Жена для чародея - Кэррол Сьюзен - Страница 23

— Леди, такой нежностью можно убить мужчину, — пробормотал он.

Медлин ничего не поняла — кроме одного.

— Значит, вам тоже не понравился мой поцелуй?

— Я этого не сказал.

Глядя ей в глаза, Анатоль взял руку Медлин, медленно поднес ее к губам и, отогнув перчатку, прижался ртом к тонкому девичьему запястью. Снова девушку охватила сладкая дрожь, и она призналась себе, что, даже стараясь быть нежным, Анатоль пробуждает в ней неведомые и пугающие чувства.

— Может быть, сегодня ночью мы найдем золотую середину. Между вашим поцелуем и моим.

— Может быть, — прошептала Медлин. Зачарованная низким голосом, жарким взглядом Анатоля, она готова была согласиться со всем, что бы он ни сказал.

И лишь когда Анатоль разжал руки и неохотно отступил, Медлин осознала полный смысл его слов.

«Сегодня ночью мы найдем золотую середину».

Сердце Медлин ушло в пятки.

Сегодня ночью.

Сегодня их первая брачная ночь.

Надежно зажав под мышкой треуголку, преподобный Фитцледж вышел из ризницы на церковный двор как раз вовремя, чтобы увидеть в отдалении фигуры Анатоля и Медлин. Анатоль уже почти дошел до коляски, прежде чем сообразил, что невеста не поспевает за его широкими шагами. Он нетерпеливо обернулся, бегом вернулся назад, подхватил Медлин на руки и поместил на сиденье примерно с такой же бережностью, как мешок муки. Потом, вскочив на сиденье с ней рядом, он махнул кнутом груму, чтобы тот отошел, и хлестнул лошадей. Грум едва успел вскочить на запятки, и коляска загрохотала по дорожке. Медлин сидела, изо всех сил вцепившись одной рукой в шляпку, а другой в дверцу коляски.

«Пожалуй, не самое романтическое и галантное начало совместной жизни», — со вздохом подумал Фитцледж. Хорошо еще, что Анатоль не уехал, забыв невесту в церкви. Когда коляска в облаках пыли покатила по сонной солнечной деревенской улице, Фитцледжу отчаянно захотелось в приступе усталости и облегчения присесть на ступеньку церковной лестницы.

Никогда еще он не совершал обряда бракосочетания так поспешно, каждую минуту опасаясь, что либо жених, либо невеста вдруг передумают и бросятся к выходу. На одно мгновение ему показалось, что Медлин…

Ну да неважно, все обошлось. И господь их благословил, теперь эти двое самые, что ни на есть законные муж и жена. Роль Септимуса Фитцледжа в этом деле закончена, и это к лучшему, потому что он очень устал. В самом деле, в семьдесят два года пора бы уже покончить с поисками невест.

Брак Анатоля, как и ожидал Фитцледж, оказался самым трудным из осуществленных им предприятий. Слишком рано Анатолю пришлось пойти своим путем, он всегда был одинок и… нелюбим.

Бедный мальчик! Какая горечь, какой мир болезненных воспоминаний скрывались за внешней грубостью молодого хозяина замка Сентледж! Только необыкновенной женщине удастся пробить броню, в которую Анатоль заковал свое сердце. И все же Септимус верил, нет — знал, что именно такой женщиной и была Медлин Бертон.

Почему же он тогда не испытывает ликования? С той минуты, когда преподобный Фитцледж оставил молодых в церкви, душа его была преисполнена меланхолии. Может быть, причиной тому было чувство, что это последний брак, который будет заключен с его помощью. Молодой и самоуверенный кузен Анатоля Роман презирал семейные традиции Сентледжей. Остальные Сентледжи уже были, по большей части, счастливо женаты, и Септимус не думал, что проживет достаточно долго, чтобы оказывать услуги следующему поколению.

Кто тогда станет его преемником?

Этот вопрос часто волновал старика. Никто из его сыновей не выказывал ни малейшего признака, что унаследовал дар Фитцледжей. Кто будет спасать Сентледжей от несчастий и бед, вести их к благодати брака? Септимус опасался, что никто.

Эта мысль печалила его, но вскоре природный оптимизм взял верх. Жена младшего сына вот-вот должна снова разрешиться от бремени. Может быть, на этот раз ребенок окажется внуком, а не внучкой, и станет новым Искателем Невест…

Утешившись, Септимус надел треуголку и по ухоженной дорожке направился через церковный двор к своему уютному домику. Но не успел он дойти до калитки, как остановился, привлеченный звуком, который нарушил утренний покой и заглушил шелест дубов под весенним ветерком.

То было рыдание, надрывное, протяжное, исторгаемое из самой глубины чьей-то безутешной души. Фитцледж встревожено обернулся, стараясь понять, откуда доносится плач.

Он обошел низкую каменную ограду, окружавшую двор, но сначала ничего не увидел.

Потом его взгляд привлекло движение — колыхание длинной накидки, которая почти скрывала коленопреклоненную фигуру у одной из могил. Капюшон был надвинут на лицо, а грубое коричневое одеяние почти сливалось со стволом могучего дуба, так что Фитцледж заметил бедное создание лишь чудом. Это была женщина.

Она склонилась над могильной плитой, едва не касаясь лбом холодного камня, и снова из ее груди вырвался душераздирающий вопль горя и ярости.

«Опять, — подумал Септимус Фитцледж. — Опять бедная Бесси Киннок рыдает на могиле матери». Уже несколько месяцев состояние девушки внушало ему опасения. Она была слишком поглощена своим горем, и все еще кляла Анатоля Сентледжа за то, что тот предсказал смерть ее матери. Видит бог, Бесс не могла винить Анатоля больше, чем винил себя он сам.

Но девушка все же нуждалась в словах утешения, хотя Фитцледж плохо знал, что еще мог он ей сказать, как урезонить. Моля небо о божественном откровении, он прошаркал к могиле, однако Бесс почувствовала его присутствие раньше, чем услышала шаги. Она метнулась за ствол дуба, словно испуганный фавн.

— Подожди, Бесси! Иди сюда, — окликнул ее Фитцледж, ускоряя шаг. — Бесс! — снова позвал он, уже менее уверенно, озадаченный ее поведением и еще чем-то. Дело в том, что, когда он подошел ближе к коленопреклоненной фигуре, ему показалось, что это не Бесси Киннок.

Он осторожно заглянул за ствол дуба и… никого не увидел.

Септимус оперся рукой о ствол, беспокойно озираясь по сторонам. Такие таинственные исчезновения годились разве что для замка Ледж, но никак не для его опрятного церковного дворика.

Неужели девушка могла так быстро убежать? Почему она убежала? И самое главное, кто это был? Теперь Септимус был твердо уверен, что это не Бесс. А не будь он так стар и забывчив — еще раньше вспомнил бы, что Мэри Киннок похоронена в другой части кладбища.

Единственным, кого погребли здесь за последнее время, был…

Фитцледж вздрогнул, по спине у него пробежал Холодок. Он медленно обернулся, оглядел могильные плиты и наконец остановил взгляд на той, что поновее прочих. Теперь на камне лежала одинокая кроваво-красная роза.

Холод пробрал священника до мозга костей. Он прочел единственное слово, высеченное на плите. Одно слово. Имя.

«Мортмейн».

7

Анатоль расстегнул рубашку на груди, распахнул окно — но даже прохладный бриз, ворвавшийся в столовую, не освежил его разгоряченного тела. Ночной воздух был напоен ароматами цветов и моря, полон неясных намеков и призывов.

Внизу, под звездным небом, лежал сад, где буйно цвели азалии и примулы, колокольчики и рододендроны. Сад был разбит еще в прошлом веке хозяйкой замка, Дейдрой Сентледж, которая обладала удивительным даром растить цветы хоть на камне. Легенда гласит, что цветы она поливала слезами, а особенно пышно они разрослись на клочке земли, где пролилась ее кровь.

Сад жил и разрастался, несмотря на небрежение Анатоля, который почти не бывал там. Запахи цветов ядом жгли его душу, пробуждали горькие воспоминания и раскаяние, жалость к себе, которую он так презирал.

И только сегодня, впервые в своей жизни, Анатоль не ощущал нестерпимой тяжести родового проклятия.

Он взглянул на бронзовые часы, тикавшие на каминной полке. Сколько времени прошло с тех пор, как его невеста, взволнованная и краснеющая, поднялась наверх, чтобы раздеться и лечь в постель… В его постель? Пять минут? Десять?