Дорога в Омаху - Ладлэм Роберт - Страница 41

– Надо знать, как писать его имя правильно, – сказал Дези-Два.

– О’кей! – согласился Дези-Один и повернулся к углубившемуся в чтение бумаг юристу. – Сеньор Сэм, тебе нравится, что говорить мой друг?

– Что именно?

– Что ты написать имя grande h’enerale.

– Зачем?

– Потому что, если ты не написать, твой пальца не есть работать так хорошо.

– Рад вам услужить, – проговорил Сэм торопливо и, вырвав из рабочего блокнота лист, записал имя и звание Хаукинза. – Пожалуйста! Только, к сожалению, у меня нет ни его адреса, ни номера телефона, но об этом уже вы сможете чуть позже справиться в одном из исправительных учреждений.

– Ты говорить грязный слова о grande h’enerale? – осведомился Дези-Два, с подозрением глядя на Сэма. – Почему ты не любить его? Почему ты бежать от его и кричать на его? И пытаться бить его?

– Потому, что я скверный парень, страшный человек, – отозвался Сэм плаксивым тоном и простер умоляюще руки. – Он был так добр ко мне – вы же сами видели, как мило разговаривал он со мной! Ну а я вел себя как законченный эгоист! Я никогда не прощу себе этого. Но теперь я осознал свои ошибки и во искупление грехов своих выполняю порученную им работу. Завтра утром я отправлюсь в церковь в надежде испросить у господа бога прощения за то, что поступал столь ужасно по отношению к этому великому человеку.

– Ты правильно делать, сеньор Сэм, – резюмировал Дези-Два в духе божественного всепрощения. – Никто не есть совершенный, ты знать? Так говорить Иисус. Он понимать это, верно?

– Можешь прозакладывать за это свои четки! – буркнул Дивероу едва слышно. – Одна моя знакомая монахиня сострадательностью своей превзошла и Иисуса Христа!

– Что ты говорить, парень?

– Я сказал, что хорошо известное сострадание монахинь распространяется и на то, о чем вы говорите. Это американское выражение, означающее, что вы правы.

– Это наглый выражение, – высказал свое мнение Дези-Один. – Я и Дези-Два должен много думать. Мы хотеть уходить и принимать слово религиозный человек, что grande h’enerale есть о’кей, как мы говорить.

– Боюсь, я не совсем понимаю вас.

– Grande h’enerale должен нам динеро…

– Деньги, что ли?

– Да. Это мы думать, гринго, и мы хотеть доверять его, но мы должен быть уверенный, ты понимать? Так ты говорить grande h’enerale, что мы быть здесь завтра за наш динеро, о’кей?

– О’кей! Но почему бы вам его не подождать, – конечно, снаружи?

– Потому, как я говорить, мы должен думать и думать… и говорить… И еще мы должен знать, как мы должен доверять его.

– Откровенно говоря, мне не все ясно.

– Ты не должен понимать. Только скажи его, что я говорить, о’кей?

– Конечно.

– Пошли, амиго! – бросил Дези-Один и взглянул на запястье с тремя парами часов. – Я говорить тебе, что я не могу больше верить никому! Этот «Ролекс» – подделка!

И с этими загадочными словами Дези-Один и Дези-Два покинули номер, предварительно, перед тем как закрыть за собой дверь, сердечно помахав Сэму рукой. Дивероу покачал головой, выпил глоточек бренди и уткнулся в стопку бумаг на столе.

К великому раздражению Дженнифер Редуинг, забывшей задернуть занавески, восточная часть небосвода, простершегося над городом Бостоном, штат Массачусетс, вспыхнула внезапно ярким заревом, и лучи восходящего солнца безжалостно разбудили ее. Черт возьми, она слишком устала, чтобы заранее подумать об этом: измученная, едва держась на ногах, Ред добралась сюда из аэропорта только в два часа ночи.

Несмотря на энергичный склад ее натуры, четырех часов сна ей явно было недостаточно, но обстоятельства не позволяли залеживаться в постели. Ред поднялась, задернула кое-как занавески, включила прикроватную лампу и стала изучать меню с перечнем блюд, подаваемых в номера, пока наконец не нашла то, что искала, – пометки о круглосуточном обслуживании постояльцев гостиницы. Подняв трубку, она заказала полный завтрак и погрузилась в размышления о предстоящем дне.

Все вертелось вокруг этого сукина сына, бывшего генерала Маккензи Хаукинза, и той мрази, что стояла у него за спиной. Она во что бы то ни стало вытащит их на свет божий и затем запихнет в микроволновую печь юриспруденции. Для достижения своей цели Ред готова была пойти даже на превратное толкование правовых норм, хотя и питала глубокое отвращение к подобным вещам. Для отказа от неукоснительного соблюдения принципов имелись серьезные основания. Ред была преисполнена чувства глубокой благодарности к своему племени и соплеменникам, внешним проявлением коей служило то, что она никогда не забывала о средствах, израсходованных ими на ее образование, и неизменно отчисляла в их пользу треть своих доходов. Узнав, что какие-то проходимцы пытаются из корыстных побуждений сыграть на запутанной истории ее племени и наивности ее соплеменников, она, естественно, пришла в ярость. Ее младший братец Чарли был прав в оценке этих людей, но во что выльется гнев ее, он так и не понял. Она всем им задаст жару, а не только ему, за то, что они, пусть и неосознанно, потворствовали злу за перепадавшие им жалкие подачки!

Принесли завтрак. Во время трапезы ей удалось несколько восстановить душевное равновесие. Ей необходимо было снова продумать все самым тщательнейшим образом. Она знала лишь номер телефона да адрес в Уэстоне. Прямо скажем, немного. Но ведь это только начало.

Почему так медленно тянется время? Поскорее бы приступить к делу!

В пять тридцать утра Сэм Дивероу, с покрасневшими от усталости глазами, оторвался наконец от материалов, касающихся племени уопотами и законспектированных им на тридцати семи блокнотных страницах.

О боже, он так нуждался в отдыхе! Хотя бы для того, чтобы ощутить перспективу, если только во всей этой безумной затее действительно имеется какой-то смысл. Голова его готова была лопнуть от бесчисленного множества фактов, как связанных с этим делом, так и не имевших к нему никакого отношения. А также от различных определений, заключений и противоречий, обнаруженных им при чтении документов. Лишь абсолютный, пусть и кратковременный, покой мог бы помочь ему восстановить его столь часто превозносившуюся другими способность к логическому мышлению и анализу, ослабленную в данный момент настолько, что, подумалось ему, вернись он в далекое прошлое, то, вероятно, не сумел бы достойно держаться во время переменки в детском саду и тем более уговорить кого-то, – скажем, того же Сэнфорда, – не бить его, как случилось это в ту пору, когда им обоим было не более шести лет, на площадке для игр. Интересно, кем он вырос, этот разбойник? Скорее всего, дослужился до генерала или стал террористом. Как и спавший сейчас в гостевой комнате свихнувшийся Мак Хаукинз, обрушивший ни с чем не сопоставимое бедствие в виде двухсот с лишним страниц на Арона Пинкуса и Сэмюела Лансинга Дивероу, ясно осознавшего теперь, что ему никогда уже не будет суждено облачиться в адвокатскую мантию, разве что во исполнение последнего желания перед расстрелом в подвалах Пентагона в соответствии с решением, принятым совместно президентом, министром обороны, ЦРУ, Разведывательным управлением министерства обороны и Обществом дочерей американской революции. А Арон? Бедняга! Ему придется предстать перед Шерли, которая будет шипеть и фыркать на него из-за неувязочки с посвященным искусству вечером. К тому же и он, Пинкус, также прочел материалы Мака, что уже само по себе означало конец его карьеры и предание забвению его имени.

Боже милосердный, ведь в случае чего будут затронуты интересы командования стратегической авиации! Стоит только судьям признать обоснованность иска, взывающего к их совести и к законности, как значительная часть принадлежащего командованию стратегической авиации имущества, если только не все, перейдет в собственность какому-то крошечному индейскому племени с несуразным названием уопотами! Закон гласит вполне определенно: любые строения, возведенные на присвоенном или произвольно отчужденном земельном участке, а также находящиеся на нем различные материалы считаются собственностью исконного владельца или исконных владельцев земли. Ну не бред ли?