Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Потерянная родина - Лацис Вилис Тенисович - Страница 12


12
Изменить размер шрифта:

Выстрелом из пушки загнав гарпун в тело кашалота, охотники давали животному немного побуйствовать и обессилеть, потом подтягивали его поближе к судну и приканчивали парой разрывных снарядов, целясь ими в легкие кашалота. Убитого кита прочной цепью привязывали к борту корабля, потом спускали стеллажи, на которые сходили матросы, срезающие жир. К плавникам кита прикрепляли канат и с помощью лебедки отделяли от тела животного пласты жира толщиною в полтора метра. В то же самое время на крепком конце к голове кашалота спускали матроса. Он отрубал топором нижнюю челюсть животного, которую затем поднимали на палубу, чтобы добыть так называемую рыбью кость с красивыми зубами. Громадную голову кашалота, предварительно разрубленную на две части, тоже поднимали на палубу, здесь из нее извлекали китовый жир. Разделка пригодных частей тела кашалота продолжалась несколько часов, после чего развязывали цепь и бесформенную тушу бросали в море.

Судовая лебедка опускала огромные пласты жира в трюм корабля, где их разделывали на продолговатые куски, потом их опять выбрасывали на палубу и надрезали. Теперь можно было закладывать куски в котлы и вытапливать жир.

Котлы находились внизу, под верхней палубой. Дровами обычно вытапливали только первую закладку, а потом огонь поддерживали обезжиренными шкварками. Полученную ворвань остужали и сливали в бочки. Из одного кашалота выходило от сорока до ста бочек ворвани, в зависимости от размеров животного, не считая китового жира и амбры.

В промысловые дни на корабле была такая грязь, стоял такой смрад, что у людей спирало дыхание. Матросы работали полуголыми, а капитан Мобс благодарил бога за тихую погоду, позволявшую вести работу непрерывно. Бочка за бочкой наполнялась драгоценной жидкостью, они выстраивались тесными рядами в трюме, и когда один ряд был закончен, начинал заполняться другой. Корпус «Сигалла» оседал все глубже, а мягкий пассат колыхал на океанских волнах останки убитых великанов, вокруг которых толпились глубинные хищники, деля между собой то, что для людей оказалось негодным.

Истекавшие потом, заляпанные жиром матросы скрашивали часы работы всяческими рассказами, связанные с их теперешним занятием. Главным героем этих рассказов, был кашалот, легендарный колосс, который, разъярившись, мог потопить даже корабль. Эрик Свенсон говорил, что в молодости знавал одного старого китобоя, который своими глазами видел знаменитого «кусаку» — новозеландского Тома. О новозеландском*» Томе слагались песни и легенды. Этого лихого кашалота никто не мог поймать. Его спина была утыкана гарпунами и напоминала спину ежа. Однажды несколько судов общими силами пытались его одолеть, но он в мгновение ока разбил и разнес в щепки девять лодок, убил четырех человек, а остальных обратил в бегство.

…Наконец работа была окончена. С полным грузом «Сигалл» пустился в обратный путь. Матросы основательно надраили палубу, выстирали одежду и почистились. Охотники завалились на койки и стали отсыпаться, а капитан Мобс, забравшись в свою каюту, заранее подсчитывал барыши. Доля трех погибших матросов достанется ему, а что касается исчезновения молодого Першмена, судовой журнал даст исчерпывающие объяснения тем, кого это заинтересует. Пусть лунатики не ходят в плаванье… Итак, все в порядке.

2

Ако радовался. К нему вернулась прежняя беспечность и, подобно резвому мальчугану, с веселой улыбкой на лице, проводил он день за днем. Работа, которую ему поручали, конечно, не стала ни легче, ни интереснее, но теперь Ако выполнял ее охотно: белый повелитель, которому повиновалась вся команда, сказал, что они возвращаются домой, — если Ако будет хорошо работать и слушаться, то они по пути завернут на Ригонду и высадят его на берег, но если он опять заерепенится, как в начале плавания, тогда они увезут его с собой на чужую землю. Нет, Ако больше не манили никакие чужие земли, он уже хлебнул горя и хотел попасть обратно на свой родной остров, где никто его не бил, не ругал и не заставлял делать неприятное. Поэтому он изо всех сил старался угодить своим повелителям.

— У этой обезьяны все же есть голова на плечах, — заметил однажды нехотя Гопкинс. — Со всякими людьми приходилось плавать, да и выдрессировал я не одну дюжину молодых матросов, но никто из них так быстро не схватывал нужных приемов и не усваивал наших премудростей, как этот. Посмотрите, как он вяжет якорный узел, будто паяет. Сдается мне, что у него уже есть определенное понятие о назначении каждого паруса. Если бы такой детина понимал человеческий язык да имел бы белую кожу, из него нетрудно было бы сделать первостатейного боцмана.

— Скот остается скотом, — пробурчал капитан Мобс. — То, что вы видите, всего только обезьянье подражание — это он умеет. Не пытайтесь найти в его поступках какого-нибудь смысла, представления о существе дела. Тогда, выходит, и попугай понимает, что говорит, когда он повторяет человеческие слова. То, что вы принимаете за его разум, всего только инстинкт, чутье животного. Сотни, а может быть и тысячи лет его предки жили в том узком мире понятий и представлений, где даже не подозревают о существовании самых простых вещей. Эта врожденная узость сознания по наследству переходит из поколения в поколение, определяя строение мозга грядущих поколений. И его мозг, конечно, не может отличаться от мозга своих предшественников, хотя бы в чисто физическом отношении. Но если кладовая его мудрости столь мизерных размеров, куда же ему девать все новые понятия, которые больше не помещаются в закромах его ума? В настоящее время там еще есть немного места, поэтому он кое-что еще может усвоить. Когда все закоулки мозга будут заполнены, вы и силою не впихнете туда ничего нового.

Ако ничего не знал об этих философских беседах относительно его особы, но если бы и знал, то ничуть не обиделся бы на скептическое заключение капитана Мобса. Белые люди могли думать о нем, что угодно, хорошее или дурное — у него тоже было свое мнение о них, свое заключение, настолько дурное, что его нельзя было высказывать другим. А то белые люди разгневаются и изобьют его плетью. Мало приятного, когда тебя бьют, поэтому лучше молчать и притворяться, будто ты думаешь то, что приятно другим. Инстинкт самосохранения научил Ако хитрости. Неужели белые действительно думают, что ему по душе эта тяжелая, однообразная работа, которую он выполняет так прилежно? Нет, он хочет только вернуться обратно на свой остров, поэтому и обманывает белых. О, они просто несусветные глупцы, если верят в покорность Акогв его кротость и прилежание. Если хочешь изловить живую птицу, к ней нельзя приближаться с шумом и напрямик, — надо подкрадываться тише дуновения ветра, ползти по земле, прячась под банановыми листьями, иначе птица разгадает твой замысел и, взмахнув крыльями, улетит. Такой же пугливой птицей были и белые люди. Ако делал все, чтобы не спугнуть ее, пока не подберется вплотную и не схватит. Там, в лагуне Ригонды, он больше не станет скрывать своих мыслей и намерений. Не может же быть, чтобы белые люди вовсе не сошли на берег. А тогда уж Ако позаботится, чтобы они не смогли уехать, чтобы ни один белый не вернулся на Чужую землю и не рассказал бы другим белым, где находится счастливая земля Ригонда. Только тогда племя Ако обретет мир и свободу от этих злобных чужеземцев.

Время от времени он взбирался на мачту и смотрел на горизонт. Там"ничего не было видно.

— Скоро мы будем дома? — спрашивал Ако моряков.

— Скоро, — отвечали те, ухмыляясь. — Потерпи еще пару дней, и увидишь берега своего острова.

Ако терпеливо ждал. Однажды утром он завидел вдали верхушки пальм, но корабль прошел мимо, и все вели себя так, будто никаких пальм и не было. Тогда Ако спросил, почему белые люди не поворачивают корабль к берегу.

— Это не твой остров, — отвечали ему. — Ты не здесь жил.

— А теперь будет мой остров? — спросил Ако.

— Ага, теперь твой. Мимо не пройдем.

В море стали попадаться другие корабли, и больше и меньше «Сигалла», но они, казалось, не замечали друг друга, и каждый шел своею дорогой. На некоторых было по три мачты с парусами, у других только одна короткая толстая мачта, которая дымила, будто ее жгли. У таких кораблей вовсе не было парусов, и Ако не мог понять, каким образом они двигались вперед.