В стране райской птицы. Амок. - Мавр Янка - Страница 51

— В седьмой книге дополнений к Мудрости действительно сказано, что если местонахождение Ту-Уна опоганено чужим человеком, его нужно покинуть. Но в тринадцатой книге говорится, что если какая-нибудь святыня осквернена чужим человеком, ее можно очистить кровью преступника после торжественного богомоления в новолуние. Не подходит ли этот пункт к нашему случаю?

Такое разъяснение было настолько желательно, что никто не подумал возражать против него или хотя бы справиться в древних книгах.

— Подходит! Так и надо считать! Ведь жилище Ту-Уна — та же святыня! — зашумели бессмертные мужи.

Гиранг-Ту-Ун был очень рад.

— Мудрый брат правильно говорит, — поспешил он утвердить предложение. — Я сам думал об этом, но вначале хотел выяснить, как смотрят на дело наши мудрые мужи. Значит, в новолуние принесем жертву. Оповестите народ, какое наказание угрожает непослушным.

Пип знал, что его ждет, и проклинал любопытство, которое довело его до такого жуткого конца. Все вокруг выглядело обычным, спокойным: и бадувисы оказались обычными людьми, и со жрецами он подружился так, что его даже в церковь пригласили. Жизнь казалась тихой и мирной… Рядом, километрах в пятидесяти, — европейцы, телеграф, автомобили, радио… А он ждет смерти, да еще какой ужасной! И никто не может ему помочь!

Снаружи послышался шум, открылась дверь.

«Уже!.. Конец!..» — подумал несчастный.

— Слушайте, люди добрые! Подождите! Я сейчас же уеду, я никому никакой беды не причинил, я отдам вам все, что имею. Я ведь никому никакого вреда не сделал, — обратился Пип к жрецам, когда те повели его куда-то по коридорам. Но пленника или не понимали, или просто не хотели слушать. Пип убедился в этом по их суровому молчанию и с тоскою подумал, что, быть может, ему удалось бы договориться лишь с самим Гиранг-Ту-Уном. Но на это надежды не было.

Долго шли они по путаным подземным переходам, пока выбрались на свет. Увидя солнце и деревья, Пип с невольным облегчением вздохнул полной грудью, но тут же опять впал в уныние: «Может быть, я уже последний раз вижу солнце и деревья…»

Дальше опять потянулись подземные коридоры. Подошли к массивным дверям, открыли их, поднялись по лестнице и оказались в уже знакомом храме.

Пипа подвели к стене, втолкнули в каморку и заперли на замок. Когда глаза привыкли к полумраку, пленник разглядел, что в крошечной каморке можно только или стоять, или сидеть. Свет струился в нее через дыру в дверях. Под ногами хлюпала зловонная грязь. Помещение оказалось точно таким же, как у факира…

«Неужели и меня тут будут держать пятнадцать лет? — с ужасом подумал Пип. — Лучше сразу смерть!» Он выглянул в дыру, узнал то место, где недавно сам стоял, потом посмотрел чуть в сторону — и отшатнулся. Глаза его встретились с немигающими страшными глазами факира.

Вот так соседство! Неужели они решили и из Пипа сделать святого? Насильно!

Нервы голландца не выдержали, и он заплакал. Плакал долго и горько, зато после этого почувствовал некоторое облегчение. А тут еще какой-то замогильный голос послышался, — это его успокаивал факир…

Но от такого утешения мурашки забегали по всему телу!

Голос был, как из преисподней: глухой, монотонный, скрипучий. Факир то ли молитву читал, то ли цитату из книги, и из его слов, вернее по тону, Пип кое-как понял, что жизнь и смерть — одно и то же, все на свете суетно, и счастлив лишь тот, кто способен загубить свое тело, дабы поднять и усовершенствовать свой дух…

Но странная вещь: речь ли эта, монотонный ли голос или непосредственное влияние факира сделали так, что Пип начал чувствовать себя спокойнее. Все, случившееся с ним, не казалось теперь таким страшным, не пугала даже мысль, что ему придется просидеть здесь всю свою жизнь. Другие, мудрые мысли начали возникать в голове. «Вот, — думал он, — этот факир добровольно сидит в заключении пятнадцать лет и чувствует себя счастливым. Видно, это недаром, в этом действительно есть что-то хорошее, иначе зачем бы он так поступил? Все мы с детства воспринимаем окружающее так, как чувствуем его. Если я чувствую себя угнетенным, несчастным, грустным, то и все вокруг — люди, солнце, дом, сама жизнь — кажется противным, неприятным, скучным, неинтересным. А если я доволен и счастлив, то и самая плохая погода, дом и люди кажутся приятными, интересными, добрыми. Значит, наше самочувствие делает нас счастливыми. Значит, если создать у себя такое же самочувствие, как у факира, можно будет неплохо прожить тут свой век…»

Эти мысли настолько успокоили Пипа, что он стоя задремал, а потом присел и уснул. Сколько времени он проспал, — неизвестно, но проснулся с очень неприятным ощущением: ноги одеревенели, в рукавах и по шее что-то ползало.

Все мудрые мысли сразу улетучились, как дым. Холодное, беспросветное отчаяние опять охватило душу. Не помня себя, Пип бросился на дверь и… она распахнулась: ведь такие каморки делали для факиров, а факиры, конечно, не станут ломиться в двери. Потому и петли навешивали не очень крепкие да и засов успел проржаветь или прогнить за сотни минувших лет.

Пип вышел. Он не знал, сколько сейчас времени, но не сомневался, что уже наступила ночь. Посмотрел на окошечко своего соседа — тот по-прежнему стоит неподвижно и молча, а в глазах его будто укор: «Зачем ты, глупец, убегаешь от своего счастья?» Пип поспешил отойти от него.

Он начал бродить по храму. Хотя и знал, что выхода для него нет, но инстинктивно искал его. Рассмотрел несколько отверстий-входов, но не сразу осмелился воспользоваться каким-либо из них. Кто знает, не попадешь ли в еще большую беду? А спичек не было.

«Все равно хуже быть не может!» — решил наконец Пип и шагнул в одно из отверстий. Продвигаясь наощупь, добрался до каких-то ступеней, поднялся по ним наверх, и — стоп, дальше хода нет! Пришлось возвращаться назад.

Неожиданно нащупал еще ход в стене. Там уже ступени вели вниз. С необычайной осторожностью начал Пип спускаться, но внезапно ступеньки окончились, и он почувствовал, что нога повисла над бездной. Даже сыростью и гнилью веяло оттуда.

Вдруг внизу послышалось какое-то движение, непонятное колебание, будто кто-то месит тесто. Шум увеличивался, приближался. Вот уже зашелестело у самых ног…

Волосы поднялись на голове Пипа! Он бросился назад, споткнулся, упал, коснулся ногой чего-то мягкого, живого, и пулей взлетел наверх.

Долго сидел в церкви, ломая голову над тем, что же это могло быть. Главное — ни звука, ни шума. Хорошо хоть, что это были не люди, иначе они схватили бы его.

«Нет, без света ничего не получится», — понял пленник и решил дождаться дня. Но и днем плохо: не выйдешь, сразу увидят и поймают. Что же делать?

Пришлось опять отправиться на поиски. Нащупал еще один ход. Он также вел вниз, а там поворачивал налево. Пип хотел было пойти по нему, но случайно коснулся рукой щеколды справа. Нажал на нее — открылась дверь, и за ней, где-то очень далеко, как будто чуть просветлело!

Один поворот, другой, и он очутился в помещении, похожем на мастерскую: стояли какие-то ящики, валялись колеса, веревки, даже трубы. Откуда-то сбоку шел свет.

«Не люди ли там?» — захолонуло сердце. Но все же Пип осторожно двинулся вперед. По дороге зацепился за что-то, пошатнулся и, чтобы не упасть, инстинктивно ухватился за какую-то веревку. Веревка подалась, он выпустил ее из рук, и наверху послышался стук! Эхо раскатилось по тихим углам. Оно показалось Пипу громом, хотя в действительности было совершенно слабым.

Пип втиснулся в какую-то щель, ожидая смерти. Но прошла минута, другая, а все было тихо.

Отлегло от сердца. Пополз дальше. Свет становился все ярче. Ход вел наверх, и вдруг Пип увидел того самого пятирукого идола! Хоть и знал уже этого истукана, а в первое мгновение жутко стало при встрече с ним один на один.

Сбоку горел светильник, очевидно, чтобы не сводить огонь, и это позволяло видеть все. Пип подошел к идолу, потрогал его, постучал — гудит, значит, пустой в середине. Поднял руку с ножом, опустил — тот же стук, что недавно напугал его. Значит, та веревка приделана, чтобы поднимать и опускать руку! Вот уж действительно нехитрая механика…