Миллионы, миллионы японцев... - Шаброль Жан-Пьер - Страница 19

§ Патинко повсюду. Это своего рода магазины с тремя рядами автоматических бильярдов и кассой у входа, где продаются шарики для игры. На кассе — сигареты, конфеты, шоколад, безделушки... Игральные автоматы все одной модели — это вертикальный бильярд с дырками. С помощью ручки на пружине бросаешь шарик — он должен пройти через дырки, обозначенные самой большой цифрой; влиять на его падение невозможно — даже мошенничая, даже толкая плечом застекленный шкаф. Залы с такими автоматами всегда полны, и в самые поздние часы кимоно и кожаные куртки стоят в очереди у кассы, ожидая, когда освободится машина.

§ Телевидение подается крупными дозами, оно повсюду. Мне сказали, что Япония имеет двенадцать программ, из которых две — цветные. Реклама буквально затопила телевидение: объявления о зубной пасте, стиральных порошках, шоколаде, фотоаппаратах, покрышках без стеснения прерывают короткометражки, извлеченные из архивов Голливуда.

§ Красные телефоны: установлены на улицах, примерно через каждые сто метров, на маленьких подставках — перед торговцами зеленью, бакалеей, сигаретами... Иногда два аппарата стоят рядом, и тогда двое прохожих звонят, повернувшись спиной друг к другу и стараясь перекричать шум транспорта.

§ Полицейские, передвигающиеся на мотоциклах, носят кожаные маски, своего рода намордники, большие очки и шлемы. Это облачение лишает их человеческого облика, они кажутся органическим придатком мотоцикла.

§ «Японцы прежде всего каллиграфы», — сказал мне один японский профессор. Человек, начинающий писать ответное письмо, в первых строках поздравляет своего корреспондента с тем, что у того хороший почерк. Время японцев заполнено писанием — ведь у них нет пишущих машинок. В конторах есть только машинки с английским шрифтом.

§ Они также много считают. Не только таксисты, но все торговцы, и не они одни, будь то на фирменном блокноте Лафаржа или на чем другом. На одной улочке Асакусы я видел, как продавец цветов делал подсчеты на тротуаре стебельком цветка, обмакивая его в водосточный желоб.

§ Ребятишки, чиновники, стар и млад, выкроив свободную минутку и найдя хоть кусочек места, играют в бейсбол. Я думал, что увлечение пришло с американской оккупацией, но мне сказали, будто ему свыше шестидесяти лет...

(Огромный детина, американец, без умолку вещает низким и невероятно звучным голосом. У туристок-американок свирепый, хищный вид, они обеспокоены, как бы не упустить того, что положено за их деньги. Молодые европейские красотки высокомерно мерят взглядом с головы до пят японских девушек, обслуживающих бар, так как чувствуют, что уступают им в красоте и свежести. С мужей они глаз не спускают. Когда обе створки дверей открываются одновременно, по гостинице начинает гулять пронизывающий ветер Токио.)

* * *

Вчера мадемуазель Ринго пришла с двумя студентами.

Милая Рощица понимала мою растерянность. Она с трудом сдерживала досаду оттого, что не знала ни французского, ни английского, так как чувствовала, что я жажду ближе познакомиться с японской молодежью, больше узнать о ней. Как это всегда бывает, встреча приняла совсем иной характер, чем она предполагала.

Танака, самоуверенный молодой человек, начал знакомство с того, что протянул мне свою визитную карточку на двух языках. Из нее я узнал, что он служит у «Т. Акатани и К 0, Лтд, Манюфекчурс экспортерс энд импортерс». Он немного говорил по-испански, довольно прилично объяснялся по-английски. Представившись, он обратился ко мне с почти нескрываемой враждебностью, очень гордый тем, что не убоялся наводящего страх гиганта-бородача.

На мой вопрос, давно ли он знает мадемуазель Ринго, он твердо ответил:

— Она мой близкий друг.

Такое утверждение никак не вязалось с тем, что я слышал о японской корректности, поэтому я его переспросил.

— Близкий друг, — глухо повторил он, то ли не понимая значения своих слов, то ли желая предупредить меня.

Я задал несколько вопросов — такие я не раз раньше с успехом задавал французам, немцам, русским, итальянцам, американцам, англичанам... Студент на хорошем английском языке — куда лучше, чем бейзик инглиш, — рассказал в ответ о низкой заработной плате, острой проблеме жилья, законном желании молодых супругов приобрести сначала миксер, на втором году совместной жизни — стиральную машину, затем телевизор... Все это было похоже на правду. Мне показалось, что это и есть действительность Японии, которую могут не замечать только туристы или деятели, наезжающие в Японию с официальной миссией.

Его приятель улыбался с неподдельной робостью. Он почти не участвовал в разговоре и только по просьбе старшего иногда вставлял несколько слов. Между тем его английский был настолько лучше, что я даже обращался к нему за уточнениями, хотя старший при этом проявлял недовольство.

Со студентами пришли две уродливые девицы, которых мне даже не представили. Не помню, как получилось, что я не смог поздороваться с ними. Они держались позади, молча следили за разговором и не комментировали его даже между собой, а реагировали только приглушенными смешками, словно желая показать, что им нисколько не скучно в нашей компании.

На пороге холла я пропустил женщин вперед. Мистер Танака колко заметил мне, что это типично европейский обычай и что его спутник и он подчиняются ему только из уважения ко мне. Я невольно подумал, что если он действительно близкий друг мадемуазель Ринго, то моей Рощице уготована «веселая» жизнь.

Ему очень хотелось посмотреть мои книги. Ринго подтолкнула меня к лифту — та самая Ринго, которая проявляла столько предосторожностей, когда ей приходилось что-нибудь приносить из моей комнаты, которая старалась не идти дальше ее порога и, словно ужаленная, кидалась открывать дверь, если ее захлопывал сквозняк... Студенты заполонили мой номер с бесцеремонностью, которая бы даже в Европе казалась поразительной, расположились как у себя дома, копались в моих бумагах на столе, хватали с ночного столика книги, доставали другие из приоткрытого чемодана. Вдруг Ринго раздвинула занавески, словно давая возможность соседям напротив видеть, что мы не делаем ничего плохого. Я стал добиваться, зачем она это сделала.

— Чтобы проветрить комнату....

Я указал на вентиляционные щели, из которых дул кондиционированный ветер. Студенты прыснули со смеху.

Скромный спутник мистера Танака, завладев Монтенем, пытался читать вслух, словно желая доставить мне удовольствие. Мне никак не удавалось заставить его остановиться, тем более что все присутствующие подбадривали его взглядами и жестами. В сплошной икоте придыхательного «h» я не смог разобрать ни одного французского слова. Выставить эту компанию за дверь я был не в силах — напрасно я смотрел на часы, говорил, что у меня срочное свидание, — все впустую. Когда же я, изнемогая, демонстративно надел пиджак, парни и вовсе сняли плащи.

3. Китаец из «Верлена»

Вечер того же дня

В моем номере

Сон подождет: мне надо сразу записать, чтобы не забыть...

— Алло, бюро обслуживания? Пожалуйста, не могу ли я получить чашечку кофе?

Я в восторге от своих успехов в английском языке. Теперь мое «r» в словах «room service» звучит глубоко и благородно, как полагается.

Сегодня мадам Мото не вызвала меня через посыльного в холл, а поднялась прямо в номер. Она потрясала большой папкой, и я подумал, что в ней только что законченный шедевр. Оказалось, что там всего лишь мои верхние сорочки, которые мне надлежало примерить. Возможно, это было трогательно, но и действовало на нервы, когда она, не спеша и теряя массу времени, то вертелась вокруг меня, то отходила, чтобы издали получить более полное впечатление. Я тоже должен был восторгаться, благодарить, восхищаться... Впрочем, я бы даже при желании не смог удержаться — все эти эмоции, как спазмы желудка, проявляются совершенно непроизвольно. Милая, чудаковатая мадам Мото так рьяно берется за дело, что я становлюсь сам не свой. Ее поведение, жесты, французский язык составляют для меня тайну, а деятельность, не связанная со мной, и того более. Во время примерки рубашек я узнал, что она уезжала, но не на три дня, как предполагала, а на день. Тем не менее, по ее словам, все обошлось хорошо, поездка была удачной. Я не решился расспрашивать, опасаясь услышать, например, что она сумела за час раздобыть деньги, которые намечала вырвать у какого-нибудь родственника пли мецената за три дня. Она ехала восемь часов туда и восемь обратно, стоя в проходе вагона... Наверное, это была кругленькая сумма! Но я преувеличиваю: я не очень-то много понял в этой истории. Ее поездка относится к той таинственной области, где интересы художницы, ее взгляды на кинематограф и нужда в деньгах переплетаются самым непонятным образом.