За стенами собачьего музея - Кэрролл Джонатан - Страница 22

Моя мама страшно любила всякие семейные забавы. К тому же ей страшно нравились Жюпьены — они были очень милыми людьми и к тому же французами, что придавало им некий налет экзотичности. Поэтому мы частенько устраивали совместные пикники и вместе ходили купаться летом… Все это меня вполне устраивало, если в подобных мероприятиях принимал участие Марк.

В разгар зимы в Виннипеге так холодно, что обычно даже снег не идет. Но однажды в январе у нас вдруг поднялась самая настоящая манитобская метель, и город будто вымер. Оставалось лишь дожидаться ее окончания да играть в снежки. Наконец мать решила, что мы должны отправиться покататься с гор на санках и отправила меня к Жюпьенам узнать, не захотят ли они к нам присоединиться. Я шла к их дому медленно, как только могла, поскольку ужасно боялась поскользнуться и упасть. Вдруг бы он в это время как раз смотрел в окно, что бы он обо мне подумал? А если даже и не смотрел бы в окно, а просто открыл мне дверь и увидел, что я с ног до головы в снегу? На начальной стадии любви ходить нужно как можно осторожнее. А стремглав бежать по траве, чтобы броситься в объятия любимому можно только гораздо позже — когда будешь твердо уверена, что его не рассмешит, если ты споткнешься на бегу.

Я не упала, и это было очень удачно, потому что дверь мне открыл сам Марк. И к тому же он улыбался! Я подуала: «О, Боже, Боже, это ведь он мне улыбается. Он рад, потому что это пришла я». Но только я собралась что-то сказать, как заметила в его руках журнал комиксов, к чтению которого ему, похоже, не терпелось вернуться.

— А, Клэр. Тебе чего?

Тут откуда-то из глубины дома послышался голос его матери. Она спрашивала, кто пришел, и в ответ Марк произнес фразу, которая едва не разрезала меня пополам:

— Да это просто Клэр, ма.

К счастью, миссис Жюпьен тут же выбежала в прихожую и поскорее затащила меня в дом. Марку она бросила по-французски что-то похожее на упрек, но это было только хуже. От полной катастрофы мой визит спасло только то, что он не ушел, а остался стоять возле меня в прихожей. По-видимому, он просидел дома весь день и по-своему был рад увидеть хоть кого-то постороннего, пусть даже и «просто Клэр».

Я торопливо сказала, что мама послала меня узнать, не хотят ли они пойти с нами покататься с гор на санках. По лестнице сверху как раз спустились близняшки и, узнав, в чем дело, тут же с радостью ухватились за идею. Миссис Жюпьен тоже обрадовалась, но Марк закатил глаза так презрительно, будто катание с гор было наиглупейшей затеей на свете. Я уже хотела было сказать, что это не я придумала, но было поздно, поскольку миссис Жюпьен уже принялась гонять всех взад и вперед: и куда мол задевали одежду, и где стоят санки, и Марк пойди скажу отцу, что мы уходим. Он, деланно зевнув, повернулся и отправился на поиски мистера Жюпьена, я а стояла, влюбленная и несчастная одновременно.

На улице все еще шел снег. Одна моя половина больше всего хотела зарыться в него и, впав в спячку, пролежать в сугробе до тех пор, пока я не стану взрослой и красивой, и тогда уж Марку просто ничего не останется, кроме как влюбиться в меня. Другая же половина испытывала возбуждение: как-никак, он все же пойдет с нами, и, что бы там ни было, следующие несколько часов я смогу побыть в его обществе.

Спеша обратно домой, я старалась придумать, чем бы этаким произвести на него впечатление. Может, выпендриться и отколоть что-нибудь опасное? Или почаще восхищаться им и делать вид, что потрясена его подвигами? Как мне хотелось бы быть хоть чуть-чуть постарше. Я уже понимала, что, чем ты старше, тем лучше понимаешь, как вести себя с людьми, которых любишь. Влюбленные в меня мальчишки-одноклассники обычно или щипали меня за руки, или обзывались, но это просто потом, что не знали, как еще выразить свои чувства ко мне. Н я была достаточно умна и понимала, насколько это неуместно. Но что же тогда правильно! Как дать понять человеку, что ты его любишь, не выглядя при этом глупо? Как сделать это так умно, чтобы человек проникся ответным чувством?

Через полчаса обе наши семьи встретились на улице и отправились к холму, с которого все окрестные ребятишки обычно катались на санках. Была самая середина дня, но уже начало темнеть, а падающий снег превращал день в сумерки. В общем-то погода стояла довольно приятная, вот только, чтобы не так мерзло лицо, идти приходилось с опущенной головой.

Я шла с Приской и Нинон, которые весело болтали о разных разностях и наших общих знакомых. Марк с «мужчинами» шел впереди, а наши матери — в нескольких шагах позади них. Все громко переговаривались и много смеялись. Отец рассказывал мистеру Жюпьену историю о том, как однажды он попал в пургу. Я слышала ее от отца много раз, поскольку это была любимая моя история, но сейчас она казалась мне чересчур длинной, скучной и страшно раздражала.

Обычно дорога до холма занимала минут десять, но сейчас из-за глубокого снега и неспешной ходьбы мы добрались до места только через полчаса. Когда наша компания подошла к холму, я не выдержала и бросилась вверх по склону, таща за собой санки. Ничего удивительного. Ведь все с самого начала шло вкривь и вкось. Теперь мне больше хотелось уже не того, чтобы рядом был Марк, а ощущения скорости, бьющего в лицо ветра и того ощущения безопасности пополам со страхом, которое обычно испытываешь, съезжая с горы на санках или прыгая с вышки в бассейн.

Ноги увязали в свежевыпавшем пушистом снегу, и, взбираясь на холм, я раза два чуть не упала. Но мне было уже практически все равно, потому что я ему не нравилась и никогда не понравлюсь, и навсегда останусь для него «просто Клэр», так какое имеет значение, как я карабкаюсь по склону и глупо ли при этом выгляжу? Лучше всего было бы сейчас сбежать от всех, в том числе и от него, и остаться наедине с ветром, снегом и надвигающейся темнотой. Может быть, если повезет, случится какое-нибудь чудо — я унесусь в эту темноту и больше меня никогда не увидят. Все обезумеют от горя, и хоронить им придется пустой гроб. Марк будет стоять у моей могилы и плакать…

— Клэр, подожди! Подожди!

Я услышала его голос, и даже не сразу поверила, что он действительно зовет меня. Поэтому, совершив первый в своей жизни взрослый поступок, я не обернулась и продолжала карабкаться вверх.

— Клэр, да погоди же ты!

За спиной я услышала его шаги и остановилась как вкопанная. Я тяжело дышала, а сердце билось, как колокол.

— Ты что, не слышишь, как я тебя зову? Давай съедем вниз вместе.

Даже не помню, как я проделала остаток пути до вершины. Я добралась туда, чуть отстав от Марка, но только потому, что тащила за собой санки. Может, он и хотел скатиться с холма вместе со мной, однако помочь с санками не предложил.

На холме было еще несколько человек. Сверху нам было видно, как наши семьи медленно ползут вверх по склону и весело смеются, когда кто-нибудь из них падает.

Мы с Марком несколько мгновений простояли молча глядя на них. Потом он повернулся ко мне и спросил:

— Слушай, знаешь такую девочку — Элейн? Она учится в седьмом классе. Ну, такая, с длинными светлыми волосами?

Я не была знакома с этой Элейн, но мне хватило ума сообразить, что Марк выдает мне свою тайну: его интересует эта девочка, и он как бы невзначай хочет знать о ней побольше. Знала я и то, что мне этот его интерес никак помочь не может. Но ведь в тот день он не только впервые как бы признал мое существование. Он по-своему нравился мне, и это поразило меня больше всего.

Я ответила, что, если он хочет, я могу порасспрашивать подруг, но он отказался, мол, не надо, не бери в голову.

И тут, как по мановению волшебной палочки, вдруг прекратился снегопад. Раз — и нет его, в общем, что-то в этом роде. Мы с Марком растерянно оглянулись, как будто ожидая, что вокруг нас все еще продолжают падать белые хлопья. Но нет, снег действительно идти перестал.

Что ж, делать было нечего, я установила санки и спросила, готов ли он ехать.