Белые яблоки - Кэрролл Джонатан - Страница 56

После того как смолк автоответчик, тишину в квартире нарушал лишь чмокающий звук, с каким Бруно сосал конфету. Но вскоре стих и он: увидев прямо перед собой то, что он так долго искал, Бруно замер как вкопанный с полуоткрытым ртом.

На полу у окна лежала деревянная коробка, в которой Изабелла привезла венский торт.

— Ого! Что же это у нас такое?!

Бруно гордился тем, что у него в отличие от большинства других всегда хватало терпения сосать леденец, пока он не растает во рту почти полностью, и проглатывать его, только когда он станет узеньким и острым, как еловая иголка. Он никогда не разгрызал твердые конфеты зубами! Но сейчас он был так рад своей находке, что в нарушение своих принципов с победным хрустом раскусил леденец. Наконец он нашел то, что искал!

Этрих допустил ошибку. И это было более чем объяснимо: разрозненные сведения, которые он получил, находясь по ту сторону жизни, вдруг разом всплыли в его памяти и обрушились на него таким мощным потоком, что он едва не потонул в нем. То, что ему удалось с первого раза перенести Изабеллу к ее бабушке, было равносильно чуду. Но возможно, именно та легкость, с какой он это совершил, сослужила ему плохую службу. Он уверился, что и со всем остальным справится без труда. Ведь он знал, что делает. Случай убедиться в том, что как раз этого-то он и не знал, представился ему всего через несколько секунд, когда он очутился в незнакомом месте и вдобавок неизвестно в каком времени.

Номер в отеле. Судя по рисунку желтоватых обоев на стенах и по форме раковины в ванной и притулившегося рядом биде, отель находился в одной из европейских стран. Хотя и в этом он не был до конца уверен. Вот так. Вознамерившись перенестись в больничную палату, где встретил смерть, он попал в дешевый гостиничный номер где-то в Европе. То, что он не узнавал окружающей обстановки, ровным счетом ничего не значило. Этот номер непременно должен быть какой-то вехой в его жизни, потому что так предписывалось правилами: в смерти каждый может путешествовать взад-вперед по своему жизненному пути, как по рельсам железной дороги. Там, за пределами жизни, такие поездки поощрялись, потому что, исследуя пройденный путь, каждый углублял и расширял тот опыт, который получил здесь, на земле, и с которым явился туда, в смерть. Итак, эта тесная комната была частью жизни Этриха. Но он не узнавал ее, и из этого сам собой следовал вопрос — какой именно частью? Ответ ему пришлось ждать недолго.

Не успел он толком осмотреться, как дверь номера отворилась. Снаружи послышался женский смех. Эти звуки он никогда бы не спутал ни с чем на свете — так задорно и беззаботно могла смеяться только его мать. Но женщина, вошедшая в комнату, очень мало походила на ту, которая, когда он был мальчишкой, делала ему бутерброды с арахисовым маслом и всегда аккуратно сворачивала его майки и трусы, прежде чем уложить их в ящик комода.

Молодая женщина, которая вошла в номер, была причесана по моде 1940-х. Под лифом ее тонкого голубого с зеленым платья без рукавов вырисовывалась крепкая грудь. Винсент залюбовался ее стройной, подтянутой фигурой, длинными ногами, которые лишь угадывались под скрывавшим их до середины икры подолом. Познакомься он с этой особой на какой-нибудь вечеринке, ей было бы не избежать его ухаживаний. Он помнил фотографии матери в молодости. Вне всякого сомнения, это была она и в то же время не она — ведь теперь Рут Этрих предстала перед ним не на фото, а в реальности, живая, веселая и совершенно счастливая. О, этот смех, и шелест платья, и каждый сантиметр кожи на ее тонких руках… Она была просто чудо как хороша!

А следом за ней в номер вошел мужчина в поношенных синих джинсах и черной рубашке. Разумеется, это был не кто иной, как Стэн, отец Этриха. Худощавый, с тонкими, выразительными чертами лица и целой шапкой волос на голове. Это немало удивило Этриха, он помнил отца совершенно лысым. Они были великолепной парой. Сколько же им сейчас лет — двадцать с чем-то или уже за тридцать? Отец внес в номер два чемодана и поставил их на пол, испустив при этом вздох облегчения. Этрих впервые за долгие годы вспомнил, как тот вечно жаловался, что его жена берет в дорогу слишком много вещей и ее чемодан делается просто неподъемным.

Рут подошла к окну, выглянула наружу и жестом подозвала Стена. Он встал позади нее и положил ладони ей на плечи. До чего знакомый жест! Как часто Этриху случалось видеть родителей, стоящих именно так — отец стоит позади матери, обняв ее за плечи, а она держит его руки в своих. Этриху недоставало их обоих! И сейчас он ощутил это с небывалой остротой. Несколько лет назад они погибли во время пожара в туннеле на швейцарской горной дороге. А он лишился не только родителей, но и добрых друзей.

— Ты только посмотри, какой отсюда вид, Стэн! Просто восхитительно! — Она сжала его руку, не отводя взгляда от окна.

Винсенту тоже захотелось выглянуть из окна и убедиться, что вид и впрямь чудесный. Находиться в одной комнате со своими незабвенными родителями, молодыми, веселыми, — это ли не счастье? Он грустно улыбнулся при мысли о том, что оба они гораздо моложе, чем он нынешний.

— Как называется этот городок?

— Рейс.

От изумления у Этриха отвисла челюсть. Услыхав это название, он тотчас же понял, где находится, и что должно было случиться, и почему он тут очутился. В этой комнате родители пережили едва ли не лучшие часы своей совместной жизни. Ребенком он то и дело просил их рассказать ему эту историю. И родители охотно откликались на его просьбу, так что он выслушивал ее попеременно в изложении то отца, то матери. Но это не имело значения: никому из них она никогда не надоедала.

Через три года после свадьбы его родители заняли должности преподавателей в международной школе в Цюрихе. До этого ни он, ни она в Европе не бывали, поэтому летом, пока не начались занятия, они взяли напрокат машину и отправились путешествовать по новому для них миру.

Однажды вечером они очутились в богом забытом французском городке у самой границы со Швейцарией. Утомленные долгой поездкой в автомобиле, они спросили у местных жителей, как им проехать к гостинице. Те указали на единственный в округе постоялый двор, вид которого нисколько не вдохновил молодую чету. Но выбирать им было не из чего, поэтому они вошли внутрь и сняли номер.

Однако внутри, к немалому их удивлению, оказалось уютно и мило. Номер был чисто убран и достаточно просторен. Особенно же порадовал вид из окна — большой зеленый луг, на котором мирно паслись овцы.

В обеденном зале маленького семейного отеля царила атмосфера давно ушедших времен. С потолочных балок свешивались гирлянды чеснока цвета слоновой кости и фиолетового лука, в очаге высотой не менее трех метров потрескивали сосновые поленья, отчего пол, вымощенный каменными плитами самых причудливых форм, делался совсем теплым, почти горячим. Рут сбросила свои босоножки и принялась с наслаждением водить по нему ступнями. Огромный ирландский волкодав, который принадлежал хозяину гостиницы, ласково их приветствовал и в знак своего особого расположения улегся на пол у их столика. Кроме Этрихов в зале было только четверо — две супружеские пары, но они, быстро поужинав, удалились в свои комнаты. Родители Этриха в полном одиночестве наслаждались седлом барашка и овощами с гостиничного огорода.

А после они потягивали кальвадос из гигантских коньячных бокалов, потому что снаружи похолодало, а еще потому, что это был кальвадос, любимый напиток Сент-Экзюпери. Книга «Ветер, песок и звезды» сопровождала их в поездке. Она и сейчас лежала в чемодане у Стэна. Перед сном он вслух читал ее Рут.

Одно из окон в обеденном зале было отворено, и вскоре до слуха их донеслись раскаты грома и шум дождя, такой неистовый, что они в который раз поблагодарили судьбу, приведшую их сюда. Хозяин постоялого двора, чрезвычайно польщенный, что в его заведении остановились американцы, настоятельно рекомендовал им отведать на десерт его крем-брюле. С тех пор, оно стало любимым лакомством Рут.