Страна смеха - Кэрролл Джонатан - Страница 2

Я сел в машину, так как знал, что отец хочет этого, и впервые прочел книжку от корки до корки. Когда и через год я отказывался отложить ее в сторону, мать пригрозила, что вызовет доктора Кинтнера (моего психоаналитика, берущего по сто долларов за минуту) и скажет ему, что я «неадекватен». Как всегда в те дни, я пропустил ее слова мимо ушей и перевернул следующую страницу.

«Страну ту освещали очи, что видят свет, незримый прочим».

Я думал, эту строчку знает весь мир. Я постоянно мурлыкал ее тихим задушевным голосом, каким дети говорят-поют про себя, когда они одни и счастливы.

Поскольку я никогда не испытывал нужды в розовых зайчиках и плюшевых собачках для защиты от ночных призраков и пожирателей детей, мама в конце концов позволила мне держать книжку при себе. Наверное, она обижалась, что я никогда не просил ее почитать «Страну смеха» вслух. Впрочем, в отношении этой книжки я успел стать таким эгоистом, что не хотел делиться ею с чужим голосом.

Я втайне написал Франсу письмо, единственное за всю мою жизнь письмо поклонника, и был вне себя от радости, получив ответ:

Дорогой Томас,

Глаза, что светят в той стране,

Тебя увидели. Спасибо.

Твой друг,

Маршалл Франс.

В школьные годы я вставил это письмо в рамочку и до сих пор иногда смотрел на него, если нуждался в дозе душевного спокойствия. Буквы были мелкие и сильно наклонены вбок, хвосты всех «у» и «р» свешивались далеко за строчку, а соединительные штрихи между буквами в слове часто отсутствовали. На почтовом штемпеле я прочел: «Гален, штат Миссури» — там Франс прожил большую часть своей жизни.

Кое-какие подобные мелочи мне о нем разузнать удалось. Не мог же я не поиграть в сыщика-любителя. Он умер от сердечного приступа в возрасте сорока четырех лет, был женат и имел дочь по имени Анна. Он ненавидел известность и после успеха своей книжки «Горе Зеленого Пса», можно сказать, исчез с лица земли. Какой-то журнал опубликовал статью о нем с фотографией его галенского дома. Это был один из тех огромных викторианских монстров, каких немало нашлепали в свое время посреди самой что ни на есть средней Америки. Когда я вижу подобные дома, всегда вспоминаю отцовский фильм, где парень возвращается с войны лишь для того, чтобы умереть дома от рака. Поскольку основное действие разворачивалось в гостиной и на веранде, отец прозвал картину «Раковый дом». Фильм сделал огромные сборы и был выдвинут на очередного «Оскара».

В феврале — месяце, когда самоубийство представляется мне наиболее заманчивым, — мы проходили Эдгара По, и это помогло мне решиться хотя бы попросить отпуск на следующую осень, пока с моими мозгами не стряслось чего-нибудь непоправимого. Одному заурядному болвану по имени Дэвис Белл предстояло выступить с докладом по «Падению дома Ашеров». Он вышел к доске и произнес следующее (цитирую дословно):

— «Падение дома Ашеров», произведение Эдгара Аллана По, который был алкоголиком и женился на своей младшей двоюродной сестре. — (Это я сообщил им несколько дней назад в надежде разжечь любопытство. Продолжаю.) — …женился на своей младшей двоюродной сестре. Этот дом, то есть рассказ, посвящен этому дому швейцаров… [8]

— Которые падают? — подсказал я, рискуя выдать сюжет его одноклассникам, тоже не читавшим рассказа.

— Да, которые падают.

Пора уходить.

Грантэм сообщил мне, что мое заявление удовлетворено. Благоухая, как всегда, кофе и кишечными газами, он положил мне руку на плечи и, подталкивая к двери, поинтересовался, на что я собираюсь употребить эти «небольшие каникулы».

— Подумываю написать книгу.

Я не смотрел на него, опасаясь, что выражение его лица будет таким же, как было бы у меня, если бы кто-нибудь, ну, вроде меня поделился замыслом написать книгу.

— Это же здорово, Том! Может быть, биографию твоего старика? — Он приложил палец к губам и театрально огляделся — и у стен, мол, бывают уши. — За меня не беспокойся. Ни одной живой душе, обещаю! Знаешь, нынче это очень модно: как оно в действительности смотрелось изнутри, и все такое. В общем, когда книга выйдет, с тебя экземпляр с автографом.

Да, пора уходить.

Остаток зимнего триместра пролетел быстро, и пасхальные каникулы наступили как-то даже слишком скоро. За выходные я несколько раз испытывал искушение сыграть отбой, поскольку прыжок в неизвестное с проектом, к которому я даже не представлял, как подступиться, не говоря уж завершить, вовсе не вдохновлял. Но мне уже наняли подмену, я купил маленький фургончик для поездки в Гален, а ученики явно не удерживали меня за фалды. И мне подумалось, что при любом раскладе не повредит убраться подальше от типов наподобие Дэвиса Белла и Пердуна Грантэма.

Потом стали происходить странные вещи.

Как-то днем я рылся в одном букинистическом магазинчике и вдруг увидел на прилавке «Персиковые тени» издательства «Алекса» с оригинальными иллюстрациями Ван-Уолта. Эту вещь почему-то давно не переиздавали, а я так ее и не читал.

Я нерешительно подошел и, вытерев ладони о брюки, взял книгу со священным трепетом. В углу лавки я заметил тролля, которого словно окунули в тальк. Тролль не сводил с меня глаз:

— Великолепный экземпляр, правда? Заходит кто-то с бухты-барахты, да возьми и вывали книгу на прилавок. — У него был южный акцент, а сам он напомнил мне персонажа, который живет со своей мертвой мамой в прогнившем особнячке и спит под москитной сеткой.

— Чудесный. Сколько стоит?

— Ох, видите ли, книга уже продана. Изрядная редкость. Вы знаете, почему ее нигде не найти? Потому что Маршаллу Франсу она не нравилась, и в свое время он не позволил больше ее переиздавать. Да, чудак был этот мистер Франс.

— А вы не скажете, кто ее купил?

— Нет, я эту женщину никогда раньше не видел, но вам повезло: она сказала, что придет забрать книгу… — он взглянул на часы, и я заметил, что это золотой «картье», — где-нибудь около одиннадцати, уже совсем скоро.

Женщина. Я обязательно должен заполучить «Персиковые тени», и она продаст их мне, сколько бы это ни стоило. Я спросил, нельзя ли посмотреть книжку, пока не придет покупательница, и продавец ответил, что не видит причин, почему бы и нет.

Как и все написанное Маршаллом Франсом, произведение затянуло меня с головой, и на время я отключился от мира. Какой язык! «Тарелки ненавидели столовое серебро, которое, в свою очередь, на дух не переносило стаканы. Они пели друг дружке суровые песни. Дзынь. Трень. Звяк. И такая низость три раза в день». Персонажи были тебе совершенно в новинку, но стоило повстречаться, и ты уже удивлялся, как это раньше обходился без них. Словно последние кусочки головоломки, встающие в самую середину.

Дочитав, я скорее вернулся к особенно полюбившимся местам. Таких было немало, так что когда у дверей звякнул колокольчик и кто-то вошел, я постарался не обращать внимания. Если пришла она, это могло закончиться отказом продать книгу, и мне бы не представилось другой возможности ее почитать, и потому я хотел проглотить как можно больше, прежде чем произойдет конфронтация.

Пару лет я коллекционировал авторучки. Однажды на блошином рынке во Франции я увидел, как какой-то человек передо мной взял с лотка одну ручку и стал рассматривать. По шестиугольной звезде на колпачке я сразу понял, что это «монблан». Старый «Монблан». Я замер как вкопанный и начал повторять про себя: «ПОЛОЖИ ЕЕ, НЕ ПОКУПАЙ!» Но тщетно — человек приглядывался к ней все внимательней. Тогда мне захотелось, чтобы он умер тут же на месте, и я смог бы вынуть ручку из его окоченевших пальцев и купить сам. Он все стоял спиной ко мне, но моя ненависть была так сильна, что, должно быть, его проняло: он положил ручку, бросил испуганный взгляд через плечо и поспешно удалился.

Первое, что я увидел, оторвавшись от книги Франса, была приятной формы задница, обтянутая джинсовой юбкой. Должно быть, она. ПОЛОЖИ КНИГУ, НЕ ПОКУПАЙ! Я старался прожечь взглядом юбку и кожу под ней, до самой души, где бы та ни находилась. ИДИТЕ ПРОЧЬ, МАДАМ! ЗАКЛИНАЮ ВАС УБРАТЬСЯ ПРОЧЬ И ОСТАВИТЬ КНИГУ ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ!