Мозаика Парсифаля - Ладлэм Роберт - Страница 29

– Пообещает поставлять… – произнес юрист, повторив слова Миллера. – Намекнет, что готов поделиться тайнами, не раскрывая их немедленно?

– Да, первоначально именно так. Он постарается нас заставить или вынудить шантажом заявить то, что желает услышать. А именно: Каррас жива, а против него был заговор с целью подтолкнуть уйти в отставку.

– Ни то, ни другое мы не сможем ему объяснить с достаточной убедительностью. У нас нет ни черта, что могло бы послужить доказательством, – сказал Огилви. – Во всяком случае, ничего такого, во что бы он поверил. Хейвелок – оперативник. Любую нашу информацию он вначале процедит, затем разжует, чтобы выяснить ее подлинность, что надо проглотит, а остатки выплюнет в навозную кучу. Так что же мы ему скажем?

– Ничего не говорите! – ответил Миллер. – Пообещайте сказать. Делайте так, как сочтете нужным. Скажите, что информация слишком секретна, чтобы доверить ее курьеру, и чересчур опасна, чтобы выпустить ее за стены этой комнаты. Действуйте по его правилам, втягивайте в игру. Надо твердо запомнить одно: Хейвелок страстно желает – или, если хотите – нуждается в том, чтобы его фундаментальная галлюцинация получила подтверждение. Он видел на вокзале женщину, которой якобы нет в живых. Он верит в истинность виденного. Подтверждение можно получить только здесь, и это явится для Хейвелока непреодолимым искушением.

– Извините, начальник, – рыжеволосый оперативник поднял обе ладони, – он попросту на это не купится. Его… как вы там выразились… «реалии его прошлой жизни»? – отметут такой подход с порога. Ваше предложение так же реально, как находка чужого шифра в коробке купленных крекеров. В реальной жизни так не бывает. Он потребует с нашей стороны более сильных аргументов, более мощных.

– Мэттиас? – спокойно спросил Даусон.

– Да, это было бы оптимально, – согласился психиатр.

– Нет, – возразил Стерн. – Ни в коем случае до тех пор, пока у нас остаются иные возможности. Поговаривают, будто он знает об ухудшении своего состояния и поэтому пытается сохранить силы для переговоров по СОЛТ-3. Мы не вправе создавать ему дополнительные осложнения.

– Не исключено, что нам придется пойти на это, – стоял на своем Даусон.

– Может, да, а может, нет, – ответил Стерн и обратился к Огилви: – Ред, почему вы считаете, что мы должны предложить ему нечто совершенно конкретное?

– Это даст нам возможность подобраться к Хейвелоку поближе и захватить его.

– А нельзя выдавать информацию порциями? Чтобы каждая следующая была гораздо важнее предыдущей? Таким образом мы сможем вовлечь его в игру, как говорит Пол. Последнюю и самую важную часть сведений он сможет получить, лишь выйдя из подполья.

– Поиски клада? – рассмеялся Огилви.

– Он, собственно, только этим и занимается, – спокойно заметил Миллер.

– Мой ответ будет: «нет». – Рыжий агент подался чуть-чуть вперед и облокотился о стол. – Успех последовательных операций подобного типа зависит от достоверности сведений. Чем сильнее оперативный работник, тем достовернее должны быть сведения. Объект такого калибра, как Хейвелок, будет использовать подставных лиц, действовать через посредников. Он обернет весь процесс против нас, нашпиговав подставных лиц своей информацией и зарядив посредников вопросами, на которые те потребуют ответ на месте. Этим вовлечет вас в свою игру. Точные ответы ему не нужны, они чертовски усилят его подозрения. Поэтому наши сведения не должны расходиться с тем, что он, по выражению оперативных работников, «чует нутром». Такое чутье невозможно ни описать, ни научно проанализировать. Я назвал бы его внутренним ощущение достоверности. У нас не хватит надежных людей для организации целой серии последовательных действий. Малейшая оплошность в одном звене, и Хейвелок исчезнет со всеми своими игрушками.

– И взорвет мину замедленного действия, – добавил Миллер.

– Ясно, – процедил Стерн.

Итак, ситуация для всех сидящих за столом была ясна. Настал момент, когда Огилви, растрепанный, в вечно измятом костюме, еще раз подтвердил свою ценность. Это, кстати, случалось достаточно часто. Он появился здесь из лабиринта, именуемого оперативной работой, его выводы отличались здравым смыслом, а доводы – своеобразным красноречием.

– У нас есть единственный путь, других я не вижу, – заявил бывший агент.

– Какой же? – поинтересовался начальник Консульских операций.

– Я.

– Исключено.

– Подумайте хорошенько, – заторопился Огилви. – Я смогу внести в информацию необходимую достоверность. Хейвелок меня знает. Более того, ему также известно, что я восседаю за этим столом. Для него я один из «них», один из полоумных стратегов, который, если и не даст ответов на все его вопросы, способен хоть что-то объяснить.

Кроме того, у меня есть одно преимущество, которым никто из вас не может похвастать. Я был там, где он провел всю свою сознательную жизнь. Ни одному из вас не довелось побывать в его шкуре. Я единственный, не считая, разумеется, Мэттиаса, которого он, возможно, согласится выслушать.

– Извините, Ред, это исключено. Хотя я полностью согласен с вами. Вы знаете правило. Перешагнув порог этой комнаты, вы навсегда утратили право участвовать в конкретных операциях.

– Это правило придумано здесь, в данной комнате, и вовсе не является Священным Писанием.

– Но оно было принято в силу весьма серьезных причин, – сказал юрист. – По тем же причинам наши дома и машины находятся под постоянным наблюдением, а телефоны с нашего же согласия прослушиваются. Если один из нас попадет в руки любой заинтересованной стороны от Москвы до Пекина или до Персидского залива, последствия будут катастрофическими.

– Не сочтите мои слова проявлением неуважения, мистер советник, но усилия, о которых вы изволили упомянуть, направлены на обеспечение безопасности таких персон, как вы или наш доктор. Они, возможно, распространяются и на Дэниеля. Я же слегка отличаюсь от вас. Они понимают, что, захватив меня, не извлекут из этого никакой пользы, и потому не станут этого делать.

– Никто не сомневается в ваших способностях, – возразил Даусон, – но я должен…

– То, что я сказал, не имеет к способностям никакого отношения, – прервал юриста Огилви, поднимая руку к лацкану своего изрядно поношенного твидового пиджака. – Взгляните-ка повнимательнее, советник. Видите небольшую выпуклость в дюйме от уголка воротника?

Даусон скосил глаза и произнес безразличным тоном:

– Цианистый калий?

– Точно.

– Иногда, Ред, мне трудно поверить в то, о чем вы говорите.

– Поймите меня правильно, – просто ответил Огилви. – Я вовсе не хочу использовать эту или другие такие же ампулы, спрятанные в подходящих местах. Я не урод, желающий потрясти чье-то воображение. Я не стану совать руку в огонь, демонстрируя свою храбрость. Точно так же я не стремлюсь убивать и не желаю, чтобы убивали меня. Я ношу яд, потому что я – трус, мистер юрист. Вы сказали, что нас охраняют двадцать четыре часа в сутки. Здорово, конечно, но, по-моему, это повышенная реакция на несуществующую угрозу. Не думаю, что на вас заведено досье на площади Дзержинского. На вас и на присутствующего здесь доктора. Конечно, там есть досье на Стерна, но захват его столь же маловероятен, как находка секрета шифра в крекерах или похищение нами человека ранга Ростова. Такие вещи не делаются. Там есть досье на меня – можете поставить в заклад на это свою юридическую жопу, и я пока не вышел в отставку. Имеющаяся у меня информация вполне реальна и представляет ценность. Тем более сейчас, после того как я получил доступ в данную комнату. Именно поэтому я таскаю с собой ампулы. Я знаю, как выбраться из безнадежного положения, и наши визави об этом знают. Как ни парадоксально, яд служит мне лучшей защитой. Противнику известно, что ампулы всегда со мной и что я воспользуюсь ими, потому что трус.

– Вы весьма четко изложили причины, в силу которых вам не следует принимать участие в операции, – сказал Стерн.

– Разве? Вы, видимо, плохо меня слушали, и вас следует выгнать за некомпетентность. За то, что не приняли во внимание недосказанного мной. Что вы желаете, шеф? Справку от моего доктора? Хотите освободить меня от всякого рода деятельности?