Дорога в Гандольфо - Ладлэм Роберт - Страница 10

– Дело не в годах, дорогая, – возразила Мэдж. – Мы не позволим тебе клеветать на саму себя.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал Сэм, который, несмотря ни на что, чувствовал себя не в своей тарелке. Затем, после столь абстрактного вступления, заметил осторожно, что речь идет о человеке с ярко выраженной индивидуальностью, и весьма туманно намекнул, что Маккензи Хаукинз поставил правительство в довольно щекотливое положение, для выхода из которого необходимо найти соответствующее решение. И хотя правительство испытывает огромное, искреннее уважение к бесценным заслугам генерала Хаукинза, тем не менее крайне важно изучить его личную жизнь, что позволило бы помочь ему самому и заодно найти выход из той деликатной ситуации, в которой оказалось правительство. Часто именно через отрицательное можно выявить положительное, если, конечно, то и другое разумно дополняют друг друга и представление о них составлено на основе правдивых утверждений.

– Одним словом, – произнесла Регина Гринберг, – вы хотите как следует прижать Мака! Что ж, рано или поздно это должно было случиться, не так ли, девочки?

Те, кивнув дружно, подтвердили в один голос, что именно так.

Сэм был достаточно умен для того, чтобы отрицать это с ходу. У его собеседниц было гораздо больше ума и проницательности, чем это показалось ему сначала.

– Что заставляет вас так думать? – обратился он к Джинни.

– Боже мой, майор! – ответила она. – Мак всегда был на ножах с высокопоставленной сволочью. Он прекрасно видел, что люди эти по уши сидят в дерьме. Потому-то и обрадовались они так, когда наши либералы с Севера выставили в свое время Мака в смешном свете. Но я хочу сказать вам, что Мак совсем не смешон!

– Никто и не думает так, миссис Гринберг. Уверяю вас.

– Что же такого Мак сделал? – несколько резковато спросила Энни, чья фигура превосходно вырисовывалась на фоне прозрачной стены.

– Он дискредитировал… – начал было Сэм, но, тотчас поняв, что подобрал не самое удачное выражение, мгновенно исправился: – Он повредил национальный памятник, подобный нашему Мемориалу Линкольна, в стране, с правительством которой мы стараемся разрядить отношения.

– Он был пьян? – поинтересовалась Лилиан, устремляя свои глаза и узкие груди в сторону Сэма и словно производя по нему два метких артиллерийских залпа.

– Он утверждает, что нет.

– Значит, так оно и было, – тоном, не допускающим возражений, заявила сидевшая рядом с Дивероу Мэдж.

– Мак может перепить целый батальон и уложить всех под стол, – усмехнулась Регина, одновременно утвердительно кивая головой. – Но он никогда не позволит, чтобы выпивка хоть как-то запятнала его мундир.

– Он не стал бы сам говорить об этом, майор, – подхватила Лилиан, – но для него это правило всегда было сильнее любых клятв, какие он когда-либо давал.

– Причем по двум причинам, – добавила Джинни. – Во-первых, он не собирался позорить подобным образом свое звание, и, во-вторых, что тоже очень важно, ему вовсе не улыбалось, чтобы все это высокопоставленное дерьмо потешалось над ним из-за чрезмерного увлечения выпивкой.

– Значит, – как бы подвела итог со своего фасолевого кресла Мэдж, – Мак не сделал того, что ему приписывают, с этим «Мемориалом Линкольна». Он просто не мог этого сделать!

Сэм молча обвел взглядом находившихся в комнате женщин. Ни одна из бывших жен Хаукинза и не думала помочь ему. Никто из них не скажет об этом человеке плохого слова.

Но почему?

С огромным трудом выбравшись из своего кресла, Сэм постарался напустить на себя вид этакого мягкого и любезного прокурора, ведущего перекрестный допрос. Затем медленно прошелся вдоль огромного окна. Энни направилась к «фасолевому» креслу.

– Вполне естественно, – улыбнулся он, – что в подобных обстоятельствах напрашивается целый ряд вопросов. Понятно, никто из вас не обязан отвечать на них, но, если откровенно, я кое-чего не понимаю, и позвольте мне объяснить вам…

– А мне позвольте ответить, – перебила Сэма Регина. – Вы не можете сообразить, почему «гарем» Хаукинза защищает своего господина? Ведь так?

– Да.

– Как председатель собрания, – продолжала Регина, получив молчаливую поддержку своих подруг, выраженную кивками, – я буду лаконична и точна. Хаукинз – выдающийся человек, и он велик везде: и в кровати, и в жизни. И не иронизируйте над моими словами о кровати, поскольку слишком мало супружеских пар получают от нее то, что хотят. Вы не можете жить вместе с сукиным сыном, но это не его вина. Мак же дал нам нечто такое, чего мы никогда не забудем, потому что это всегда с нами. Он научил нас тому, как сломать свой характер. Не правда ли, звучит красиво: «сломать характер»? А ведь это, дорогой мой майор, значит не что иное, как стать свободным. «Вы есть то, – любил повторять он, – что вы есть. Нет ничего, что вы должны делать, и нет ничего, чего вы не смогли бы сделать. Будьте самими собой и трудитесь, как дьяволы!» Я, конечно, не думаю, что все из нас воспринимали его поучения как Священное писание. Бог знает, что он заставил каждую из нас вынести. Но еще раньше он сделал нас свободными, это было чудесно, и мы неплохо освоились. Так что, как вы можете догадаться, никто из нас не захлопнет перед ним дверь, если он, нуждаясь в помощи, постучит в нее. Вам все ясно?

– Да, – спокойно сказал Сэм, – все!

На мраморном столике за софой зазвонил телефон. Взяв трубку, Регина взглянула на Сэма.

– Это вас!

– Я оставил ваш номер в отеле, – растерянно промолвил Сэм, – но никак не ожидал, что им воспользуются…

Он подошел к столу и взял трубку.

– Что он там еще вытворил? – в изумлении воскликнул Сэм через несколько секунд, чувствуя, как кровь отливает от его лица.

Потом какое-то время снова молча слушал.

– Бог мой! Нет! – воскликнул он и, все еще находясь в полушоковом состоянии, слабо добавил: – Да, сэр… Я не думаю, что он действительно сделал все то, о чем вы сказали. Сейчас я вернусь в отель и буду ожидать дальнейших указаний. Но вам все-таки лучше передать это дело кому-нибудь другому: мне остался всего один месяц, сэр… Я понимаю… Всего пять дней, сэр. – Положив трубку, он повернулся к «гарему» Хаукинза. К этим четырем великолепным парам грудей, зовущих и не поддающихся описанию. – Мы больше не нуждаемся в вашей помощи, леди. А вот Хаукинзу она еще может понадобиться.

– Со службой «Тысяча шестьсот», майор, – произнес, расхаживая по гостиничному номеру «Беверли-Хиллз», молоденький лейтенант, в котором, на взгляд Сэма, было еще много мальчишеского, – вы будете поддерживать связь только через меня. Можете называть меня Лоудстоун, майор, и прошу не упоминать по телефону ничьих имен.

– Лейтенант Лоудстоун, «Тысяча шестьсот». Звучит красиво, – сказал Дивероу, наливая себе еще один бурбон.

– Я бы посоветовал быть полегче с выпивкой.

– А почему вам самому не слетать в Китай? Вместо меня, хочу я сказать?

– Вам предстоит долгий-долгий полет.

– Вовсе нет, если его проделаете вы.

– В каком-то отношении я и сам был бы не прочь отправиться туда. Вы представляете себе, что это такое – семьсот миллионов потенциальных покупателей? И я, понятно, хотел бы получить от вас кое-какие сведения об этом рынке.

– От кого?

– Речь идет всего-навсего о скрытом, так сказать, наблюдении.

– О!.. Скрытое наблюдение!.. А почему бы вам самому не взглянуть…

– Какие у нас там возможности? – Лейтенант стоял у окна со сцепленными за спиной руками.

– Ну вот и летите туда, ради бога! Через тридцать два дня мне позволят наконец покинуть этот Диснейленд, и посему я не желаю менять свою форму на какой-то китайский халат.

– Боюсь, что я полететь не смогу, сэр. «Тысяча шестьсот» сейчас нуждается в прокитайских настроениях. Хлопанье дверьми ушло в прошлое. Оно превращается в органную музыку в Дэннеморе… Черт! – Повернувшись от окна, лейтенант подошел к письменному столу, на котором лежало с полдюжины фотографий размером пять на семь. – Здесь все, что вам надо, майор. Они, правда, немного смазанные, но тот, кто нам нужен, вполне различим! И теперь он, конечно, не сможет ничего отрицать.