Ямайский флибустьер - Губарев Виктор Кимович - Страница 5

— Усилив команду, Блуфилд собирается через пару дней снова поднять паруса и выйти на перехват галеона, — добавил Кайман. — Мы могли бы опередить его, немедленно направившись в Гондурасский залив.

Реакция большинства членов команды на слова боцмана была вполне закономерной.

— В залив! — послышались крики. — В залив! Даешь испанца!

На фоне столь бурного излияния чувств презрительный хохот капитана выглядел, по меньшей мере, странно. Хлопнув себя по коленке, он смахнул набежавшую слезу, потом повернул раскрасневшееся лицо в сторону боцмана и, неожиданно оборвав истерический смех, воскликнул:

— Разрази тебя гром, Пэрри! Из тебя вышел бы неплохой актер или сочинитель басен, не свяжись ты с такой дурной компанией, как наша!

— Не понял, — нахмурился боцман. — Ты хочешь уличить меня во лжи?

— Объяснись, капитан, — грубым тоном потребовал кто-то из матросов. — На Антиллах слово корсара не подвергают сомнениям.

Рок вскочил на ноги. Глаза его горели холодным огнем.

— Объясниться? — Он с трудом перевел дыхание. — Извольте. Я виделся с капитаном Блуфилдом, это, между прочим, мой старый приятель. Из последнего похода он привез кучу денег и, насколько я мог судить по его пьяной болтовне, собирается пробыть в Порт-Ройяле не меньше месяца! Что вы на это скажете?

— Капитан Блуфилд — тертый калач, — скептически усмехнулся Уилсон. — Даже стоя одной ногой в могиле, он никому не раскроет своих ближайших намерений.

— Если капитан Рок не верит мне на слово, — сказал боцман, обращаясь к участникам совещания, — я могу поклясться на Библии, что все, сказанное мной, не является плодом моего воображения. Я лишь передал вам слова моей подружки, а уж вы сами решайте, заслуживают они внимания или нет.

«Хитрая сволочь, — подумал Бразилец, сверля Каймана недобрым взглядом. — Он готов поклясться в том, чего нельзя проверить. Никто ведь не может доказать, говорит он правду или врет. Дьявольщина! Этот пустозвон ломает мне все планы. Интересно, сам ли он сочинил свою басню или его надоумил Уилсон?»

Приманка, брошенная боцманом, была обречена на то, чтобы ее схватили на лету, и она действительно была схвачена. Как ни банально это звучит, но все члены экипажа «Морской чайки» любили деньги, нуждались в деньгах, потому что периодически испытывали в них острый недостаток, и, взвесив на весах размышлений предложение капитана и проект Каймана Пэрри, легко обнаружили, что перевешивает последний. Эту очевидную истину подтвердило голосование. Бразилец понял, что судно пойдет в Гондурасский залив, и, может быть, впервые пожалел, что командует не военными моряками, а вольными добытчиками, для которых авторитет капитана в определенных случаях не стоил ломаного гроша.

Быстро оценив ситуацию и все еще будучи уверенным в лживости слов боцмана, Рок сделал последнюю попытку привлечь команду на свою сторону. Попытка эта была крайне рискованной и грозила ему большими неприятностями, но он знал, что риск — неизбежная плата за лидерство, и готов был платить по максимуму.

— Я вижу, что потерял ваше доверие, — сказал капитан, с мрачным видом теребя эфес шпаги, болтавшейся на боку. — Скромной, но верной добыче, которая могла бы стать нашей, прислушайся вы к моим доводам, большинство из вас предпочло призрак огромного и в то же время весьма сомнительного приза. Информации моего агента, за надежность которой я поручился своей головой, вы предпочли россказни какой-то портовой шлюхи. Что же следует из вышесказанного? — Рок сделал паузу. — Что? Я вас спрашиваю!

— Куда ты клонишь, командир? — с недовольным видом проворчал квартирмейстер. — Команда сделала свой выбор, и тебе лишь остается присоединиться к общему мнению.

— Даже если я не разделяю его?

— Конечно. Таков обычай.

Капитан хмыкнул. Сложив руки на груди, он обвел пиратов вызывающим взглядом.

— Коли так, ребята, я слагаю с себя обязанности командира.

На палубе воцарилось гробовое молчание. Потом, словно спохватившись, все в один голос начали кричать и размахивать руками, требуя, чтобы капитан объяснил свою позицию. Ситуация грозила выйти из-под контроля, и Уилсон не нашел ничего лучшего, как вытащить пистолет и выпалить из него в воздух. Разбойники тут же успокоились.

Бразилец, нервно подергивая мочку уха, начал втолковывать братьям по ремеслу, почему он отказывается быть их вожаком. Впрочем, аргументы его не блистали новизной, поэтому мы их попросту опустим.

Когда капитан закончил свою речь, команда сочла его объяснения смехотворными и снова стала на дыбы. Но теперь в общем хоре голосов более отчетливо слышались гневные возгласы тех, кто был возмущен «наглым» поведением Рока. Среди нелестных и бранных эпитетов, сыпавшихся в его адрес, попадались даже такие обидные, как «каналья», «неблагодарный пес» и «предатель». Это означало, что хитроумный Рок на сей раз просчитался. Он думал, что его решительный демарш заставит команду пойти напопятную и вынудит ее изменить уже принятое решение, а вместо этого вызвал в свой адрес град упреков. Более того, вопрос о его смещении с жесточайшей неотвратимостью вдруг встал в повестку дня, и он с ужасом осознал, что винить тут некого, виновным был он сам.

Мнение большинства выразил в краткой речи оружейный мастер Джо Фентон.

— Бразилец отказался от должности капитана, — сказал он. — Не велика беда. Выберем другого.

Кандидатов на вакантное место главаря оказалось немного. После короткого обсуждения новым капитаном корабля был избран толстяк Джордж Уилсон, а Року — учитывая его опыт и былые заслуги — предложили взять на себя почетные обязанности корабельного завхоза и арбитра, то есть квартирмейстера.

— Соглашайся, — вполголоса посоветовал ему Том Флетчер.

Опальному вожаку достало благоразумия и силы воли, дабы сдержать бешеную ярость, клокотавшую у него в груди, и принять предложение команды.

«Ничего, — мрачно решил он про себя, — дождемся лучших времен. В конце концов, что отлив уносит, прилив приносит вновь…».

Покончив с перевыборами капитана и квартирмейстера, флибустьеры заключили между собой шасс-парти. В этом соглашении было записано, что, собрав всю захваченную добычу, они, прежде всего, выделят двести песо егерю за то, что он обеспечил команду копченым мясом; затем следовало выплатить сто песо плотнику, принимавшему участие в снаряжении корабля, потом отдать двести песо лекарю на его аптеку. Кроме того, была установлена доля для тех, кто особо отличится в походе. Тот, кто сознательно пойдет на смертельный риск ради общего дела, должен был получить сверх своей доли еще двести песо, а того, кто первым увидит испанский корабль, ожидала поощрительная премия в пятьдесят песо. Из оставшейся суммы надлежало выделить страховые премии раненым: за потерю обеих рук пострадавший должен был получить тысячу сто песо или одиннадцать рабов, за одну правую руку — шестьсот песо или шесть рабов, за левую — пятьсот песо или пять рабов. Кто терял обе ноги, получал полторы тысячи песо или пятнадцать рабов; за потерю одной ноги, безразлично левой или правой, компенсация должна была составить пятьсот песо или пять рабов. За потерю глаза причиталось сто песо или один раб, то же самое — за потерю пальца. Серьезная огнестрельная рана, требующая хирургического вмешательства, оценивалась в пятьсот песо или пять рабов. Парализованные рука, нога или палец приравнивались к утраченным конечностям. Оставшуюся часть добычи следовало поделить поровну, но капитану полагались четыре доли; штурману и квартирмейстеру — по две, а юнге и новичкам — половинные доли. Под договором расписались все члены экипажа. Кто не умел писать, поставили напротив своего имени крест или иной характерный знак.

Теперь можно было взять курс на Гондурасский залив.

Во второй половине дня начались сюрпризы с ветром: он вдруг занервничал, с северо-восточного перешел на восточный, сделался порывистым. Он то зло свистел в снастях, то успокаивался, и скорость его скакала от десяти до тридцати узлов. Море стало горбатым от волн. Судно, сопровождаемое стаями летучих рыб, то стрелой взлетало вверх, то стремительно проваливалось вниз, в глубокие ложбины между волнами. Брызги, жемчужинами срывавшиеся с искрящихся гребней, время от времени заливали палубу и тех, кто находился на ней, но в тропических широтах подобный душ воспринимался моряками совсем не так, как, к примеру, на шестидесятом градусе. Мокрая одежда не доставляла им больших хлопот — под жгучими лучами солнца она быстро высыхала.