но все же попытай удачи...

Глаза мальчика все еще выражали явную враждебность к Тремэну. Гийом поостерегся дотрагиваться до сына или пожать ему руку, он просто грустно улыбнулся, поставил стул поближе к камину, сел на него верхом, как, может быть, делали в старину рассказчики, и начал:

– Я пришел рассказать тебе одну историю. Историю про маленькую девочку и маленького мальчика...

– Я ее знаю. Мама мне этой историей все уши прожужжала.

– Она не могла тебе рассказать все. Да и я не знаю того, как она жила в годы нашей разлуки. Ты готов слушать?

– Почему бы и нет?

Гийом говорил долго, прерываясь только доя того, чтобы помешать угли или подкинуть полено в огонь. Он раскрыл двенадцатилетнему сыну всю свою жизнь с момента встречи с Мари в снежном сугробе внизу улицы Святого Людовика в Квебеке и до того страшного дня, когда он вынужден был попрощаться с ней в малой гостиной замка Мальмезон в Рюэле. Не упомянул он только о неверности своей супруги: нужно, чтобы Артур, как и Элизабет и Адам, считал Агнес Тремэн благородной женщиной. Артур не раскрыл рта в течение всего рассказа...

Окончив, Гийом встал со стула:

– И вот еще что – самое главное: я любил твою маму, я и сейчас... люблю ее... Ну так почему же мне не любить тебя, моего сына, плод нашей огромной любви? У меня не было возможности растить тебя, заботиться о тебе, и я всегда очень сожалел об этом. Ну что ж, я устал бороться и решил предоставить тебе свободу выбора.

– У меня есть выбор?

– Да, и, предлагая его тебе, я никоим образом не нарушаю последнюю волю Мари. Если ты согласен стать моим сыном, ты действительно станешь им и получишь с моей стороны все: ласку, нежность, заботу, защиту, но и строгость в случае необходимости. Я не прошу тебя любить меня. Ты не первый сын, ненавидящий своего отца, но в остальном предлагаю тебе играть честно и в соответствии с обстоятельствами...

– А если я откажусь, вы отправите меня в Англию?

– Нет, потому что твоя мать, уверенная, что ты будешь там постоянно подвергаться опасности, просила ни я коем случае этого не делать. Помнишь, в Лондоне я познакомил тебя с Франсуа Ньелем, он приедет справить Рождество вместе с нами. Это самый прекрасный человек на земле, но у него нет сына. Ты можешь отправиться с ним в Канаду, это наша общая родина. Я знаю, Франсуа сделает все, чтобы тебе у него было хорошо. Но в любом случае, что бы ты ни решил, знай – ты Тремэн и имеешь те же права на мое наследство, что и Элизабет, и Адам...

В течение нескольких мгновений в комнате раздавался только стук медного маятника на больших стенных часах, такой же медленный и строгий, как стук могучего сердца. Затем Артур тихо спросил:

– Должен ли я ответить сейчас же?

– Нет. Можешь подумать. Но до того лишь дня, когда Франсуа приедет в Тринадцать Ветров. Последнее, и я ухожу: не забывай, если ты все же решишься нас покинуть, мы все будем сожалеть и, быть может, тосковать...

Схватив трость и шляпу, Гийом быстро вышел, чтобы скрыть волнение. Ему хотелось заключить в объятия этого маленького упрямца с глазами Мари-Дус... О, эта пытка неизвестностью, как долго продлится она?!

Артур позвал его через два дня. Гийом пришел порядком встревоженный, но если он ожидал длительных объяснений и выворачивания души наизнанку, то ошибался– Артуру это было чуждо.

Мальчик сидел там же, возле камина, но на этот раз с иголочки одетый, на коленях у него возлежала кошка по кличке Левкой.

– Отец, – заявил он с чисто британской выдержкой, что вовсе не помешало Гийому принять это слово, как подарок Небес, – я выздоровел. Не думаете ли вы, что мне пора возвращаться домой?

Слишком взволнованный, чтобы говорить, Тремэн скинул кошку с колен сына, взял мальчика за плечи и поставил его рядом с собой, затем на мгновение с силой прижал к себе, пытаясь сдержать радость и одинокую мужскую слезу. Отпустив мальчика, Тремэн направился к двери.

– Тринадцать Ветров ждут тебя... Мы все тебя ждем! Я пришлю за тобой карету.

– Я хотел бы вернуться верхом.

Гийом улыбнулся. Да мальчишка на него похож еще больше, чем он думал!

– Ну конечно! Я пришлю Дагэ с Селимом...

Встреча прошла грандиозно. Элизабет и Адам встретили Артура у въезда в усадьбу и проводили до парадного крыльца, где Гийом пожелал мальчику счастливого возвращения. Затем был праздничный ужин, мадам Белек приготовила восхитительное суфле из омаров, которое стряпала только в особо торжественных случаях. Пили шампанское и даже произносили тосты, особую оценку и аплодисменты вызвал тост Джереми Брента, произнесен он был не очень четко, но зато с чувством. Отныне никто не сомневался: Брент счастлив в Тринадцати Ветрах. Гийом решил, что он будет учить и воспитывать обоих мальчиков, и эта перспектива наполнила радостью сердце юного наставника.

Со следующего дня в Тринадцати Ветрах начнется повседневная жизнь, и Артуру придется привыкать к ней...

Сидя в церкви между Элизабет и Адамом, Артур почти не следил за торжественной церемонией, размышляя обо всем, что произошло за последние несколько недель. Мать воспитывала его в любви к Богу, и мальчик действительно его любил, но это вовсе не мешало ему изнывать от скуки во время месс, за исключением тех случаев, когда пение и музыка трогали его сердце. Особенно ему нравился орган.