Круг Матарезе - Ладлэм Роберт - Страница 15

Трапеза закончилась – Конгдон не коснулся интересовавшего его вопроса. Уинтроп понимал, что, говоря на отвлеченные темы, его гость пристреливается.

– Не перебраться ли нам в библиотеку?

Уинтроп выкатился из столовой, приглашая последовать за ним. Среди полок с книгами в серьезной обстановке хозяин сразу перешел к делу:

– Итак, вы хотите поговорить о Брэндоне?

– Да, именно так, – подтвердил Конгдон.

– Каким образом мы выражаем благодарность этим людям за все, что они для нас сделали? За все, чего они лишились… Ведь эта сфера деятельности лишает их многого, за подобную работу платишь ужасную цену.

– Они не занимались бы этой работой, если бы не хотели этого, – вежливо возразил Конгдон. – Если, конечно, их не понуждали к этому. А побывать там и выжить – это уже другой вопрос.

– Что вы хотите этим сказать?

– У меня нет уверенности на его счет, мистер Уинтроп. Я хотел бы знать как можно больше об этом человеке. Кто он? Что он собой представляет? С чего он начинал?

– От Адама и до Потсдама?.. Это вас интересует?

– Что-то в этом роде. Я просматривал его досье – и не раз, но мне все же хочется поговорить с человеком, который действительно знает его.

– Не уверен, что вам удастся найти такого человека. Брэндон… – Пожилой государственный деятель улыбнулся и помолчал мгновение. – Между прочим, его зовут Брэй, а почему – я никак не мог понять. Это последние сведения о нем в дополнение к досье.

– Это как раз одна из загадок, которую мне удалось разгадать, – с улыбкой, усаживаясь в кожаное кресло, произнес Конгдон. – Когда он был мальчиком, его младшая сестра не выговаривала его имя – Брэндон. Она называла его Брэй. Так и прилипло…

– Это, видимо, появилось в его досье уже после моей отставки. Воображаю, что там было много чего добавлено. Что же касается его друзей либо отсутствия таковых, то он просто замкнутый человек и стал еще более замкнут с тех пор, как умерла его жена.

– Она убита, не так ли? – очень тихо спросил Конгдон.

– Да.

– В следующем месяце ровно десять лет с тех пор, как она была убита в Восточном Берлине? Верно?

– Да.

– И в следующем месяце исполнится десять лет, как вы оставили руководство отделом консульских операций… высокопрофессиональным объединением, которое вы лично создали?

Уинтроп повернулся в кресле и смерил взглядом нового директора.

– То, что я задумал, и то, что из этого получилось, – две совершенно разные вещи. Этот отдел был задуман как инструмент гуманной филантропической деятельности, призванный содействовать устранению недостатков беспощадной политической системы. Со временем – и обстоятельства служат тому оправданием – цели его сузились. И там, где начинали тысячи, остались сотни. Затем их число сократилось: теперь работают лишь десятки. Мы потеряли интерес к огромному числу мужчин и женщин, обращавшихся к нам ежедневно, и стали прислушиваться к тем немногим избранным, чьи сведения были сочтены более ценными, чем информация обыкновенных людей. И получился отдел, который объединяет горстку ученых и военных. В мое время все было не так.

– Но, как вы правильно заметили, обстоятельства извиняют вынужденные перемены.

Уинтроп кивнул:

– Не заблуждайтесь на мой счет, я не так наивен. Я имел дело с русскими в Ялте, Потсдаме и Касабланке. Я был свидетелем их жестокости в пятьдесят шестом, я видел ужасы Чехословакии и Греции. Я думаю, мне так же хорошо, как и агентам спецслужб, известно, на что способны Советы. И в течение многих лет я позволил многим резким непримиримым голосам звучать с авторитетной силой. Я понял необходимость этого. Или вы сомневаетесь?

– О нет! Просто имел в виду, что… – Конгдон запнулся в нерешительности.

– Вы просто заметили некую связь между убийством жены Скофилда и моей отставкой, – миролюбиво уточнил Уинтроп.

– Да, сэр. Прошу прощения… Я действительно сделал такую попытку. Я не собирался выпытывать что-либо. Я имел в виду, что обстоятельства…

– Поспособствовали переменам, – закончил фразу Уинтроп. – То, что произошло, вы знаете. Я пригласил Скофилда сотрудничать. Полагаю, об этом есть сведения в его досье. Вот почему вы сегодня здесь и задаете вопросы.

– Значит, связь между такими разными событиями… – Конгдон осекся.

– Абсолютно точно. Связь есть. Я чувствовал свою ответственность.

– Но ведь были и другие такие же случаи, с другими людьми, мужчинами и женщинами…

– Не совсем такие. Вам известно, почему в тот полдень в Восточном Берлине именно жена Скофилда была выбрана в качестве мишени?

– Я полагаю, что это была ловушка, предназначавшаяся для самого Скофилда. Только попалась она, а не он. Такое случается.

– Ловушка для Скофилда? В Восточном Берлине?

– У него были свои контакты в советском секторе, он часто внедрялся и делал личные звонки. Они хотели взять его с поличным. Ее обыскали, кошелек забрали. В этом нет ничего необычного.

– Вы предполагаете, что он мог использовать жену в своей работе? – спросил Уинтроп.

Конгдон кивнул:

– И опять-таки в этом нет ничего необычного, сэр.

– Ничего необычного? Боюсь, что применительно к Скофилду это просто невозможно. Она была одним из его прикрытий в посольстве, но никогда не участвовала в его секретной работе. Нет, мистер Конгдон, здесь вы не правы. Русские хорошо знали, что им никогда не удастся организовать для него западню в Восточном Берлине. Он был слишком безупречен, очень профессионален… абсолютно неуловим. Поэтому они заманили его жену и убили ее с иной целью.

– Прошу прощения, сэр, я не понимаю…

– Взбешенный человек – неосторожен. Вот как они хотели покончить с ним. Но они не учли – кстати, так же, как и вы, – что за человек Скофилд. Ярость укрепила его в сознании, что врага надо жалить всюду, где можно. И если до этого он был безжалостным профессионалом, то после смерти жены он стал просто ужасен.

– Я все еще не уверен, что понимаю вас, сэр…

– Постарайтесь понять, мистер Конгдон, – прервал его Уинтроп. – Почти двадцать два года назад в Гарвардском университете я встретил молодого человека, специализировавшегося по вопросам государственного управления. Способности к языкам, авторитет среди студентов обещали ему блестящее будущее. Его пригласили на работу в мой отдел, послали в школу Максвелла в Сиракузы, затем направили в Вашингтон в отдел консульских операций. Это было хорошее начало для блестящей карьеры в Госдепартаменте. – Уинтроп помолчал, предавшись воспоминаниям. – Я никогда не ожидал, что он останется у нас. Невероятно, но я полагал, что ОКО послужит для него чем-то вроде стартовой площадки. Дипломатический корпус… в ранге посла… Его дарование требовало применения в международных делах. Я уже видел его за столом конференций… Но что-то произошло, – продолжал Уинтроп, глядя отсутствующим взором куда-то за спину гостя. – Менялся отдел, а с ним менялся и Брэндон Скофилд. Специфические цели нашей работы требовали насилия. И очень скоро Скофилд подал запрос, чтобы его направили на специальное обучение. Он провел пять месяцев в Центральной Америке, пройдя наиболее суровую подготовку и овладев всеми способами защиты и нападения. Он овладел шифрованием, кодированием, стал самым опытным шифровальщиком в армии, затем вернулся в Европу и стал экспертом.

– Он понял требования, предъявляемые нашей работой, – заметил Конгдон, находясь под впечатлением услышанного.

– О да! И очень, – согласился Уинтроп. – Потому что, видите ли, он достиг вершины. Пути назад уже не было. Его никогда не признали бы за столом переговоров. В строгих дипломатических отношениях его место было четко определено. Молодой человек, которого я привел в Госдепартамент, стал убийцей. И оправдания здесь ни к чему. Он стал профессиональным убийцей.

Конгдон переместился в кресле:

– Многие сказали бы, что он стал солдатом на полях сражений, на напряженнейшем театре военных действий, опаснейшем… нескончаемом. Он был обязан выживать, мистер Уинтроп.