Дочь Клодины - Лейкер Розалинда - Страница 62

Кейт не знала, сколько она просидела за столом — десять минут или полчаса, но внезапно она подскочила со стула, чувствуя, что может задохнуться, ринулась из столовой, схватив по пути ключ, и выбежала из дома. На улице стояла теплая летняя ночь, все небо было усыпано сияющими звездами, а вдалеке за холмами великолепие ночного курорта освещал блеск ярких огней. Кейт и не подумала о том, чтобы взять экипаж, спеша, она бежала вниз по тропинке, ведущей к воротам, гравий хрустел под тонкими подошвами ее вечерних туфелек. Избегая главных улиц, она шла в обход, по длинной темной лесной дорожке, затем свернула на узкую тропинку, освещаемую лунным светом, и снова скрылась в темноте, шагая по проселочной дороге, пока не добралась до Солнечного домика. Встреть она любого на своем пути, кто поприветствовал бы ее или обратился к ней с вопросом, она потеряла бы самообладание и выпустила бы весь свой накопившийся гнев. Сразу же, как только Кейт добралась до своего убежища, она всунула ключ в замок, повернула, и когда дверь открылась, как сумасшедшая вбежала в дом, ощущая, как погружается в его приятную атмосферу. Но так или иначе, это только усилило осознание его невыносимой потери, и понимая, как глубока ее душевная рана, от полной безысходности, охваченная волнением, злостью и ужасом, она пронзительно зарыдала, нарушая тишину дома:

— Джим! Джим! Дэн забирает у меня мой дом!

Ее громкий, раздирающий слух голос отозвался эхом, и последняя ниточка самообладания оборвалась. Она, как обезумевшая, стала носиться по комнатам, забегая в каждую по очереди, будто это как-то могло помочь сохранить ей дом. Когда Кейт оказалась на втором этаже в комнате, где Джим проводил долгие часы в последний год своей жизни, она бросилась в огромное кожаное кресло, именно в нем он когда-то сидел, наблюдая, как в ворота входят его любимые Уорвики. Она крепко обхватила руками диванные подушки, представляя, что обнимает старого человека, который для нее был особенным, верным, самым любимым другом. Горькие слезы текли ручьем, боль терзала ее душу. Казалось, будто ее голова и сердце раскалываются на кусочки от невыносимых мук, и не в состоянии справиться с болью, она стала бить кулаками в обшитую панелями стену. Кейт не знала, что, потеряв рассудок с горя и находясь в обезумевшем состоянии, она не закрыла за собой входную дверь.

А неподалеку не спеша прогуливался Джош, который, вернувшись из поездки в Истхэмптон, решил подышать свежим ночным воздухом. После того как Джош разложил вещи в своей комнате, он прямиком направился обходить земли, представляя, что однажды, когда в Истхэмптоне проложат железнодорожную ветку, связывающую его с Маррелтоном и оттуда с другими городами, путешествие из Лондона будет необыкновенным и особенным. Ему в голову пришла идея — заскочить в театр, ведь он успевал на последний акт мелодрамы, но через несколько минут передумал, решив, что будет лучше посмотреть представление под названием «Месть разбойника» полностью завтра вечером. Однако такое решение не помешало ему подстеречь Люси около служебного входа. Ему было очень интересно, как она чувствует себя после смерти Тимоти Атвуда. Джош был потрясен, когда прочитал в газете о том, что Тимоти утонул, эта потеря действительно причинила ему боль, ведь он уважал этого человека и считал его настоящим мужчиной, и действительно трудно переживал эту трагедию.

Проходя мимо Солнечного домика, Джош заметил, что дверь была приоткрыта, но свет не горел. Он впервые за долгое время увидел, что дом его прадедушки был не заперт. «Дверь забыли закрыть по халатности или в него вторгся самозванец?»

Он медленно вошел в ворота, но остановился на пороге, открыл дверь пошире и прислушался. Изнутри дома доносился приглушенный звук, будто кто-то ударял в ящик или шкаф, пытаясь открыть его. Он больше не сомневался, что в дом проникли нелегально, и быстро закрыл за собой дверь, чтобы предотвратить попытку побега. Тихонечко он начал подниматься по лестнице, держа кулаки наготове, чтобы успеть защитить себя и атаковать нарушителя. Когда Джош поднялся на лестничную площадку, он, проворно распахнув дверь, вбежал в комнату, откуда доносился этот приглушенный звук.

— Миссис Уорвик! — изумленно воскликнул он, хорошо разглядев ее при лунном свете, освещающем комнату.

При виде широкоплечей мощной фигуры, появившейся в дверях, Кейт, находясь в состоянии истерического припадка, приняла его за Джима, забыв, что это невозможно, так как болезни и старость давно свели его в могилу, и бросилась к нему.

— Дэн позволил дочери поселиться в Солнечном домике! — яростно закричала она. — Ты должен остановить его, Джим! Он меня не слушает!

Джош поднял Кейт с пола, так как она припала к его ногам, и увидел, что вдобавок ко всем неприятностям и разочарованию она испытала новое потрясение, осознав, что ошиблась. Но он продолжал держать ее в своих объятиях, не сомневаясь, что она едва понимает, где находится и что говорит, пребывая в полуобморочном состоянии.

— Кейт, Кейт, ничего в мире не стоит твоих слез. Кейт, милая, послушай меня. — Для формальностей не было времени. Он держал в своих руках женщину, которая, казалось, была готова покончить с собой, в отличие от Люси, которая лишь упала в обморок, повиснув на перилах балкона.

Обняв ее, Джош попытался утешить и успокоить, стремясь окружить Кейт теплом, чтобы она смогла понять, что не одинока, что он разделит ее горе вместе с ней и сделает все, что в его силах, лишь бы помочь ей выйти из подавленного состояния. Но она оттолкнула Джоша, вырвалась из его объятий и, шатаясь, упала на колени рядом с кроватью, схватившись за резные ножки, уткнувшись в них лбом и продолжая истерически рыдать.

Джош воспользовался возможностью, чтобы найти лампу. Как только поправил фитилек, он подумал, что будет лучше, если никто другой не обратит внимания на свет в доме в столь поздний час. Он быстро закрыл внутренние ставни и только затем повернулся, чтобы посмотреть на нее, озаряемую светом. Кейт сидела, наклонив голову, и поэтому Джош не мог рассмотреть ее лица, но волосы растрепались, покрывая опущенные плечи, будто роскошная нежная шаль. По полу распласталась многослойная юбка, залитая вином, пятна от которого казались очень темными на сером муаре, а носок ее туфельки, выглядывающий из-под края юбки, был перепачкан в земле и прилипшей к ней траве. «Возможно, она шла пешком по грязи? И скорей всего, она испачкалась не днем, а ночью».

Джош присел на край дивана, стоящего в нескольких шагах от кровати, так что оказался прямо напротив Кейт, и, наклонив немного голову, мог разглядеть ее лицо.

— Кейт, — произнес он, сочувствуя ей. — Ты знаешь меня, не так хорошо, но все-таки знаешь. Поговори со мной. Поделись, излей душу, расскажи, что стало причиной твоих страданий. Я обещаю, что это останется между нами. Ты только мучаешь себя, так убиваясь.

Казалось, что она оглохла, потому что никак не отреагировала на его слова. Тогда Джош сунул руку в карман своего сюртука и вытащил оттуда фляжку с бренди, которую взял с собой еще во время своего путешествия. Отлив немного напитка в серебряную крышку и подойдя к ней, он умолял ее сделать хоть один глоток, но сильным ударом Кейт выбила крышку из его рук, показывая, что ей надоело его упорство и настойчивость, и, обхватив голову руками, снова зарыдала навзрыд, будто действительно сошла с ума.

Боясь, что она затерзает себя до потери сознания, он подошел ближе к кровати и резко схватил ее, заставляя выслушать его.

— Почему Донне нельзя жить в Солнечном домике? Разве случится конец света, если твоя дочь поживет в нем отдельно от родителей?

— Донна? — Кейт резко дернула головой и широко раскрыла глаза. Затем внезапно залилась диким, истерическим смехом. — Не Донна! А дочь, рожденная от его любовницы, и она отбирает у меня мой Солнечный дом! Его дочь от Клодины!

Кейт перестала смеяться. Она стояла неподвижно, красные пятна покрывали ее бледное лицо, а затем внезапно она подошла к Джошу. Он приложил фляжку с бренди к ее рту и наклонил, таким образом маленькими глоточками она пила бренди, пока не закашлялась и, тяжело дыша, отстранилась, по небрежности проливая несколько капель на свое и так запачканное вином платье. Он поставил фляжку на стол и, обхватив руками, прижал Кейт к себе, а она склонила голову на его грудь. Он нежно стал гладить ее по лицу, ошеломленный тем, что она ему сказала.