Близнецы-соперники - Ладлэм Роберт - Страница 3

Настало время для таких, как он.

Господь да простит его.

– Помогите мне, – тихо приказал он стоящим внизу. – Кто-нибудь, поднимитесь сюда.

Монахи в нерешительности переглянулись, а потом один за другим пятеро залезли в кузов.

Петрид снял черное покрывало. Священный ларец был помещен в тяжелый картонный ящик, обшитый деревом, на котором виднелся символ ксенопов. Точь-в-точь ящик с продуктами, лишь размеры и форма другие. Но внешним видом все сходство и ограничивалось. Потребовалось шесть пар могучих рук, чтобы поднять его, с усилием подтолкнуть к краю кузова, а потом перенести в вагон.

Наконец ящик встал на нужное место. Петрид остался в вагоне, устанавливая коробки с продуктами таким образом, чтобы они погребли под собой святыню. Чтобы ничего не бросалось в глаза.

Вскоре вагон полностью загрузили. Петрид закрыл дверь и навесил стальной замок. Взглянул на фосфоресцирующий циферблат наручных часов. Вся операция заняла восемь минут и тридцать секунд.

Его собратья по ордену пали ниц. «Этого следовало ожидать», – подумал он и все-таки не смог подавить в себе раздражения. Молодой священник – моложе его, здоровенный серб, только-только посвященный в сан, – не справился с чувствами. Слезы текли по его щекам, он запел никейский гимн. Его подхватили остальные. Петриду тоже пришлось опуститься на колени и слушать священные строки.

Но он их не произносил. Нет времени! Неужели они не могут этого понять?

Что же будет? Чтобы отвлечься от молитвенного шепота, он сунул руку за пазуху и нащупал под рубахой кожаный кошель, привязанный к груди. В этом плоском, больно давящем на грудь тайнике лежали предписания, которые помогут ему преодолеть сотни миль путешествия в неизвестность. Двадцать семь листов бумаги. Кошель был надежно прилажен: кожаные ремни врезались в кожу.

Молитва прочитана, священники-ксенопы поднялись с земли. Петрид стоял перед ними, а каждый подходил и с любовью заключал его в объятия. Последним подошел шофер, ближайший друг по братству. Слезы, наполнившие его глаза и заструившиеся по щекам, сказали все, что должно было быть сказано.

Монахи заспешили к грузовикам, а Петрид побежал вдоль поезда к паровозу и залез в кабину машиниста. Он кивнул брату, и тот стал крутить колесики и передвигать рычажки. В ночи раздался пронзительный скрежет металла.

В считаные минуты товарный состав набрал скорость. Путешествие началось. Путешествие во славу Единого Бога.

Петрид оперся о металлический поручень, выступавший из стены. Закрыл глаза и позволил сотрясавшей тело вибрации и встречному ветру заглушить свои мысли. Свой страх.

Потом открыл глаза – лишь на мгновение – и увидел, как брат стоит, чуть высунувшись из окна: мощная рука покоится на колесе тяги, взор устремлен во тьму впереди.

«Силач Аннаксас» – так его все называли. Но Аннаксас был не только сильным, он был добрым. Когда умер отец, Аннаксас пошел в депо – тогда ему, мускулистому подростку, было всего тринадцать, и он мог работать без устали долгие часы, которые выматывали крепких взрослых мужчин. На деньги, которые Аннаксас приносил домой, жила вся семья, и его младшие братья и сестры получили образование, на которое могли рассчитывать. А один из братьев даже больше. Не ради семьи, а во славу Господа.

Всевышний испытывал людей. Как испытывал сейчас его.

Петрид склонил голову, его губы зашевелились, и в мозгу возникли слова безмолвной молитвы:

«Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя. Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде все век. Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу…»

Они добрались до эдесской ветки. Стрелку уже перевели незримые руки, и поезд из Салоник рванулся на север, во тьму ночи. Югославские пограничники столь же жадно ждали новостей из Греции, сколь взятки от греческих гостей. На севере стремительно разгоралось пламя войны. Говорили, что скоро падут Балканы. И экспансивные итальянцы собирались на городских площадях и слушали воинственные лозунги, изрыгаемые бесноватым Муссолини и его марширующими фашистами. Повсюду только и разговоров было что о неминуемом вторжении.

Югославы приняли несколько корзин с фруктами – ксенопские фрукты считались лучшими в Греции – и пожелали Аннаксасу счастливого пути и удачи, в которую сами не верили, потому что путь его лежал на север.

Во вторую ночь они добрались до Митровицы. Ксенопский орден отлично провел подготовительную работу: для них был расчищен железнодорожный путь, в это время не ожидался ни один состав. Поезд из Салоник миновал Сараево. Когда они стояли на разъезде, из тьмы вышел человек и обратился к Петриду:

– Через двенадцать минут передвинут стрелку. Вы поедете на север к Баня-Луке. Днем переждете на сортировочной. Там место оживленное, много составов. С вами свяжутся ближе к сумеркам.

На шумной сортировочной станции в Баня-Луке ровно в четверть седьмого вечера к ним подошел человек в рабочем комбинезоне.

– Все в порядке, – сообщил он Петриду. – В диспетчерских сводках вашего поезда нет, вас просто не существует.

В шесть тридцать пять им подали сигнал: передвинули еще одну стрелку, и поезд из Салоник попал на загребскую ветку.

В полночь на тихой сортировочной Загреба Петриду передали длинный коричневый конверт.

– Здесь бумаги, подписанные итальянским министром путей сообщения. В них сказано, что ваш товарный состав приписан к венецианскому экспрессу Ferrovia. Это гордость Муссолини: никому не позволено останавливать составы, следующие из Венеции. Вы переждете в депо Сезаны и поедете экспрессом Ferrovia из Триеста. С пограничным патрулем в Монфальконе не должно возникнуть никаких осложнений.

Спустя три часа они стояли на путях близ Сезаны. Огромный локомотив тяжело пыхтел. Сидя на ступеньках, Петрид смотрел, как Аннаксас манипулирует рычагами и колесиками.

– Ты отлично справляешься, – сказал он, не кривя душой.

– Да это дело нехитрое, – ответил Аннаксас. – Тут не надо образования – просто наловчился.

– А по-моему, очень хитрое. Я бы так не смог.

Брат посмотрел на него, пламя, выбивавшееся из топки, освещало его суровое лицо с широко посаженными глазами. Крупное приветливое лицо. Это был могучий великан. И честный человек.

– Да тебе все под силу, – тихо возразил Аннаксас. – У тебя, брат, такая золотая голова, ты такие слова знаешь – куда уж мне!

– Ерунда! – рассмеялся Петрид. – Помнишь время, когда ты, бывало, хлопнешь меня по спине и скажешь: работай, не зевай, шевели мозгами!

– Это было давно. Ты корпел над книгами – помню, помню. Депо было не для тебя, и ты выбрался оттуда.

– Только благодаря тебе, брат.

– Отдыхай, Петрид. Нам надо отдохнуть.

Между ними давно уже не было ничего общего, и все из-за доброты и великодушия Аннаксаса. Старший брат зарабатывал деньги для того, чтобы младший мог перерасти своего кормильца… оторваться так далеко, что не осталось ничего общего. Но хуже всего было то, что силач Аннаксас осознавал, какая пропасть их разделяет. В Битоле и Баня-Луке он тоже настаивал, чтобы они спали, а не разговаривали. Как только они пересекут границу близ Монфальконе, спать придется совсем немного. А уж в Италии и вовсе будет не до сна.

Господь испытывал его.

В молчании, в открытой всем ветрам кабине, между ночным небом и темной землей, под рев топки, в которой бился огонь, с гудением вырывающийся через трубу в черное небо, у Петрида появилось странное ощущение. Его мысли и чувства словно отделились от него. Будто он наблюдал за кем-то другим в подзорную трубу с одинокой вершины. И он стал размышлять о человеке, с которым скоро встретится в Итальянских Альпах. Который подготовил для Ксенопского ордена сложный план движения через Северную Италию. Спираль, которая, закручиваясь, неуклонно, но неуловимо вела через швейцарскую границу.

Его имя было Савароне Фонтини-Кристи. Его имение называлось Кампо-ди-Фьори. Отец-настоятель ордена сказал, что Фонтини-Кристи были самым влиятельным семейством в Северной Италии. И, возможно, самым богатым. Доказательством их могущества и богатства служат двадцать семь листков бумаги в кожаном кошельке, который надежно прикручен к его груди. Только очень влиятельный человек мог достать их. Но как ксенопские старцы вышли на него? Какими путями? И почему некто по имени Фонтини-Кристи, по рождению принадлежавший римско-католической церкви, оказал столь большую услугу Ксенопскому ордену?