В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 53

Ужин оказался обильным, и обиды скоро были забыты. Рабы приносили одно за другим вкусные яства. Сначала подали раковые, черепаховые и рыбные супы, рубленое мясо, фазанов с шафранной подливкой, вареные яйца в гарнире, наломью печенку, фаршированных яблоками и оливками диких уток, странное кушанье из сырых яиц, меда, кусочков рыбы и нарубленных кишок, посыпанное специями, которое весьма одобряли возлежавшие за столом римляне, а я не стал есть. Потом принесли жареных гусей, пироги с куриными потрохами, мясо молодого козленка. Когда же в зал был внесен на огромном глиняном блюде вепрь, украшенный колбасами и розовыми ломтиками арбуза, к нему подали еще одну подливку, заправленную уксусом и перцем. За вепрем последовали медвежатина, сыры и кампанийский виноград в корзинах.

Перечисляю подробно эти кушанья, чтобы потом уже не возвращаться к еде, и не скрою, что я удивлялся аппетиту римлян, хотя и варвары, какими еще недавно были многие трибуны, не уступали им в обжорстве. И я невольно сравнивал этот пир с нашими скромными трапезами в городе Томы, где люди насыщаются одной похлебкой и куском козьего сыра с пшеничным хлебом. А на стене бежали олени, за ними летела стрела, не поражая свою цель, и богиня вынимала из колчана другую…

После нескольких чаш вина беседа за столом весьма оживилась, и настроение пирующих поднялось. Выслушав официальную и скучнейшую речь Лициния, поднявшего первую чашу за здравие императора и возблагодарившего богов за его заботы о благосостоянии государства, гости могли наконец отвести душу в частных разговорах.

Трибуны варварского происхождения, стесняясь грамматических ошибок, принимать участие в беседе избегали, но зато отдавали должное и вепрю, и колбасам, и пирогам, и испанскому вину. Они пожирали куски мяса, обильно посыпав их солью, и опрокидывали в бездонные глотки чашу за чашей, но не пьянели, а только наливались кровью и икали, почтительно взирая на легатов.

Цессий Лонг скрипучим голосом, время от времени отпивая глоток вина, говорил:

– Каким должен быть воин, способный к трудам Марса? Он должен быть шести локтей росту, широк в плечах и с крепкими ногами. Пирожники, ткачи, цирюльники, кухари – плохие воины. Я отдал бы предпочтение кузнецам, дровосекам и звероловам. Вот из кого делаются превосходные легионеры, выносливые в походе и стойкие в сражении. Многого можно, конечно, достигнуть упражнениями. Не упражняются ли ежедневно фокусники и атлеты, чтобы потешать чернь в цирке? Кольми паче должен укреплять свои мускулы воин. Учите его наносить удары и делать прыжки! И никогда не забывайте повторять, что колоть выгоднее, чем рубить!

Клавдий Тиберий, возлежавший рядом с легатом и уже смотревший на всех осоловелыми глазами, спросил:

– Позволено мне будет сказать?

– Говори!

– Необходимо также, – заявил трибун, – чтобы у центурионов были увесистые кулаки.

Некоторые из возлежавших рассмеялись.

Затем обратился к Цессию Логну за разрешением говорить Корнелин.

– Кто будет оспаривать справедливость твоих слов? Наши воины покрыли себя славой в бесчисленных сражениях, легион являет собой пример римского гения, и его необходимо беречь как зеницу ока. Ведь где мы найдем подобную стойкость, соответствие всех частей, составляющих целое? Легат возглавляет воинов, префект заботится о построении лагеря, о пище для людей и соломе для вьючных животных, трибуны отвечают за свои когорты, и центурионы поддерживают порядок в рядах, когда воины, сложив щиты и копья под орлами, берутся за лопаты, чтобы возвести укрепления. Каждый знает свое место и обязанности. Но не следует забывать, что ныне все большую роль играет на полях сражений конница, а следовательно, все больше становится варваров в наших рядах, так как римляне охотнее имеют дело с волами, чем с конями. Конница же нам нужна потому, что легионы утеряли прежнюю легкость маневрирования, и потому, что все чаще и чаще мы имеем дело с конными варварскими ордами. Вот почему я считаю, что необходимо еще более увеличить число всадников в легионах и усовершенствовать онагры, мечущие огненные стрелы. Никакой самый талантливый военачальник не в состоянии одержать победу, если в его распоряжении нет соответствующих воинских средств.

Цессий Лонг слушал трибуна, нахмурив брови. Ему не понравился критический тон этой речи.

– Мужи… – перебил легат Корнелина, который в недоумении умолк.

Обводя взглядом собрание, Цессий Лонг возгласил:

– Не лучше ли нам поговорить о достоинствах сего поистине великолепного вепря? Клянусь Геркулесом, он огромен, как бык!

Теперь разговоры приняли несколько иное направление. На том краю стола, где возлежали Руфин Флор и Бульбий, большие любители покушать, и рядом с ними Вергилиан и я, зашла речь о легкомысленных вещах. Молодые люди из сопровождения легатов вспоминали свои веселые приключения. Смуглый пальмирец Вадобан, повеса и забияка, отправленный августом из Рима за связь с женой какого-то почтенного сенатора в далекую провинцию, рассказывал, сверкая зубами, о прелестях своей любовницы:

– Понимаете? Ее грудь похожа на опрокинутую чашу! Подобная знойной пустыне, жаждущей орошения! Благоуханная распускающаяся роза! Не лиши нас, богиня, счастья обладать такой!

– Ах! – не выдержал квестор.

– Когда я целовал мою Хариту, – продолжал Вадобан, взволнованный воспоминаниями, – я лобзал ее уста, как верблюд пьет воду в пустыне.

– Где же она теперь, эта прелестная красавица? – полюбопытствовал Руфин Флор.

– Ее отняли у меня.

– С кем же ты утешился?

– И другую похитил у меня в расцвете лет Плутон.

Легкомысленная беседа овладела всем столом. Даже Цессий Лонг с приличным его возрасту и положению спокойствием принял участие в общем разговоре о женщинах, так как подобные речи были безопаснее рассуждений о преобразовании римского военного строя, о чем должен думать сам август.

У меня краска заливала лицо от этих разговоров. Но Вергилиан сказал мне:

– Относись снисходительно к человеческим слабостям. Они часто уживаются рядом с величием духа.

Квестор Руфин Флор, глубоко образованный человек и автор известной книги «О человеческом сомнении», почитатель Митры, улыбался и, не то в смущении, не то скорбя о своей тучнос-ти и старости, издавал губами какие-то нечленораздельные звуки.

Среди шума голосов я мог разобрать только обрывки разговоров. Рабы сбились с ног, наполняя испанским вином – увы, уже не столетним, как первоначально, а похуже, – плоские серебряные чаши.

Двое воинов, – они были трибуны, судя по красной полосе на их туниках, и, по-видимому, варвары, давно состоявшие на службе у римлян, – не поделив чего-то, вступили с пьяных глаз в перебранку. У одного через всю щеку розовел шрам от меча, другой лишился в какой-то схватке левого уха. Ссора разгоралась. Слышались уже ругательства.

– Непотребная девка!

Сосед отвечал ему не менее крепкими словами.

– Да приключится с тобой несчастье в первом же бою!

– Убью, как щенка! И пусть матери твоей…

В конце концов на споривших обратил внимание Цессий Лонг:

– Тише! Вы не на конюшне!

Трибуны угомонились и вновь взялись за чаши, косясь со злобой друг на друга. Оба носили звучные римские имена: одного звали Салюстий, другого – Аврелий.

– Надо еще более усовершенствовать баллисты Арриана… – доносилось до меня с дальнего конца стола.

– Придумать новые, более мощные зажигательные снаряды…

– Отравлять города серным дымом…

– Подумайте только, каких средств стоит императору содержать легионы и бесчисленное количество вспомогательных когорт! Трудно представить себе, что будет с нами, если число врагов увеличится на наших границах. Откуда мы возьмем средства, чтобы сдерживать натиск варваров?

Последнюю тираду произнес Корнелин. У некоторых из возлежавших за столом от таких разговоров не лез кусок в горло. Они привыкли беседовать с добродетельными супругами о солении впрок овощей или о благочестивом намерении соседа совершить паломничество в прославленный исцелениями храм Эскулапа.