В стране райской птицы. Амок. - Мавр Янка - Страница 37

— Эй вы, лентяи! — орал надсмотрщик. — Только и думаете, как бы украсть минутку! Надеетесь, что мы не видим? Как бы не так, нас не обманете!

В это мгновение послышался звон: после шестичасовой работы наступил получасовой перерыв, а потом снова шестичасовая работа, до темноты. Надсмотрщик ушел. Рабочие распрямили спины, многие тут же попадали на землю, некоторые начали завтракать. Горсточка риса да несколько плодов — вот и вся еда за двенадцатичасовой рабочий день…

Не следует думать, что труд этот — принудительный, крепостной. Нет, он организован на новейших капиталистических началах. Рабочие добровольно соглашаются работать по двенадцать часов в день и даже подписывают договор. А если так, то по закону работодатель имеет право любыми способами заставить их работать полные двенадцать часов, минута в минуту. Бывает, что люди работают десять, девять, а то и меньше часов, но в каждом случае — только по соглашению. Разве это принуждение?

Рабочие отдыхали. Большинство из них ни о чем не думали, ничего не чувствовали, кроме наслаждения отдыхом. Даже об избиении не разговаривали: дело обычное, для того и господа… Всегда так было, а может быть, и должно так быть… Вот только бы скорее окончился день! Тогда можно будет и отдохнуть хорошенько, и позабыть обо всех невзгодах…

Некоторые покорно жаловались на свою судьбу:

— Добрый дух покинул сердца белых людей…

— Аллах отвернул от нас свое лицо… Но слышались и призывы к борьбе:

— Никогда аллах не советовал терпеть издевательств чужеземцев! Наоборот, он приказывает вести с ними борьбу. Мы должны объединиться, и тогда аллах поможет нам прогнать белых. Ради этого и существует партия Сарэкат-Райят19. Если б мы все вступили в нее, могли бы одним махом освободиться от чужестранцев!

Кое-кто заинтересовался, начал расспрашивать, где и как можно записаться в партию Сарэкат-Райят. Нашлись и такие, которые пошли еще дальше:

— Одной независимости мало. Посмотрите вокруг, и увидите, что кроме белых и «свои» издеваются над нами. Нет, для нас свои — только те, кто работает, как мы. А кто пьет нашу кровь — все чужие, какая бы кожа у них ни была, белая или темная!

Любопытно было слышать такие слова под экватором, среди темнокожих, полуголых «дикарей». Даже сюда дошли коммунистические идеи! А господину Бильбо и не снилось, что у него на плантации произносятся такие речи. Он, как и вся Европа, привык считать яванцев «самым тихим и спокойным народом в мире».

Минуло полчаса, и опять началась тяжелая работа. Но вот на небосклоне заклубились тучи. Загремел гром, засверкала молния. Приближался экваториальный дождь, льющийся как из ведра, и буря, превращающая день в ночь.

— Вот не ко времени этот дождь, будь он проклят! — ругались надсмотрщики.

— Братья, какое счастье дождь! — радовались рабочие.

И дождь начался. Гремел гром, полосовали небо молнии, лились потоки воды, бурлили канавы. Надсмотрщики спрятались под деревом, а рабочие так и остались в поле. Зато как хорошо они отдохнули! Только через час опять принялись за работу.

Лишь в шестом часу, когда стало совсем темно, вернулись рабочие в свои бараки. Эти бараки правильнее было бы считать не местом отдыха, а местом мучений. Низкие, без окон, со сплошными нарами в несколько этажей, они походили на большие ящики, от пола до потолка набитые людьми.

Местные рабочие часто просились на ночь домой, но их не отпускали, потому что утром легче гнать на работу всех вместе, чем собирать людей порознь по всей деревне.

Назавтра, во время перерыва, на поле явился сам Бильбо, а с ним полицейские и человек двадцать новых рабочих.

Бильбо приказал всем собраться возле него. Полицейский вытащил из кармана бумагу и вызвал по фамилии человек двадцать рабочих.

— Вы члены Сарэкат-Райята? — грозно спросил он.

— Нет, нет! — послышались испуганные голоса.

— Что? Обманывать? — топнул ногой полицейский. — Сейчас же убирайтесь вон, пока я вас не арестовал!

Рабочие постарались исчезнуть, радуясь тому, что легко отделались. Вместо их поставили новых.

— Запомните, — пригрозил Бильбо, — так будет с каждым, кто входит в разные разбойничьи банды, особенно коммунистическую!

Двадцать человек ушли, проработав три недели, а заработок их, конечно, остался в кошельке господина Бильбо.

В числе этих двадцати был и Нонг, сын Па-Инго.

Через неделю обработка плантации была закончена. Рабочих распустили. Теперь оставалось ждать, пока тростник созреет, а потом убрать и свезти его на завод.

Кампонг ожил. Жители, работавшие на плантации, вернулись домой и словно забыли о недавней каторге, об избиениях и издевательствах надсмотрщиков. Как дети, радовались они празднику и тем небольшим деньгам, что заработали у Бильбо.

Только в хижине Па-Инго было грустно. В углу лежала больная жена, а лечить ее было не на что. Рис давно уже съели и теперь питались одними плодами. Новый урожай погибал на глазах. Надеялись на заработан Нонга, но и эта надежда не сбылась…

— Лучше бы ты не связывался со всем этим, — с упреком сказал сыну Па-Инго.

Нонг ничего не ответил, лишь виновато опустил голову. Он и сам не мог разобраться в своих чувствах. Конечно, обида и гнев к угнетателям все еще владели им, но трудное положение семьи и горе невольно наталкивали на мысль, что если бы он был в стороне от всего этого, такое несчастье не пришло бы в их дом…

С двенадцати лет работал парень на предприятии Бильбо. Работал, разумеется, временно, сезонно: то несколько дней, то месяц в поле, потом, тоже случайно, на заводе. Там Нонг встречался с бывалыми рабочими и от них слышал, что надо бороться с чужеземцами за освобождение родины. Лучшие люди давно уже делают это, вот и нужно прежде всего объединиться. Словно новый мир открылся перед глазами Нонга, захватил его новыми идеями, и Нонг записался в Сарэкат-Райят.

Всего один раз успел он побывать на собрании членов партии. Собрались в горах. Присутствовало человек сто. С речью выступил приезжий мулла в белой чалме, с черной бородой и огненными глазами.

— Правоверные! — гремел его звучный голос. — До каких пор мы будем терпеть ярмо чужеземцев? До каких пор неверные будут властвовать над детьми пророка? Разве мы не можем жить и управляться сами, без чужеземцев, как было когда-то? Разве не имеем мы своей славной истории? Или у нас не было своего, независимого государства? Правоверные, готовьтесь к борьбе, просвещайте темный народ, вовлекайте людей в наши ряды, и тогда мы прогоним чужеземцев и заживем свободной жизнью!

Правоверные слушали эту речь и понимали лишь то, что нужно прогнать чужеземцев. Славной историей они не интересовались, а о пророке думали меньше всего.

Действительно, когда-то в XI–XV столетиях на Яве были независимые государства. Господствовали в них сначала индийские цари, которые ввели буддийскую религию, потом арабские, повернувшие народ на магометанскую веру. В результате у современных яванцев получилась какая-то смешанная религия, хотя на бумаге они числятся магометанами. И если религией интересовались немногие, то слова «независимость» и «свободная жизнь» волновали всех, и люди нетерпеливо ждали, когда же наступит час борьбы…

Вот и сейчас Нонг сидит в своей хижине, думает и страдает душой за своих родителей.

К дому подошел «лури» (староста).

— Па-Инго, — сурово сказал он, — ты обещал заплатить из заработка Нонга. Где его заработок?

Па-Инго промолчал.

— Если Па-Инго не внесет деньги через три дня, его «сапи» (вол) сменит своего хозяина, — предупредил лури.

Снова никакого ответа.

— Лоло (сорная трава) выросла в ушах Па-Инго и мешает ему слушать голос разума, — продолжал лури. — Если бы ты отдал землю в аренду, не было бы таких хлопот.

— Подожди, пока соберу рис, — произнес, наконец, Па-Инго.

— Много раз всходило и заходило солнце, пока тебя ждали. Больше нельзя. Подумай. Я сказал.

И лури медленно, важно пошел прочь.