Страна смеха - Кэрролл Джонатан - Страница 27

Мы вяло обменивались колкостями, пока Саксони не замерла, увидев что-то у меня за спиной. И не просто замерла, а оцепенела — ну вылитая ледяная скульптура.

— Милое местечко для пикника.

Я понял, кто это.

— Привет, Анна.

Теперь на ней была белая футболка, новенькие хлопчатые штаны цвета хаки и те же потрепанные кеды: милашка, да и только.

— Чем это вы тут занимаетесь?

Как она узнала, что мы здесь? Случайность? Насколько я знал, единственный, кто нас видел, — священник, и это было всего несколько минут назад. Даже если он позвонил ей, как она добралась так быстро? На ракете?

— Да так, кое-какими изысканиями. Томас догадался, откуда ваш отец брал имена персонажей для «Анны на крыльях ночи», и привел меня показать.

Моя голова провернулась на шее, как у Линды Блэр в «Экзорцисте»[61]. Это я догадался?

— И вы удивлены?

— Удивлены? Ах, этому? Да. То есть нет. М-м-м, то есть да, пожалуй. — Я пытался понять, зачем Саксони врет. Хочет в наилучшем свете выставить меня перед хладнокровными очами Анны?

— И кого вы навещаете? Герта Инклера? Папа же так нигде его и не использовал.

— Да, мы знаем. Человек, обошедший весь мир. Он действительно это сделал?

Улыбка сползла с ее лица. И в щелочках сузившихся глаз сверкнула такая злоба!..

— Где вы про это слышали?

— «Железнодорожные станции Америки».

От моего ответа она не просияла, отнюдь. Мне вспомнилось, как она вела себя с Ричардом Ли несколько дней назад в лесу. Но сейчас это был не адский гнев, описанный Дэвидом Луисом, а скорее леденящая злоба.

— Местная библиотекарша дала мне книгу, которую любил читать ваш отец. Про железнодорожные станции Америки. Когда я листал ее, то обнаружил на полях его пометки с описанием Инклера. Если хотите взглянуть, она у меня дома.

— Я смотрю, вы уже рьяно взялись за дело. А что, если я не санкционирую биографию?

Она взглянула мне прямо в лицо, затем через мое плечо стрельнула глазами в Саксони.

— Если вы не собирались давать разрешение, почему же были так любезны с нами все это время? Дэвид Луис описывал вас как чудовище.

Милая Саксони! Тактичная, чуткая, всегда находит в нужное время нужный комплимент. Прирожденный дипломат.

Меня подмывало закрыть голову руками, уберечься от битвы титанов — которая, как это ни удивительно, так и не разгорелась. Анна шмыгнула носом, сунула руки в карманы и закивала, словно китайский болванчик. Вверх — вниз, вверх — вниз…

— Вы правы, Саксони. Есть у меня такая слабость — людей поддразнить. Я хотела посмотреть, на сколько вас хватит. Когда же вы устанете наконец от моих маленьких хитростей и попросите разрешения открытым текстом.

— Ну хорошо. Так можно? — Мне хотелось, чтобы вопрос звучал твердо, убежденно, но он выполз из горла так, словно боится дневного света.

— Да, можно. Хотите писать книгу — пожалуйста. Я помогу вам всем, чем сумею, если вы не слишком рассердились на меня. Уверена, что смогу вам кое-чем помочь.

Меня захлестнуло торжество, и я обернулся к Саксони увидеть ее реакцию. Она улыбнулась, подобрала белый камешек и бросила мне в коленку.

— Ну, мисс Лихачка?

— Что «ну»? — Она повторила бросок.

— Ну, полагаю, дело улажено.

Я снова взял ее за руку. Она сжала мою ладонь и улыбнулась. Потом улыбнулась Анне. Дочь Франса стояла во всей своей обворожительности, но этот момент существовал для Саксони и для меня, и хотелось, чтобы Саксони знала, как я рад происшедшему и тому, что она здесь со мной.

Глава 8

— Осторожнее! Тут на ступеньках шею можно сломать. Одно из любимых несдержанных обещаний отца — когда-нибудь починить эту лестницу.

У Анны был фонарик, но она шла впереди Саксони, а та — передо мной. В результате я видел лишь слабые желтые отсветы, мелькавшие вокруг да около их ног юркими змейками.

— Почему во всех подвалах пахнет одинаково? — Я оступился и машинально оперся о стену. Та была сырой и крошилась. Мне вспомнился запах в лесном домике Ли.

— Как пахнет?

— Душок — ну точно в раздевалке, когда вся команда наплещется в душе.

— Нет, это чистый запах. В подвалах пахнет таинственно и скрытно.

— Таинственно? Как что-то может пахнуть таинственно?

— Ну уж по крайней мере раздевалкой здесь точно не пахнет!

— Погодите, вот и выключатель.

Щелчок — и большую квадратную комнату залил желтый, оттенка мочи, свет.

— Томас, береги голову, потолок тут низкий.

Пригнувшись, я осмотрел подвал. В углу маячила по-казарменному темно-зеленая печь. Стены — грубо и неровно оштукатурены. Пол — такой грязный, что еще чуть-чуть, и его можно было бы назвать земляным. Помещение пустовало, не считая связок старых журналов. «Маскарад», «Диадема», «Кругозор», «Сцена», «Джентри» — я никогда о таких не слышал.

— Чем ваш отец тут занимался?

— Потерпите минуточку, сейчас покажу. Идемте дальше.

Когда она сдвинулась с места, я наконец заметил дверной проем, очевидно, ведущий в другую комнату. Щелчок выключателя, и мы вошли следом.

Там висела классная доска, примерно три на шесть футов, и сбоку — коробочка для мела, полная новеньких белых мелков. Я сразу почувствовал себя как дома, с трудом удержался от того, чтобы подойти к доске и расписать схему предложения.

— Вот здесь начинались все его книги. — Анна взяла мелок и стала рассеянно чиркать посреди доски. Довольно небрежный, без особого сходства, портрет Снупи из комикса «Пинатс»[62].

— Но вы, кажется, говорили, что он работал наверху?

— Да, но только после того, как набросает всех персонажей здесь на доске.

— И так для каждой книги?

— Да. Он пропадал тут целыми днями, создавая свой следующий мир.

— Как? Каким образом?

— Он говорил, что всегда отталкивался от главного персонажа, намечал его заранее. Для «Страны смеха» это была Королева Масляная, мать Ричарда Ли. Ее имя он писал в самом верху доски и ниже начинал перечислять остальных.

— Имена реальных людей или вымышленные?

— Реальных людей. Он говорил, что если сначала подумает о реальных людях, то те их черты, которые нужно использовать, сами приходят на ум.

Она вывела на доске «Дороти Ли», а ниже «Томас Эбби», и вправо от обоих имен прочертила стрелки. Затем рядом с первым именем написала «Королева Масляная», а рядом с моим — «Биограф отца». Ее почерк не имел ничего общего с отцовским — он был неровный и неаккуратный; в моей практике такие встречаются через сочинение, и при проверке я не премину высказать свое «фе».

Под строчкой «Томас Эбби — Биограф отца» Анна вывела: «Знаменитый отец, учитель английского, умный, неуверенный, многообещающий, сила?».

Я нахмурился.

— Что еще за «сила?»?

Она отмахнулась от вопроса:

— Подождите. Я делаю так, как делал отец. Если он чего-нибудь точно не знал или не был уверен, станет ли использовать, то помечал вопросом.

— А прочие эпитеты — это тоже обо мне? Неуверенный, многообещающий…

— На месте отца я бы написала, как я вас ощущаю и какие ваши качества кажутся мне достаточно интересными, чтобы использовать в книге. Это же просто мои впечатления. Вы ведь не сердитесь?

— Кто, я? Не-е-ет. Вовсе нет. Не-е-ет. Ни…

— Ну хватит, Томас, мы уже поняли.

— Не-е-ет. Не…

— Томас!

Анна взглянула на Саксони. Пожалуй, она мне не поверила.

— Он что, действительно рассердился?

— Ну что вы. Наверно, его просто задело «неуверенный» — и насчет знаменитого отца.

— Не забывайте только, что я — это я, а не мой отец. Если бы он захотел вас использовать, то мог бы увидеть в вас что-то совсем другое.

— Серьезно, Анна, мне кажется, это было бы хорошим началом для биографии. В прологе я бы просто описал, как ваш отец спускается по этим скрипучим ступеням, включает свет и начинает работать над одной из своих книг — рисует на доске такую вот схему. То есть все первые несколько страниц будут началом и его книги, и моей. Что скажете?