Круг Матарезе - Ладлэм Роберт - Страница 12

Талейников кончился. И он знал это. Теперь это был вопрос времени. Сколько еще ему осталось? Позволят ли они ему мирно закончить свои дни где-нибудь в глуши на маленьком приусадебном участке, выращивая урожай и беседуя с самим собой? Или эти маньяки вмешаются в его судьбу, сочтут, что «неординарный» Талейников опасен, если просто жив?

Он шел по улицам и с каждым шагом ощущал все большую усталость. Даже ненависть к американскому контрагенту, убившему его брата, притупилась на фоне этих чувств. У него вообще осталось так мало чувств!

Снегопад перешел в буран, по Красной площади неслись снежные вихри. К утру Мавзолей заметет. Талейников подставил лицо колющим ледяным крупинкам, которые ветер швырнул ему навстречу. КГБ был могучей и всемогущей конторой. Василию предоставили жилье в двух шагах от места службы – площади Дзержинского, в трех кварталах от Кремля. В этом была забота, а точнее, решение, продиктованное практическими соображениями: его квартира находилась в самом сердце города, в районе наибольших беспорядков.

Три минуты ходьбы – и он вошел в подъезд и захлопнул дверь. Ветер остался неистовствовать снаружи. Как обычно, он проверил почтовый ящик, как всегда, ящик и на этот раз оказался пустым. Это были почти ритуальные действия, ставшие бессмысленными за долгие годы службы. Сколько пустых почтовых ящиков в самых разных жилых домах Москвы! Где бы он ни жил в столице, в его почтовых ящиках никогда не появлялась корреспонденция. Персональную почту он получал лишь за границей, да и та приходила на его вымышленные имена, так как он проживал в чужих странах по легенде. Тексты почтовых отправлений были зашифрованы в цифрах или в кодах, так что смысл посланий не имел ничего общего со словами, написанными на бумаге. Тем не менее иногда эти слова были очень приятны и приветливы, и он мог на несколько секунд предположить, что это подлинные тексты, обращенные лично к нему. Но лишь на несколько секунд – предположения оставались предположениями, потому что за ними ничего не стояло. Если, конечно, эти тексты не посвящались описанию противника.

Он ступил на узкую лестницу, досадуя на тусклое освещение. Он был абсолютно уверен, что министр энергетики не стал бы жить в таком доме.

Неожиданно он услышал не то скрип, не то треск. Звук не имел ничего общего с естественным потрескиванием оседающего здания или промерзших оконных стекол в подъезде. Это были шаги. Тренированное ухо определило их безошибочно. Звук шел сверху, оттуда, где этажом выше находилась его квартира. Несомненно, кто-то поджидал его там на лестничной площадке. А возможно, и выше, чтобы дать ему войти в квартиру и захлопнуть за ним ловушку. Василий продолжал подниматься, стараясь не сбиваться с шага, словно не подозревая, что его ждут. Ключи, сигареты, мелочь он всегда держал в левом кармане – годами выработанная привычка, – правая рука, таким образом, оставалась свободной. Он добрался до площадки и осмотрелся: дверь в его квартиру в двух шагах, рядом начинается следующий пролет лестницы, уходящей в полумрак коридора.

Едва уловимый звук чужого присутствия донесся вновь, но шум ветра за окном почти заглушал его. Кто бы там ни был наверху, но этот гость отступил, прячась, что говорило о двух моментах: либо пришелец дожидается, пока Талейников войдет в квартиру, либо он неосторожен и неопытен. Скорее всего, и то и другое. Известно, что не следует двигаться или шевелиться, когда ты рядом с жертвой, за которой охотишься.

В левой руке у Василия был ключ, правой он расстегнул пальто и теперь держал ладонь на рукоятке пистолета, лежавшего в распахнутой кобуре, прикрепленной под рукой. Он вставил ключ, отпер дверь и хлопнул ею, сделав вид, что вошел в квартиру. Затем бесшумно отошел в тень лестницы, спустился на одну ступеньку и положил дуло пистолета на перила, целясь в свою дверь. Наконец шаги зазвучали опять, и к квартире Василия метнулась фигурка худенького и очень высокого молодого человека, почти подростка. Юнец что-то держал в левой руке. Он поднял правую, собираясь постучать в дверь.

– Стой лицом к двери! Левую руку вытяни вперед на уровне желудка так, чтобы пальцы уперлись в дверь. Ну!.. – отчетливо отдавал команды Талейников.

– О, пожалуйста! – Пришелец стоял вполоборота, было видно, что он очень испуган. Вытянутая левая рука зажата в кулак.

– Давай назад! Медленно! Руку держи поднятой!

– Я не сделал ничего дурного, клянусь! – зашептал в испуге молодой человек.

– Кто ты?

– Я Андрей Данилевич, живу в Черемушках.

– Далеко же ты забрался, – заметил Василий. – Погода не благоприятствует ночным прогулкам, да и небезопасно в твоем возрасте гулять в такое время. Тебя могла бы остановить милиция.

– Я вынужден был прийти сюда, по этому адресу, – быстро зашептал парнишка. – Там ранен человек, и ему сейчас очень плохо. Мне кажется, он скоро умрет. Я должен передать вам вот это.

Он разжал ладонь левой руки. На ней лежала эмблема из латуни – знак воинского звания, генеральский ранг. Такие знаки отличия вот уже тридцать лет как отменили.

– Этот человек велел назвать имя: Крупский, Алексей Крупский. Он заставил меня повторить его несколько раз, чтобы я ничего не перепутал. Это не то имя, под которым он живет в Черемушках, но именно его он велел назвать. Он сказал, чтобы я привел вас к нему. Он умирает.

При упоминании этого имени на Талейникова нахлынули воспоминания. Алексей Крупский – имя, которого он не слышал вот уже много лет. Прежде мало кто в Москве хотел бы услышать это имя. В свое время Крупский был одним из величайших педагогов в КГБ, человек неимоверных способностей: его невозможно было устранить или убрать, он выживал при любых обстоятельствах. Это был один из «истребителей». Он принадлежал к той когорте избранных прежнего НКВД, что сформировалась еще в недрах ОГПУ далеких времен.

Но в один прекрасный день десять-двенадцать лет назад Алексей Крупский бесследно исчез, как исчезали многие ему подобные; ходили слухи, что он был причастен к смерти Берии, имя его упоминалось наряду с именами Жукова и даже самого Сталина. Однажды Хрущев в припадке политического ража, а может, и страха заявил с трибуны Президиума, что Крупский и его сотрудники – это банда убийц-маньяков, окопавшихся на Лубянке. Это было неверно, потому что «истребители» работали слишком методично. Как бы там ни было, Алексей Крупский неожиданно покинул здание на Лубянке. Больше его не видели. Но слухи о нем росли и ширились. Многие говорили, что документы, которые он сумел сохранить, дают ему возможность спокойно дожить до старости. Он подготовил и скрыл колоссальный компромат на кремлевских лидеров, организовавших серию убийств, тайных и явных. Полагали, что теперь Крупский коротает дни где-то на даче в одиночестве, занимаясь огородничеством, но оставаясь начеку.

Этот человек был лучшим наставником Василия, без его опыта и советов Талейникова давно бы уже убили.

– Где он? – спросил Василий.

– Мы перенесли его к нам в квартиру. Он стучал нам в потолок, точнее, себе в пол – он живет над нами.

– Над вами? Кто это «вы»?

– Моя сестра и я. Он очень добрый старик. Он всегда заботился о нас. Наши родители умерли. Мне кажется, он тоже скоро умрет. Пожалуйста, поторопитесь!

Старик, лежавший на постели, был уже не тот Алексей Крупский, которого помнил Василий. Обычно гладко выбритый, густые волосы коротко подстрижены, подбородок волевой. Куда все девалось? Бледен, невероятно худой, седая борода, старческие веснушки, редкие пряди слипшихся побелевших волос едва прикрывают обтянутый сероватой кожей череп. Он умирал и едва мог говорить. Ослабевшей рукой сдвинув одеяло и одежду, он обнажил кровоточащую рану. Времени на взаимные приветствия не оставалось, оба взглядами выразили благодарность и любовь.

– Мне удалось расширить зрачки и имитировать смерть, – слабо улыбаясь, заговорил раненый. – Видимо, это и обмануло его. Он сделал свое дело и скрылся, будучи уверен, что я мертв.