Директива Джэнсона - Ладлэм Роберт - Страница 36

Пятеро мужчин с серыми лицами сидели вокруг небольшого стола в зале заседаний. Хотя они занимались приблизительно одними и теми же вопросами, однако при существующей структуре правительственных учреждений и обычном ходе вещей у них до этого момента не было оснований встречаться друг с другом. Вряд ли нужно говорить, что повестка дня, собравшая сейчас их вместе, была далеко не ординарной, а проблемы, с которыми они столкнулись, весьма вероятно, могли иметь катастрофические последствия.

В отличие от своих начальников с громкими должностями эти люди не подчинялись политическим симпатиям общества; они занимались делом всей жизни, разрабатывая программы, выполнение которых значительно превышает срок пребывания у власти любой президентской администрации. Разумеется, эти профессионалы общались с теми, кто сменял друг друга в чехарде четырехлетних циклов, и даже отчитывались перед ними, но горизонты их ответственности, как сами они ее понимали, простирались значительно дальше.

У сидевшего напротив человека из РУМО, заместителя директора АНБ, был высокий, пересеченный складками лоб и маленькое сморщенное лицо. Он гордился тем, что в любых обстоятельствах сохраняет внешнюю невозмутимость. Но сейчас эта невозмутимость была близка к тому, чтобы провалиться ко всем чертям, прихватив с собой и его гордость.

– Да, секретность – это требование, не вызывающее сомнений, – тихо промолвил он. – Чего нельзя сказать о вопросе, собравшем нас здесь.

– Пол Элайя Джэнсон, – раздельно произнес помощник государственного секретаря, на бумаге возглавлявший отдел анализа и исследований госдепа.

Он помолчал. Атлетического телосложения, гладко выбритый, со взъерошенными соломенными волосами; массивные очки в широкой черной оправе придавали ему мрачный вид. Помощник государственного секретаря умел выпутываться из самых сложных ситуаций, и остальные присутствующие это знали. Поэтому они внимательно следили за тем, с какой стороны он сейчас подойдет к проблеме.

– Как вам известно, Джэнсон был одним из наших людей, – наконец сказал человек из госдепа. – Бумаги на него, которые вы сейчас видите перед собой, лишь слегка подредактированы. Приношу свои извинения – в таком виде они поступили из архива, а у нас было очень мало времени на подготовку. Так или иначе, полагаю, общее впечатление вы смогли получить.

– Одна из ваших проклятых машин, Дерек, умеющих только убивать, вот кто он такой, – заметил Олбрайт, сверкнув глазами на помощника государственного секретаря. Несмотря на высокую административную должность Олбрайта, он всю свою жизнь занимался анализом, а не оперативной работой, и оставался аналитиком до мозга костей. Прочно укоренившееся среди людей его породы недоверие к своим коллегам-оперативникам слишком часто имело под собой все основания. – Вы создаете эти бездушные механизмы, выпускаете их в мир, а затем предоставляете кому-то другому убирать за ними. Я просто не понимаю, какую игру он ведет.

Человек из госдепа вспыхнул.

– А вы не изучали такую возможность, что кто-то играет с ним? – Жесткий взгляд. – Делать поспешные выводы порой бывает слишком опасно. Я не хочу исходить из предположения, что Джэнсон предатель.

– Все дело в том, что мы не можем быть ни в чем уверены, – помолчав, сказал представитель АНБ Сэнфорд Хилдрет. Он повернулся к своему соседу, молодому ученому-компьютерщику, снискавшему себе репутацию вундеркинда после того, как он практически в одиночку переделал базу данных ЦРУ. – Кац, мы что-то пропустили?

Кацуо Ониси покачал головой. Выпускник Калифорнийского технологического института, он родился и вырос на юге Калифорнии и до сих пор сохранил едва заметный акцент Силиконовой долины,[17] отчего его речь казалась несколько развязной.

– Могу сказать вам только то, что налицо какая-то аномальная активность, угрожающая нарушению режима секретности. Но я не могу указать на того, кто стоит за всем этим. По крайней мере, пока не могу.

– Дерек, скажите, что вы правы, – продолжал Хилдрет. – Тогда я сразу же проникнусь доверием к этому человеку. Но ничто не должно скомпрометировать нашу программу. Дуг прав – это наша основная задача. Требование секретности абсолютно и не допускает возражений. В противном случае можно распрощаться с надеждой преобразовать мир так, как этого хочет Америка. На самом деле, в общем-то, не имеет особого значения, что, по мнению самого Джэнсона, он делает. Можно только сказать, что этот парень понятия не имеет, во что вляпался. – Он взял чашку кофе и поднес ее к губам, надеясь, что никто не заметил, как дрожит рука. – И он не должен ни о чем узнать.

Последние слова стали не столько констатацией факта, сколько приговором.

– С этим я соглашусь, – сказал человек из госдепа. – Шарлотту уже поставили в известность?

Через Шарлотту Энсли, помощника президента по национальной безопасности, держалась связь с Белым домом.

– Я с ней переговорю сегодня же, – ответил сотрудник АНБ. – Есть какие-нибудь альтернативы?

– Сейчас? Этот Джэнсон помимо своей воли забрел в зыбучие пески. Теперь ему уже ничем нельзя помочь, даже если бы мы захотели.

– Все заметно упростится, если он не окажет сопротивления, – заметил аналитик РУМО.

– Это бесспорно, – ответил Дерек Коллинз. – Но, если я сколько-нибудь знаю своих людей, Джэнсон просто так не сдастся. И он будет драться до конца.

– В таком случае, необходимо предпринять чрезвычайные меры, – продолжал аналитик. – Если программа пойдет ко дну, если хотя бы один процент из нее будет обнародован, это уничтожит не только нас, это уничтожит все, что составляет смысл жизни для присутствующих здесь. Всё. Мир откатится на двадцать лет вспять, и это еще самый радужный, самый оптимистичный сценарий. Более вероятным последствием станет новая мировая война. Но только на этот раз мы потерпим поражение.

– Бедный сукин сын, – заметил заместитель директора АНБ, листая досье Джэнсона. – Влип по самые уши.

Помощник государственного секретаря поежился.

– Самое страшное то, – мрачно добавил он, – что это же самое можно сказать про всех нас.

Афины

В греческом языке есть особое слово: nephos. Смог – подарок западной цивилизации своей колыбели. Загнанный в ловушку кольцом гор, прижатый к земле воздушными течениями, он отравлял атмосферу кислотой, ускоряя разрушение античных памятников и раздражая глаза и легкие четырем миллионам жителей города. В плохие дни смог ядовитым покрывалом ложился на Афины. Сегодня был как раз такой день.

Сев на прямой рейс из Бомбея в Афины, Джэнсон оказался в Восточном терминале международного аэропорта Эллиникон. Он чувствовал себя так, словно внутри в нем все омертвело: он был одетым в костюм зомби, выполняющим полученный приказ. «На том месте, где должно быть сердце, у вас кусок гранита». Если бы это было правдой.

Джэнсон непрерывно пытался связаться с Мартой Ланг, но пока что безрезультатно. Она заверила его, что по этому телефону он сможет ее найти, где бы она ни находилась: вызов поступит по выделенной линии на аппарат, стоящий у нее на письменном столе, а если она не ответит, после трех звонков переключится на сотовый телефон. Марта Ланг особо подчеркнула, что этот номер известен лишь троим. Однако пока что ответом Джэнсону было лишь электронное гудение свободной линии. Джэнсон позвонил в региональные отделения Фонда Свободы в Нью-Йорке, Амстердаме, Будапеште. «Мы не можем связать вас с мисс Ланг», – неизменно отвечали ему мягкими, как тальк, голосами. Джэнсон проявил настойчивость. Речь идет о деле чрезвычайной важности. Мисс Ланг просила его позвонить. Он ее близкий друг. Дело не терпит отлагательств. Оно имеет отношение лично к Петеру Новаку. Джэнсон перепробовал все подходы, все тактические приемы, но так ничего и не добился.

«Ваше сообщение будет передано мисс Ланг», – каждый раз получал он ответ, выраженный одной и той же пассивной конструкцией. Но никто не мог передать настоящего сообщения, страшной и убийственной правды. Ибо что мог сказать Джэнсон мелким винтикам Фонда Свободы? Что Петер Новак погиб? Те, с кем он говорил, похоже, об этом еще не догадывались, и Джэнсон не собирался их просвещать.