По ту сторону безмолвия - Кэрролл Джонатан - Страница 36

— Потому что так оно и было — мы трахались. Трахнись — сильно, быстро, дойди до конца и слезай. Мужчины любят трахаться. Трахаться и кончать. Именно так я хотела поступить с Марком — трахнуть его так, как ему еще никогда не доводилось, а потом исчезнуть в клубах дыма. Мечта осуществилась, а спустя миг исчезла, с нее даже позолота облететь не успела. Пусть он запомнит меня навсегда. Запомнит единственную ночь на заднем сиденье своей новой машины, когда ему, наконец, удалось трахнуть Лили Винсент, и она оказалась настоящим фейерверком.

— И ты показана ему фейерверк?

— Еще какой! Едва мы приехали на место, я оседлала его и разделась как можно сексуальнее. Когда он тянулся, чтобы дотронуться до меня, я не позволяла, потому что хотела, чтоб он раскалился, как кукуруза в горячем масле. Знаешь, как она шипит и скачет по сковороде перед тем, как взорвется и станет попкорном. Я хотела, чтобы Марк извивался на сиденье и сходил с ума от желания. Я хотела, чтобы кто-то меня хотел! И он захотел.

— Ты была великолепна?

— Да.

— Ты завелась?

— Немного, ближе к концу. Но нет, не особенно. Слишком все походило на гимнастику. Я слишком старалась, чтобы он возбудился и думал, что сводит меня с ума.

— Я ревную.

Я услышал, как Лили повернулась. Она вдруг заговорила высоким и взволнованным голосом:

— Правда? Почему? Это было так давно, к тому же я все время притворялась.

— Потому что ревность — та же алчность. Я хочу иметь все и никогда ни с кем не делиться. Иногда, когда я думаю о тебе, я ревную тебя к твоим бывшим любовникам, к тому, что они с тобой делали.

Я бы хотел вернуться в прошлое и отнять у них все поцелуи и траханья, забрать все себе.

— Как здорово, Макс. Я никогда так на это не смотрела.

— А я смотрю. Продолжай, фейерверк.

— Ну, мы сделали это пару раз, и, думаю, я была на высоте. Ты спрашивал, хорошо ли мне было, и я сказала — немного, но это неправда. Было очень хорошо, потому что я полностью отдалась происходящему. Я лизана Марка, целована его, обнимала и стонала. Поначалу я думала: «Как еще его завести, отчего еще он готов будет завыть на луну?» Но такие вещи захватывают, даже если ты всего лишь разыгрываешь спектакль. Мне понравилось, и мне действительно стало хорошо… Совершенно выбившись из сил, мы оделись и сидели молча, не говоря ни слова. Я медленно сосчитана до ста и сказала, что хочу, чтобы он теперь ушел и оставил меня здесь. Я одна пойду пешком по городу к своей машине. Марк был ошеломлен. Уйти? Как я могла такое сказать после того, что между нами произошло? Я стала терять терпение, мне хотелось выйти из машины и снова остаться одной. Марк говорил, что любит меня, и потом, разве я могла бы так чудесно заниматься любовью, если бы ничего к нему не испытывала? Я не ответила, но начата злиться, хотя сама заварила кашу. Марк в отчаянии спрашивал, может, дело во времени? Все произошло так быстро и спонтанно, может, мне просто нужно время, чтобы разобраться в себе? Хорошо, что он подкинул мне повод уйти, я была не в настроении и не в форме, сочинить какой-нибудь предлог мне бы не удалось. Да, ты прав, Марк, я в растерянности, я хочу побыть одна и подумать. Он успокоился. Я все спрашиваю себя, что бы случилось, если бы он тогда сказал «нет». Просто проявил силу и категорически настоял на том, чтобы я осталась с ним до утра. Но душка Марк Элсен этого не сделал. Он вышел из машины и торопливо обежал ее, чтобы открыть мне дверцу. Мы поцеловались на прощание. Он притянул меня к себе и посреди большой пустой автостоянки прошептал: «Что происходит. Лили?» Вопрос в яблочко, ведь я понятия не имела, что и приехала в надежде найти дорогу домой. А может быть, я все-таки знала, что происходит: я распадалась на части со скоростью света. Я оттолкнула его и побежала прочь. Марк окликнул меня, но, когда я не остановилась, проорал: «Если я тебе нужен, я буду завтра в магазине!» Да, он был мне нужен. Мне нужны были все люди на свете — чтобы они держали такую огромную сетку, в которую ловят людей, когда они во время пожара прыгают из горящих зданий. Но было уже слишком поздно.

— Почему? Почему слишком поздно?

— Потому что к тому времени я зашла так далеко, что прыгала со всех углов крыши разом, а не только с одного. Чтобы меня поймать, никаких сеток не хватило бы… После пробежки мне полегчало. Мне даже на полсекунды подумалось, не пойти ли домой и не попроситься ли у папы переночевать. Вот смех-то! Домой, в милый темный дом… Я чувствовала, как теплая сперма Марка сбегает по внутренней стороне бедра. Подумала о детях. О всех малютках-Марках, которых никогда не будет. Из меня не выйдет на свет ни один ребенок. Болезнь и рубцы положили этому конец. Еще одна возможность упущена, сколько еще осталось? Я так давно не думала о детях. Я приехала в город, где провела детство, но теперь бежала от него, от своей жизни, бежала из жизни, зная, что бежать некуда. Мне было так больно… Я мчалась и мчалась. От школы до бара около трех миль, но я и не заметила, как их пробежала. Задыхаясь, прыгнула в машину и завела мотор. Она дернулась назад и стукнулась об ограждение, потому что я забыла поставить на нейтральную передачу, когда выключала. Толчок меня испугал, и я немного опомнилась. Стала тереть руками лицо, пока не почувствовала, что у меня горят щеки. Потом снова завела машину и медленно выехала со стоянки… Когда я уезжала, еще не рассвело, но уже пели птицы. Проезжая мимо знакомых мест, я заплакана. Я прощалась с ними. Прощай, библиотека, Бивер-колледж, дом Мэрилин Зодда. Иные из них сыграли в моей жизни важную роль, другие — лишь эпизод. И все они вот-вот исчезнут навсегда. Я знала, что никогда не вернусь, значит, все, конец. Пока. «Говард Джонсон». Я на самом деле опустила стекло и помахала рукой дурацкому ресторану! Пока, жареные мидии и сигареты после школы с Мэрилин и Линдой Джонс в нашей любимой кабинке. Худышка Джонс. Прощай, прощай, прощай. Бум — конец гленсайдовским денькам. Я вырулила на шоссе и поехала прочь… А через час машина заглохла. Из-под капота повалил дым, и — пуф! — она остановилась. Совершенно спокойно я откатила ее к обочине и выключила зажигание. Утро стояло прекрасное. Я вылезла и стояла рядом с машиной, глядя, как солнце поднимается над подернутыми голубой дымкой полями. Движения на шоссе почти не было, но не беда, мне пока не хотелось голосовать. Я предположила, что «опелю» крышка, а значит, мне придется снова пускаться в путь каким-то иным способом. Я чувствовала полную опустошенность… Рядом затормозил грузовик, и водитель подвез меня до следующего городка. Я уговорила механика с заправочной станции съездить взглянуть на мою машину. Удивительно — оказалось, всего лишь лопнул ремень вентилятора, ремонта на девять долларов. К тому же запасной ремень у механика был с собой в фургончике. Мне бы следовало прийти в восторг, но я просто тупо молчала, даже не находя слов. Наверно, он подумал, что я зомби. Зомби, который внезапно проголодался. Пока механик трудился над машиной, я спросила, есть ли в городке место, где можно хорошо позавтракать. Он посоветовал «Гарамонд-гриль».

— Гарамонд? Гарамонд, Пенсильвания? — Вот оно: оттуда похитили Брендана Уэйда Майера.

— Ты знаешь этот городок?

— Нет, но знаю, что ты там сделала.

— Что ты имеешь в виду?

— Гарамонд. Анвен и Грегори Майеров и их сына Брендана, которому сейчас примерно девять с половиной. В последний раз его видели в коляске у входа в магазин в Гарамондском торговом центре. Я знаю, что ты сделала, Лили. Я знаю, что ты его похитила.

Я включил лампу возле кровати и снова лег. Закрыв глаза, я рассказал Лили, как обыскал дом после ее странной и подозрительной вспышки, когда Линкольн попал в больницу. Как нашел у нее вырезки из газет с заметками о Майерах и нанял детектива для расследования. Потом о своей поездке на Восток, о встрече с несчастной парой, о выстреле на скоростной трассе в Нью-Джерси.

Теперь заговорил я. Мне не было дела до траханья на заднем сиденье, Мэрилин Зодда или нервных срывов в двадцать один год. Это Лили они казались вехами, звездами, составляющими созвездие ее жизни. Рассказывая о прошлом, она расставляла их по местам, упорядочивая былой хаос так, чтобы они наполнились смыслом для нас обоих.