Дорога в Омаху - Ладлэм Роберт - Страница 25

– Что?

– Ну машина, автомобиль, средство передвижения, непременно зарегистрированное на имя человека, живого или мертвого, которого можно было бы найти по номеру.

– У нас есть «Олдсмобиль» со Средний Запад, зарегистрированный на имя большой шишка, который не подозревать, что у него стоит другой машина – со старый двигатель от «Мазда».

– В таком случае в путь, кабальеро! После получасовой тренировки и соответствующей стрижки вы получите приличное занятие с хорошим окладом… Мне понравились ваши униформы: вы проявили смекалку, что может нам в будущем весьма пригодиться.

– Вы чудила, мистер.

– Вовсе нет, сынок. Просто я всегда делал для угнетенных все, что было в моих силах. Это лежит и в основе моих теперешних действий. Вставай же, парень, и держись прямо. Я хочу, чтобы у вас обоих была отличная выправка! И помоги-ка мне поднять твоего приятеля с пола.

Голова медленно возникла из-за правой створки тяжелой, поблескивавшей лаком двери, которая вела в офис «Арон Пинкус ассошиэйтс», помещавшийся на самом верхнем этаже современной конструкции здания. Взглянув осторожно направо, потом налево, он повторил это упражнение и только потом кивнул. Мгновенно в коридор вышли двое крепко скроенных людей в коричневых костюмах и встали лицом к лифту в конце холла на таком расстоянии друг от друга, чтобы Сэм мог свободно протиснуться между ними.

– Я обещал Коре выбрать хорошую треску по пути домой, – сообщил юрист бесстрастным тоном своим телохранителям.

– У нас уже есть треска, – откликнулся стоявший слева от Сэма страж, глядя прямо перед собой. В голосе его чувствовалось некоторое недовольство.

– Она скармливает Пэдди Лафферти поджаренный на решетке филей, – добавил сердито страж справа.

– Хорошо, хорошо, мы тоже где-нибудь остановимся и возьмем пару бифштексов, ладно?

– Лучше четыре, – откорректировал Сэма страж слева спокойным, без всяких интонаций тоном. – Мы освобождаемся в восемь часов, и эти гориллы, сменщики наши, непременно учуют запах филея.

– Филей – это кусочек мяса с жирком, – выразил мнение левый охранник, устремляя свой взгляд прямо вперед. – И запах его сохраняется довольно долго.

– Пусть так оно и будет: четыре бифштекса и треска, – согласился Дивероу.

– А как насчет картошки? – поинтересовался левый страж. – Кора не очень-то старается в смысле картошки, а картошку все любят.

– После шести Кора не так хорошо готовит картошку, – заметил правый страж, позволяя своим губам раздвинуться в щелочку, слегка напоминающую улыбку, что не нарушило бесстрастности его лица. – Иногда ей трудновато найти духовку.

– Я сам испеку картофель, – отозвался левый страж.

– Мой польский коллега не может жить без этих «картоффеблей».

– Это называется «картофля», приятель… Мой шведский напарник должен был бы остаться в своей Норвегии. Верно, мистер Дивероу?

– Ему решать.

Двери лифта открылись, и троица вошла внутрь, где, к своему изумлению, обнаружила двоих мужчин в офицерской форме, которые, по-видимому, поднялись наверх по ошибке, поскольку выходить не стали. Вежливо кивнув, Сэм повернулся к закрывающимся дверям и тут же побледнел, широко раскрыв глаза от изумления. Если только его не обманул наметанный глаз юриста, у обоих офицеров, стоявших в глубине кабины, красовались на воротниках рубашек малюсенькие свастики. Притворившись, что у него зачесался затылок, Дивероу начал скрести шею, не сводя взора с их воротников. Так оно и есть: это были крошечные черные эмблемы фашизма! Он на мгновение встретился взглядом с человеком в углу. Тот ухмылялся, но отсутствие нескольких зубов делало его улыбку не слишком дружелюбной. Сэм быстро повернул голову в сторону второго. Растерянность его все усиливалась. И тут внезапно на него снизошло озарение. Пользуясь нью-йоркским языком Бродвея, можно было сказать, что Бостон – город пробы сил. По-видимому, ставилась пьеса из времен Второй мировой войны, – вероятно, у Шуберта или Уилбэра – и эти ребята, должно быть, решили сначала показать свой товар широкой публике, прежде чем представить его на суд театралам. И все же актерам не следовало бы появляться на улице в костюмах, предназначенных для сцены. С другой стороны, он всегда слышал, что актеры принадлежат к особой породе. Некоторые не расставались с образом все двадцать четыре часа в сутки. Разве не было такого английского Отелло, который действительно пытался убить свою Дездемону в еврейской гастрономической лавочке? Кажется, это случилось как-то вечером на Сорок седьмой улице за сандвичем с копченым мясом.

Двери открылись. Дивероу вышел в забитый до отказа людьми коридор и, заняв свое место между двумя телохранителями, огляделся по сторонам, после чего троица, решительно прокладывая себе путь в этой круговерти из человеческих тел и бесчисленных кейсов, выбравшись на широкий тротуар, устремилась к ждавшему их у обочины лимузину Арона Пинкуса.

– Можно было бы подумать, что мы в Белфасте, – так стараемся уберечь себя от этих психов-бомбометателей, – констатировал Пэдди Лафферти.

Трое его пассажиров разместились на заднем сиденье: Дивероу – посредине, его защитники с бочонкообразной грудной клеткой – по бокам. Направляя огромную машину в общий поток автотранспортных средств, шофер спросил Сэма:

– Прямо домой, малыш?

– Нет, Пэдди, – ответил тот. – Придется пару раз остановиться: треска и бифштексы.

– Кора знает свое дело, а, мальчик? Но она будет держать бифштекс на огне до тех пор, пока ты не напомнишь ей, что его пора снимать. Если же ты этого не сделаешь, то тебе останется только заливать уголечки бурбоном. Впрочем, вам бы лучше заменить вино тремя баночками пива: мне приказано оставаться на месте и доставить тебя обратно к восьми тридцати.

– В таком случае надо купить их пять, – вмешался польский преторианец.[41]

– Спасибо, Стош, но зачем так много? – удивился Сэм.

– Успокойтесь: не о вас же речь.

– О да, они их унюхают, и знаете, почему? – пустился в рассуждения швед. – Мясо с жирком начинает шипеть и распространять аромат.

– Хорошо! – воскликнул Дивероу, пытаясь прервать эту беседу, чтобы перейти к более животрепещущей теме. – Итак, треска, пять банок пива, мясо с жирком, которое шипит, когда жарится. И то, что ваши сменщики учуют запах жаркого, – просто прекрасно! Будем считать, что вопрос решен. А теперь, Пэдди, скажите мне, почему Арон хочет снова встретиться со мной в восемь тридцать?

– Эй, парень, ведь это была твоя идея, Сэмми, и миссис Пинкус считает, что ты гвоздь программы.

– Какой программы?

– Тебе же самому пришла в голову фантазия устроить вечер в картинной галерее, не так ли? Я слышал, как она сказала «soiree»[42], а это означает, что тебя надо забрать сегодня вечером, а остальное не важно.

– Вечер в картинной галерее?..

– Помнишь, паренек, ты говорил мне о том твоем клиенте, что помешан на маскарадах и считает почему-то, будто его жена положила на тебя глаз, что, с его точки зрения, совсем неплохо, и ты еще сказал тогда мистеру Пинкусу, что не хочешь идти, а он сообщил об этом миссис Пинкус. Та же где-то прочла, что там будет сенатор, и поэтому решила, что и всем вам тоже необходимо отправиться туда.

– Но это же скопище пиявок, способных лишь высасывать деньги! Стая политических коршунов!

– Это высшее общество, Сэмми.

– Это одно и то же.

– Так нам тоже возвращаться с тобой, Пэдди? – спросил Дивероу охранник справа.

– Нет, Кнут, на вас у меня не будет времени. Ты возьми машину мистера Дивероу, ваши сменщики последуют за нами в своей.

– Но при чем тут время? – выразил свое недоумение Стош. – Ты просто высадишь нас в центре. Машину мистера Дивероу заносит на поворотах.

– Ты ее не починил, Сэм?

– Я забыл.

– Тебе придется примириться с этим, Стош. Боссу больше всего нравится самому править своим маленьким «Бьюиком», как вот теперь, когда он едет из офиса. Но миссис это не по душе. Это ее колымага, с выписанной на ее имя лицензионной карточкой, что только раздражает его, особенно в такие дни, когда предстоит попойка, как сегодня вечером.