Деревянное море - Кэрролл Джонатан - Страница 18

– А может, как раз наоборот. Может, именно это ты сейчас и должен предпринять, Фрэнни! Возьми да откопай пса сейчас же.

Я подумал, что в его словах, возможно, есть смысл. Только что мне было делать? Начальник полиции обязан быть там, где случилась беда. В настоящий момент беда была в пяти кварталах от нас с Джорджем – горел дом.

– Послушай, я должен туда съездить. Вернусь, как только смогу.

Он растерянно огляделся по сторонам.

– Что происходит, Фрэнни? Скажи, что творится?

– Вот в этом я и собираюсь разобраться.

– О-ох, мама-мама, ну, на сей раз ты попал по-настоящему!

Мальчишка стоял на горящей палубе… точнее сказать, мой старый знакомый стоял перед горящим домом Скьяво спиной к огню, руки в карманах. Рядом с ним находился какой-то чернокожий неопределенного возраста. Ни тот ни другой не обращали на огонь никакого внимания. Казалось, они смотрели только на меня.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я у парнишки. Позади них добровольная пожарная дружина Крейнс-Вью пыталась локализовать огонь. Эти ребята знали свое дело, но пожар разгорался все сильнее, и от них требовалось все их умение.

Чернокожий шагнул мне навстречу и с улыбкой протянул правую руку.

– Я пришел, чтобы с вами встретиться, мистер Маккейб. Мое имя Астопел.

Я опасливо обменялся с ним рукопожатием. Мальчишка стоял молча, скрестив руки на груди, на лице – странное, обеспокоенное выражение. Что оно говорило?

– Палач может выбить подставку из-под ваших ног в любую секунду, мистер Маккейб. Это и потребовало моего визита.

Словно для придания его словам и всей сцене большего драматизма, крыша выбрала именно этот момент, чтобы рухнуть с оглушительным треском. Сноп искр и обломков поднялся высоко в воздух.

– Это ваша визитная карточка? – я кивнул на горящий дом, стараясь казаться невозмутимым.

Фрэнни-младший съежился от страха и одними губами произнес, обращаясь ко мне:

– Не глупи!

– Разве недостаточно чудес свершилось в последние дни, чтобы убедить вас, что жизнь изменилась? – Чернокожий хрипло кашлянул, пытаясь прочистить горло. – Нет, это не моя визитная карточка. Хотя, если пожелаете, могу превратить вас в мокрицу. Или в колючехвостого стрижа, самую быструю птичку в мире. Или вы предпочтете пять минут помучиться какой-нибудь редкой тяжелой болезнью? Ну, скажем, синдромом Леша-Нихана[48]? Болезнью Опитца[49]? А как насчет синдрома чужой руки[50]?

– Я всегда мечтал стать Элвисом…

Малыш Фрэнни раздраженно воздел к небесам руки.

– Ты просто недоумок! Знаешь, кто он такой?

– Апостол.

– Астопел, мистер Маккейб, Астопел. Мое имя – не анаграмма. А я не апостол.– Впервые за весь разговор выражение его лица изменилось. Казалось, последнее его замечание ему понравилось.– А пожар, к вашему сведению, вовсе не моих рук дело. И если уж на то пошло, это ваша вина. Будь вы чуть-чуть сообразительней, дом этот мог бы и уцелеть.

Я выжидал. Он выжидал. Мальчишка Фрэнни переводил взгляд с него на меня, словно наблюдал за теннисным матчем. Или за дуэлянтами, которые вот-вот начнут сходиться.

Мне первому надоело это противостояние.

– Послушайте, я только-только прибыл с планеты Земля. Я не понимаю, как работает телевизор, а про Вселенную так вообще ни бе ни ме. Так что давайте синдром чужой руки побоку и перейдем к делу. Чего-то я тут никак не могу взять в толк. Хотите считать меня тупицей – на здоровье, но объясните мне кое-что. Просто скажите, что я должен делать. Не надо больше мне показывать дохлых псов, мертвых девочек, ночных строительных бригад… Хотите сжечь этот дом – бога ради. Но скажите, что вам от меня надо?

Он кивнул.

– Ладно. Я даже предоставлю вам возможность выбора одного из двух вариантов. Вы можете найти ответ перспективно или ретроспективно. Мне все равно.

– Объясните.

– Перспективно – это значит продолжать искать ответы так, как вы это делаете сейчас. Очевидно, что пока еще это не дало результатов, но со временем ситуация может измениться. Одна беда – времени у вас почти не осталось. Всего неделя, если быть точным. У вас есть еще неделя на то, чтобы выяснить, что происходит в Крейнс-Вью, мистер Маккейб, и какое отношение все это имеет к вам… Другая возможность – ретроспективная. Я отправлю вас в последнюю неделю вашей жизни, но только с тем знанием, которое есть у вас сегодня. С этой выгодной позиции вам надо будет идти вспять, чтобы разобраться, что происходит с вашим городком.

– Но откуда мне знать, когда настанет эта последняя неделя?

– Ниоткуда. В этом и риск подобного выбора. Вы можете умереть через неделю или прожить еще четыре десятка лет. То, что вам удастся выяснить, может оказаться обнадеживающим или обескураживающим. Вы рискуете.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что у меня есть еще неделя – неделя жизни или неделя на то, чтобы разобраться? Я ее должен буду прожить или только копаться во всем этом? Потому что если я, к примеру, умру завтра, то все равно…

Он взглянул на свои часы. Я тоже на них посмотрел и вгляделся пристальней, потому что это были «IWC Da Vinci» белого золота[51]. Точно знаю, потому что часы эти – вещь редкая и стоят целое состояние, к тому же у меня самого точно такие же. Я машинально перевел взгляд на свое запястье. Мои часы исчезли, Я их всегда ношу. На нем были мои часы. Я в этомне сомневался, мне даже не было нужды смотреть на внутреннюю сторону корпуса, есть ли там длинная царапина.

– Это мои часы.

– И к тому же очень красивые. – Он поднял руку и медленно повертел ею перед носом.

Малыш Фрэн понял, что сейчас последует, еще до того, как это понял я.

– Нет! – закричал он.– Нет! Нет!

Но я уже выбросил вперед кулак. Астопел восхищался моими часиками, а я прицелился точно ему в глаз. Пусть-ка поносит синячок. Он рухнул как подкошенный.

Малыш Фрэн застыл на месте. Он зажмурился, уши зажал ладонями, словно готовился к оглушительному взрыву. Поскольку я смотрел на него, то не видел, что происходит с Астопелом. Я полагал, тот на какое-то время отрубится. Ошибочка. Когда я перевел на него взгляд, он смотрел на меня с той же теплой улыбкой, что и прежде.

– Отдай мне мои часы.

– Отличный выбор! – Он расстегнул ремешок и протянул их мне, но смотрел он не на меня, а на малыша Фрэна. Часы я у него взял и сразу же их повернул посмотреть, что у них сзади. Царапина была на месте, но к ней добавилась дата, выгравированная жирными золотыми цифрами. Прежде ее не было.

– Это еще что такое?

– Это вам напоминаньице, мистер Маккейб. У вас одна неделя. С той даты, что на часах. Я, кстати, собирался вернуть их вам, но ваша реакция все значительно упрощает! Только один вопрос напоследок: как у вас с немецким?

Я совершенно не помнил, какой был день, поэтому снова посмотрел на часы. Увидел дату, потом – свою руку. Пигментные пятна. Кожа на моей руке была усеяна старческой «гречкой», а половина правого мизинца отсутствовала. Морщинистая кожа, в складках – как будто великовата для скрытых ею костей. Словно кто-то вставил во взрослую оболочку кости ребенка. Не веря своим глазам, я посмотрел на левую руку – то же самое. Она принадлежала старику.

И потом, эта боль! Каждый сустав каждого пальца на обеих руках выкручивала боль. Я едва сдерживался, чтобы не закричать.

– Знаете, Фрэнни, я тут спросил у своего дантиста, зачем мне тратиться на дорогие коронки, если я теперь ем только гамбургеры да жидкий суп.

Рядом со мной стоял старик в чудовищной шапочке для гольфа, такой отвратительно клетчатой, словно она попала в цех, где изготовлялись пледы, и получила там по полной программе. Остальная его одежда была и того хуже. Ярко-зеленая рубаха с короткими рукавами размера на два больше, чем требовалось, и – господи помилуй! – клетчатые брюки из материала, который не только не гармонировал с шапочкой, но вел с ней окопную войну. Огромные очки в золотой оправе так увеличивали его глаза, что они делались похожи на мячи для игры в водное поло. Когда он улыбался, обнажались его желтые, словно бамбуковые, зубы.